Нет, все-таки уроки верховой езды не пропьешь, и Георг умудрился отловить взбесившуюся лошадь. С третьей попытки влез в седло, дернул поводья, уворачиваясь от щелкнувших совсем близко зубов, и умчался к отчему дому.

— Ты что-то устало совсем выглядишь, голубушка, — заметила Марлен, когда служанка по ее просьбе поставила поднос с булочками и молоком прямо на ее постель.

— Нездоровится, — объяснила Герда, отбросив слово «госпожа». Арфистка давно настаивала, и с ней наконец-то согласились и зверь, и человек.

— Закрой дверь, — попросила женщина и, как только служанка повернула ключ в замке, поманила ее к себе. — Присядь, отдохни. Болит что? Может, травы какие подобрать?

— Травы не помогут, — покачала головой девушка. Потеребила пепельную косу и прислушалась к волку внутри. Нет, он просто не пустит ее к Георгу. Ни сегодня, ни завтра, ни в иные дни. Герда не представляла, что натворит вервольф, но догадывалась, что пострадать может не только хозяин, но и она сама. Значит, ей необходима помощь. А теплые ореховые глаза госпожи смотрели на нее с тревогой и неподдельным участием. И служанка взмолилась: — Марлен, пожалуйста... Я совсем одна, мне не к кому больше обратиться! Помогите!

Как на духу Герда поведала женщине всю свою историю. Рассказала об отце, который умер, когда девочке исполнилось двенадцать лет, о матери, что будто с цепи сорвалась после того, как родила от второго мужа обычных детей, не порченных дурной кровью оборотней. О самом отчиме, что буквально выпихнул ее на улицу в день барских смотрин, и госпожа Амалия тут же отобрала в господский дом необыкновенно изящную пепельноволосую девушку. И, конечно же, о Георге.

Под конец ее исповеди веселая, чуть взбалмошная арфистка превратилась в холодную, собранную женщину с жестким, будто окаменевшим лицом. Марлен довольно долго молчала, сощурив колючие глаза и наморщив лоб, а потом объявила:

— Так, девочка. Тебе здесь делать нечего, ты и сама понимаешь. Удивительно, что ты почти год продержалась в доме, и твою сущность не разглядел тот же Ульрих. Однако сегодня бежать опасно. Я, в отличие от братца, считаю Георга редкостным идиотом, но и его куриные мозги могут внезапно заработать и что-нибудь заподозрить. Правда, судя по твоим словам, он здорово обосрался, и у него нынче попросту не встанет. Ну и я постараюсь за ужином продержать всех подольше и подпоить получше. В крайнем случае, попробуем подсыпать ему снотворное, у меня есть отличное зелье. Согласна? Замечательно. А завтра моей поэтической душе внезапно до припадка понадобится съездить в Блюменштадт, и я выпрошу тебя у Камиллы на пару-тройку деньков. Если все сложится удачно, сама же и сяду на место кучера, поедем вдвоем. А там... есть у меня на примете человечек, который, вероятно, поможет тебя куда-нибудь пристроить. Ты его видела, тот очаровательный менестрель на ярмарке.

— Да неужто? — отчего-то радостно ахнула Герда, и в груди ее разлилось тепло от воспоминаний о чудесном дуэте музыкантов и ласковой улыбке саорийца.

— Пока ты помогала Камилле тряпки выбирать, я с ним изумительно побеседовала. Умный мужик, сердечный и, нутром чую, далеко не простак.

— Но что же Вы барону обо мне-то скажете? — спросила служанка.

— Да тут к бабке не ходи, голубушка! Банальная история, про нее столько песен спето, что кабы один певун исполнял, так до хрипу, — фыркнула арфистка и пояснила: — Ехали две прелестные беспечные девушки по лесной тропинке, а на тропинке разбойнички лихие, парни удалые, одну красотку сразу рывком, а от другой по морде — кнутом. Насилу, бедняжка, от прочих отбилась, да за подружкой, гадина разэтакая, не воротилась. Вот и весь сказ! Не думаю, что благородный мой племянничек снарядит своих дружков да полезет в чащу разбойничков тех искать и тебя вызволять.

У воздушной Амалии, в этот вечер сиреневой, с огромными аметистами в серебряных серьгах, яблочные пирожные наконец-то удались на славу. Даже сумасбродка попробовала. И не поморщилась.

А еще слуги водрузили на укрытый белоснежной батистовой скатертью стол блюдо с нежнейшим поросенком с розмарином и под брусничным соусом, пребывавший в благодушном настроении хозяин дома велел принести несколько бутылочек отменного южно-ромалийского вина, Марлен с Камиллой шутили наперебой и дуэтом исполняли обворожительные куплеты на грани приличий, и после третьего бокала Георг почти унял внутреннюю дрожь, которая не отпускала его с самой жуткой встречи на перекрестке. Вот и не придавай после этого значения суевериям!

Но к демонам Волчьих Клыков проклятые страхи! За пятым бокалом следовал восьмой, а наивная сестрица не замечала, как ее осоловевший братец пялился на груди арфистки в откровенном вырезе льняного платья, более чем приличные для женщины, что разменяла четвертый десяток. Интересно, когда ее в последний раз трахали? Шесть лет уж вдова, неужто не раздвигала с тех пор ни перед кем ноги? А может, в пизду эту неопытную строптивую служанку, и попробовать соблазнить зрелую тетушку? Во хмелю столь дерзкая мысль показалась Георгу весьма заманчивой, и уже через час он попытался зажать на балконе развеселую в этот вечер Марлен.

— Ты нажрался, племянничек, прости за хамство, как последняя свинья! — тихонько хохотала женщина и отпихивала его от себя, впрочем, не слишком убедительно.

— Виноват, каюсь, прелестная сумасбродка, — Георг одной рукой стиснул тонкие пальчики арфистки и поднес их к сладким от вина и пирожных губам, а другую запустил в замечательно похабный вырез платья.

— Проспись, Георг. Я серьезно, — вдруг тоном старшей осадила родственника Марлен.

— Я тебе не нравлюсь? — капризно надулся рыцарь. — А девочки Теодора с ума по мне сходят. Ну разве я не красавец, а?

— Хорош, — совершенно честно ответила женщина и пропустила сквозь пальцы роскошные каштановые локоны. — Но у меня еще с тех времен, когда мы с мужем в тавернах песни распевали, принцип: с пьяным мужиком — ни-ни. Ребенок от тебя, милый племянник, мне на хер не сдался.

— А завтра, как опохмелюсь? — игриво полюбопытствовал юноша и смачно рыгнул.

— Да завтра я в город собиралась... Искусство требовательно! В тамошнюю лавочку обещали завезти отличные струны для арфы. На моей-то... сам слышал сегодня, не музыка, а сплошное позорище.

Георг, разумеется, не слышал, но профессионалу поверил.

— Тогда как вернешься?

— Поглядим, Георг. Я ничего тебе не обещаю.

— Но подумаешь?

— Непременно.

На утро Марлен вежливо осведомилась у малость помятых родственников, не одолжат ли они ей на пару-тройку дней двуколку, лошадку и Герду. И небрежно бросила Камилле:

— Коли ты против, я и одна проедусь, но мало ли что...

— Бери-бери, конечно! — живо откликнулась щедрая девушка, и почти сразу после завтрака за ворота имения неторопливо выехал крохотный экипаж.

Когда гостеприимный дом Баумгартенов остался далеко позади, ошалевшие от своей дерзкой выходки женщины в два голоса, но на всякий случай не слишком громко, запели крамольные частушки. А через два часа они решили передохнуть и перекусить у обочины дороги, на живописной полянке посреди высоченных, поросших мхом кленов.

Тени двигались как тени. Мягко, бесшумно, не потревожив ни куста, ни травинки. Арджуна и Саид спрятались за стволами кленов на минимально безопасном расстоянии от двуколки, возле которой жадно поедали хлеб девушка и молодая женщина, но все равно слов толком не разбирали. Эльф, немного подумав, кивком разрешил подойти еще ближе более легкому и гибкому, чем он сам, саорийцу.

Юноша прошмыгнул вперед тихо-тихо и застыл, ровно изваяние, за очередным деревом. Командир Теней мог бы поклясться, что юноша не издал ни единого звука, но пепельноволосая девушка вдруг немного странно напряглась, вытянула шею, потом что-то шепнула своей спутнице, и через пару минут расторопная гнедая уже мчала обеих путешественниц прочь от ошарашенных фёнов.