— Тебе не нравится еда, которую готовит мой повар? — спросил мужчина, отложив приборы.

— Нравится, — ответила Пламя. — Я просто не хочу есть.

— Надеешься уморить себя голодом?

— Нет. Если бы я хотела умереть, я бы уже была мертва.

— Вот как, — брови мужчины приподнялись в удивлении. — Что же тебя останавливает?

— Я дала слово.

— Немногие женщины так щепетильны к данным словам.

— Я Пламя Агона, — спокойно ответила девушка. — А не обычная женщина. Разве не поэтому вы обменяли три тысячи человек на меня?

Кельг негромко рассмеялся.

— Ты действительно необычная женщина, — слегка кивнул он. — Я хочу показать тебе купальню, который расписал мой художник.

— Почему вы считаете его своим? — вдруг спросила Пламя, откинувшись на спинку стула. — Вы все время говорите о том, что все ваше. Сад, парк, дворец, слуги, художник…

— Как почему? — удивился Кельг. — Дворец, сады и парки стоят на моей земле. Их строили для меня и на мои деньги. Значит, они мои. Слуги живут в моем дворце, едят мою еду, покупают одежду на деньги, что я им плачу. Художник — мой пленник. Он жив, потому что его дар ценен. Значит, он тоже мой, — Кельг помедлил, а затем его гулы искривились в улыбке. — Ты ведь тоже здесь, Пламя Аргона. Живешь в комнате, что дал тебе я, ешь еду, что дают тебе мои слуги, одеваешься в ту одежду, что дарю тебе я. И ходишь ты тоже только со мной. Выходит, что и ты принадлежишь мне.

Внезапно девушка рассмеялась, запрокинув голову. От неожиданности Кельг моргнул. С ветки вспорхнула птичка. Что смешного он сказал?

— Вы думаете, что все ваше, раз вы покорили это, — отсмеявшись, произнесла девушка. — Но ведь это не так. Земля, на кототорой стоит этот дворец и сад, является частью вашей страны, а значит, принадлежит вашему поветилю и вашей стране. Ваши деньги были заработаны не вами, а вашими праотцами. Ваши слуги лишь работают на вас, потому что вы платите им лучше других, потому то работая у вас, они стоят выше других слуг. Но если вы потеряете свое могущетсво, они бросят вас. Ваш художник — райская птица в неволе. Он рисует для вас, до больше не напишет ни одного шедевра, как та птица не спела бы мне ни одной по-настоящему красивой песни, — девушка смотрела, как лицо Кельга приобретало все более удивленное выражение. Неужели никто и никогда не говорил ему этого? — Что до меня… Я ведь тоже не ваша. Вы правы, я сплю в вашем доме и ем вашу еду, хожу в одежде, что вы мне купили. Но я могу ходить и голой, нагота смущает не меня, а мужчин и женщин, что живут в этом дворце. На войне я спала в одной палатке с десятком мужчин, мылась в одной с ними реке. И ни один не смел тронуть меня, ибо уважение их было слишком велико для этого. Я могу не есть вашу еду, а пойти охотиться и добыть ее. Мне не нужны подарки и развлечения, чтоб не скучать, потому что мне есть, о чем подумать. Я не принадлежу вам. И никто не принадлежит.

— Ты умна, но и ты ошибаешься, — произнес Кельг. — Ты дала слово быть моей.

— Я обменяла свою жизнь на жизнь других, — возразила девушка. — Вы можете убить меня или приказать покалечить. Вы можете взять меня силой, хотя это и не нужно, ведь я не стала бы сопротивляться, но даже тогда я не буду вашей. Вы получите только мое тело, но оно ничто. Я по-прежнему не буду принадлежать вам.

Кельг молчал. Его разрывали противоречивые чувства. Одна его часть требовала подойти к этой девчонке и показать ей раз и навсегда, что она неправа. Заставить ее склониться перед ним, покориться. Но он… он не смел. Другой своей частью он понимал, что такая как Игнис — Пламя на ее языке, — никогда не будет его не по своей воле. Теперь он понимал, почему те мужчины не смели ее тронуть. Сама мысль об этом казалась кощунственной и дикой.

— Чего ты хочешь? — глухо спросил Кельг.

— Мои поздравления, Кельг, — девушка первый раз назвала его по имени и слегка улыбнулась. — Впервые вы задали мне правильный вопрос. Ответьте на него сами.

— Ты хочешь, чтоб я отпустил тебя, — тяжело произнес мужчина, не думая.

— Да, — Игнис встала с места и подошла к нему вплотную. Полы ее платья касались его ног. Она взглянула ему прямо в глаза. Кельг глубоко вздохнул — И тогда, возможно, я вернусь сама.

Пламя прикоснулась к его плечу и пошла по дорожке, усыпанной гравием. Кельг смотрел ей вслед, пока фигура не скрылась за деревьями. Он не сомневался, что ей откроют ворота. Никто не сможет ее удержать. Никто не сможет ее пленить. И ему не удалось.