Гермионе Грейнджер повезло меньше.

Если у неё ещё и были алые ленты, которые она могла вплетать в косы, то теперь они стали совершенно ненужными, потому что волосы Гермионы сгорели дотла.

***

Перси знал: в шоковых ситуациях люди порой начинают себя вести совершенно по-дурацки. И сейчас он на собственной шкуре почувствовал, каково это, пока целители суетились вокруг Гермионы, накладывая заклятие за заклятьем на обожжённую кожу головы. Ведь вместо того, чтобы помогать, Перси сидел на соседней койке, смотрел на побледневшую Гермиону остекленевшим взглядом и думал, что её череп идеален. Нет, вы только представьте: женщина, которую он любил, спасла его, пожертвовав густыми длинными волосами, в которых так красиво смотрелась вплетённая лента, а он до сих пор не обронил ни слова! Напротив, он вёл себя как последний идиот, в оцепенении размышляя, что нет ничего удивительного в идеальной форме черепа Грейнджер: у идеальных мозгов должна быть идеальная оболочка, оберегающая их. Ну не придурок ли?

Перси тряхнул головой и наконец пришёл в себя.

Резко вскочив с койки, он бесцеремонно растолкал собравшихся вокруг Гермионы волшебников и, взглянув в её пустые глаза, произнёс:

– Прости меня! Это я во всём виноват. Я был таким ослом! Ведь если бы не я…

Он замолчал, ощутив, как Гермиона нетерпеливо схватила его за запястье и, очевидно, собрав последние крохи самообладания, пылко сказала:

– Замолчи, Перси! Не трать время на разговоры с «недалёкой», теперь ещё и лысой женщиной, а лучше поговори со смотрителями ангара… Пожалуйста.

После этого её пальцы разомкнулись, а рука обмякла.

Перси заметил, что губа Гермионы слегка задрожала, однако по щеке по-прежнему не скатилось ни слезинки.

Едва выйдя из палатки, в которой располагалось больничное крыло, он от злости на себя саданул кулаком по ближайшей пальме, ожидая, что та как минимум качнётся от силы удара, а может, и даст трещину. Но, видимо, у пальмы были другие планы на этот счёт, а потому Перси сам качнулся и упал на песок, взвыв от боли, как раненая банши.

Он не зарыдал только потому, что вспомнил идеальный череп Гермионы и её ничего не выражавшее лицо, когда ей объясняли, что волосы отрастут до прежней длины только через полгода. И в этот миг Перси ещё раз невольно восхитился этой сильной, потрясающей женщиной, которая совершенно точно достойна его!

Вот только уже в следующую минуту, проанализировав события последних нескольких часов, Перси пришёл к одному досадному заключению. Если бы он не полюбил Гермиону, то не разозлился бы из-за того, что она не приняла его, без сомнения, умелые ухаживания, и, вполне вероятно, не стал бы с ней спорить на повышенных тонах в ангаре. Дракон бы не очнулся и не оставил Гермионе в память о прежней пышной шевелюре лишь обуглившийся ёжик.

Перси тяжело вздохнул и залечил кровоточившие ссадины на кулаке.

Всю дорогу до злополучного ангара Перси Уизли жалел, что полюбил Гермиону Грейнджер, ведь пока что это приносило одни неприятности.

***

Он сделал всё, как она того хотела. Честно говоря, подчиняться кому-либо, в особенности женщине, Перси никогда не нравилось, но он понимал, что иногда лучше потерпеть во имя светлого будущего. Так он и поступил в надежде получить прощение Гермионы: дотошно опросил всех работников магического заповедника, кроме одного – молодого парнишки, что взял неоплачиваемый отпуск пару недель назад.

– Идиота бросила подружка, – не выпуская сигарету из зубов, объяснил «боевик», быстрыми движениями вымывая чешуйчатую кожу спящей самки норвежского горбатого дракона. – Что и неудивительно: я сразу сказал: «Эта профурсетка тебя отымеет и кинет!» Но куда уж мне с моим опытом тягаться с мышлением двадцатилетнего сопляка, а?

«Боевик» раскатисто захохотал, а Перси, нахмурившись, уточнил:

– То есть мистер О`Нил вернётся уже завтра?

– Ну, если не найдёт себе новую заумную истеричку, как его бывшая подружка, – едва успокоившись, с ухмылкой ответил «боевик», а затем добавил: – Одним словом, Вёслый, сам расспрашивай этого придурка. Может, чего полезного и узнаешь.

– Вообще-то, моя фамилия  Уизли, сэр. У-из-ли, – произнёс Перси, раздражённо пряча тетрадку со стенограммой опроса в сумку.

– А моя – МакДугал. Мак-ду-гал, – пробасил «боевик», криво улыбнувшись. – И что теперь? Начнём меряться, у кого длиннее?

Перси не стал уточнять, чем именно собрался меряться с ним МакДугал, но подозревал, что говорил тот не про количество букв в фамилии, а потому, густо покраснев, постарался скорее покинуть ангар под заливистый хохот.

Солнце лениво садилось за горизонт и уже почти не жалило обгоревшую кожу (а Перси ведь умудрился обгореть, даже не ступив ни разу на пляж). И в этот миг Перси внезапно увидел вдалеке, за пальмами, возле самой кромки моря, знакомый силуэт. Сердце взволнованно забилось, над верхней губой выступили капельки пота, когда Перси осознал, что по пляжу прогуливалась «женщина с идеальными мозгами».

Единственная женщина, которая была его достойна.

Приосанившись, Перси важно вскинул подбородок и уверенно зашагал в её сторону. Он не видел Гермиону со вчерашнего утра и сейчас, когда он сделал всё, как она просила, считал, что лучше момента, чтобы попробовать наладить их сложные отношения, быть не может.

Она стояла к нему спиной, так что Перси ещё раз смог оценить её идеальную, круглую, такую манящую и вызывающую желание потрогать зад… Заднюю часть головы. Головы, на которой уже отросло несколько сантиметров каштановых волос, что, наверное, не могло не радовать Гермиону и на что Перси было, по сути, плевать: его куда больше интересовало то, что в голове, а не на ней.

– Прекрасный денёк, не правда ли? – осторожно начал Перси, подходя к Гермионе. Он знал, что та сейчас не нуждалась в жалости и словах поддержки да и, скорее всего, предпочитала не вспоминать вчерашний инцидент, так что Перси с деланным равнодушием уставился вдаль. Он надеялся, что Гермиона сможет отвлечься на его мужественный, красивый профиль, а потому слегка прищурился, вытянул шею и постарался принять задумчиво-романтичный вид, какой обычно нравился девушкам. Гермиона молчала, а потому Перси для усиления эффекта вдобавок немного выдвинул нижнюю челюсть, что, несомненно, должно было добавить ещё больше брутальности его образу. Вода накатила на стопы, промочив новые туфли Перси насквозь, но он стерпел это возмутительное обстоятельство, всё ещё ожидая, что Гермиона ответит ему что-то… Что-то особенное, даст какой-то намёк, что всё плохое осталось в прошлом, а в будущем вот-вот взметнётся якорь любви, брошенный на берег надежды. Якорь, уже совсем не беспомощный и глупый, но символизирующий нескончаемое вожделение, томление, страстное желание и…

– Перси, что с тобой? У тебя челюсть свело? – внезапно услышал Перси обеспокоенный голос Гермионы и понял, что пока про «якоря» и «берега» можно на время забыть.

К щекам предательски прилила кровь от обиды и возмущения, однако Перси горделиво повернулся и свысока глянул на Гермиону, которая, похоже, всё не так поняла и не оценила его привлекательность по достоинству.

Пока не оценила.

– Тебе не кажется, что сегодня закат особенно прекрасен? – не собирался сдаваться Перси, следуя советам книги с названием «Десять шагов к обольщению, или Как заполнить котёл любви любой ведьмы зельем из своей палочки сладострастия».

– Нет, не кажется, – вздохнула Гермиона. – Знаешь, мне тяжело оценивать красоту заката после того, что произошло.

Видимо, она всё же поймала сочувствующий взгляд Перси, раз быстро добавила:

– Я имею в виду то, что я изучила твои записи допросов, но пока не нашла ни одной зацепки, а не это, – раздражённо повела она рукой, указав на свою почти лысую голову.

Гермиона кисло улыбнулась и села на песок. Обхватив колени руками, она устремила ничего не выражавший взгляд за горизонт и будто бы совсем забыла о Перси, который тоже собирался сесть рядом, но потом с брезгливостью вспомнил, что в египетских песках неизвестно что может водиться! В итоге, потоптавшись на месте, Перси наколдовал подушку и приземлился на неё, покосившись на Гермиону.