В самом дальнем углу зала, в стороне от всяческих ушей негромко беседовали сеньор Ортега и Иолотли.

— Тебе бы на исповедь сходить. Я тебя никогда не винил. В конце концов, по моему недосмотру мой подчиненный сотворил с тобой то, что сотворил. Кончита тебя приняла и простила. Бог, верю, тоже простил, но тебе самой после исповеди легче станет. А следом и дочери твоей.

— Схожу, — помолчав, медленно проговорила роха. Плачущие интонации в ее голосе накануне растревожили бывшего полковника, но Кончита заверила, что в первые дни после встречи было еще хуже. Иолотли исподлобья глянула на сеньора Ортегу своими огромными чуть раскосыми глазами, затеребила край потрепанной белой мантильи, которую отчего-то отказывалась снимать: — Схожу, я обещала Кончите. Но прежде у Вас хотела прощения попросить. А потом — у Карлоса.

На цокот копыт за окном в суете и разговорах никто не обратил внимания. Зато все услышали резкие истеричные вскрики.

— Эй! Эй, осторожнее, вы, бестолочи, не трясите! Так... так... Медленно несите, только посмейте качнуть, basuros!

Дик поставил на стол поднос с чашками и расторопно подбежал к дверям. Рванул ручку, выглянул наружу — и тут же нырнул обратно.

— Каролина, срочно третий номер. Милош, все для перевязки. Господин капитан серьезно ранен. Кажется, огнестрельное.

Комментарий к Глава 19. Милош. Россыпь маиса * Факт требования рабочими 17-часового рабочего дня взят из I тома «Капитала» К. Маркса.

По сути Кончита излагает открытую Л.С. Выготским зону ближайшего развития. Зона актуального развития включает в себя то, что человек уже умеет делать. Зона ближайшего развития: то, что ребенок делает с помощью взрослого сегодня, он будет самостоятельно делать завтра. Те действия, которые включены в зону ближайшего развития, являются золотым запасом ребенка. Чем уже эта зона, т.е. чем чаще ребенок предоставлен сам себе, тем меньше он усваивает. Чем она шире, т.е. чем больше разумной поддержки получает ребенок, тем сильнее он развивается.

О связи между экономическим угнетением и угнетением в сфере образования (антидиалогом) пишет Пауло Фрейре в своей «Педагогике угнетенных».

mi alegría (исп.) — радость моя.

Обращение «детушки, мертвенькие» написано под впечатлением от одного эпизода из повести Германа Садулаева «Одна ласточка еще не делает весны».

История матери Кончиты, ее образ, белая мантилья, белые шарики мельты, которые ассоциировались у Кончиты с мамой, появились из легенды о плачущей женщине, la Llorona. Версий этой истории множество. По всей видимости, родилась она еще в Европе, но широкую известность приобрела в Мексике. Общим для всех версий легенды является образ призрака женщины, которая когда-то утопила своих детей и обречена вечно скитаться вдоль рек и озер. По повериям, если ночью слышен крик над водой, то это Йорона зовет своих детей.

====== Глава 20. Али. Лоскутки ======

Темные лужицы в выщербинах мостовой показались ему киноварными, хотя Али прекрасно знал: это всего лишь вода. Короткий веселый ливень смыл всю кровь с площади перед тюрьмой, тем более что ее пролилось не так уж много. Меньше, чем они рассчитывали.

Новорожденный месяц хитро посматривал на старые, кое-где развороченные стены, которые совсем недавно наводили ужас на обитателей Пирана, особенно на тех, кто связывался с политикой. Здесь в свое время шесть лет отсидел Арджуна, здесь три дня продержали Марчелло, видно, рассчитывая запугать его и остальных, схваченных во время первого эльфийского погрома. Мол, если уж в Сырь загремел, то пиши пропало.

Сегодня Сырь пала. Не первая в числе оплотов и символов королевской власти, но первая по-настоящему значимая. С мостовой не успели убрать тела нападающих, из ворот еще не выволокли трупы защитников, а стоны раненых уже тонули в яростном, сладостном гуле, в безудержном разгуле живой стихии, в песнях, которые складывали сей же час. Их распевали в обнимку мятежники, которые только что закрыли глаза своим друзьям, узники, что и не чаяли выйти на свободу, воины короны, перешедшие на сторону восставших.

И они тоже пели. Артур баюкал поврежденную руку, сиял ярче солнца, прорвавшегося сквозь облака, и горланил во всю глотку. Хельга перевязывала очередного раненого, подмигивала ему, сверкая голубыми глазами, и утешала крамольными куплетами. Али вместе с двумя товарищами по подпольному кружку ввязался в свалку вокруг найденного в тюрьме оружия и мурлыкал под нос обрывки мелодий, которыми полнился воздух. Марчелло петь не умел, ходить временно не мог — обломок камня полоснул его по бедру не опасно, но стоило передохнуть и подождать, пока остановится кровь — зато он тут же, на месте привычно ораторствовал и просвещал всех, кто под руку попадался.

Пел, кажется, весь Пиран. Конечно, на самом-то деле отважились на штурм тюрьмы далеко не все горожане, требовавшие перемен, но какой пестрой, яркой, многоликой была эта толпа. Али за годы жизни в столице хватался за любые подработки, а сегодня шел на приступ плечом к плечу, наверное, с парой десятков бывших коллег.

Вместе с мужиком со стройки, который когда-то прислушался к нему и отпустил беременную эльфийку, они тащили очередной камень для баллисты. К слову, построенной по чертежам Артура. Вместе с двумя грузчиками из порта они выламывали дверь уже внутри Сыри, а после доставали оттуда белого, как смерть, коменданта. Собственно, белел он не зря. Не позже, чем через полчаса бывшие узники зверски зарубили его, а жуткие останки поволокли по улицам. Посудомойка из трактира, откуда в свое время вышвырнули Али, дралась с защитниками крепости в тюремных коридорах, не отставая от мужчин. Соседка его ученицы, которая до последнего дня работала на одной из разорившихся мануфактур, после штурма организовала других женщин, чтобы развести костер и наготовить победителям еды из тюремных припасов. Мастер, обучивший Али золотой росписи, первым прорвался в башню пожизненных и смертников — и погиб, угодив в ловушку. Те, кто шли следом за ним, учли ошибку павшего товарища и отделались парой царапин.

Хватало университетских, и студентов, и преподавателей. Одни участвовали в захвате Сыри, другие, как Алессандро и Яри, помогали после. Светлого эльфа едва не тошнило при виде крови, но он держался — и старался удержать горожан от скорых расправ над уцелевшими защитниками. Его звучный, прекрасно поставленный голос преподавателя то и дело перекрывал и песни, и вопли. Он не успел спасти коменданта, зато надзиратель, тюремный медик и даже палач благодаря ему имели все шансы дожить до суда.

Все это было, было совсем недавно, и в ушах будто бы стоял еще грохот камней, врезавшихся в крепостные стены, короткий стон умирающего мастера, радостные крики узников, которые наконец-то обнимали своих друзей и родных, плакали и полной грудью вдыхали влажный после дождя свободный воздух, а не затхлую сырость камер.

Но оружие с грехом пополам пристроили, крупы, сало, вяленое мясо и вино частью оприходовали прямо на площади, частью распределили по самым голодным кварталам, тела прибрали до завтрашнего погребения, и залитая слабым новорожденным светом площадь дышала умиротворением и покоем. Лишь развороченные стены, снесенные с петель ворота и темные лужицы в выщербинах мостовой напоминали о штурме.

— Что замер, братишка? Художнику положено? — насмешливо позвала его Хельга и потянула за руку к воротам. Они оставили раненого, изрядно вымотанного боем Артура ночевать у тоже пострадавшего Марчелло, а сами, едва убедились, что мятежный город задремал, отправились осматривать Сырь. Зачем? Ну мало ли. На всякий случай.

— Она прекрасна, правда? — восторженно выдохнул Али и придержал сестру на мгновение. — Она всегда была прекрасной, даже когда здесь дожидался наказания Марчелло. Но сейчас... Хельга, эти обломки, словно йотун раздавил огромную гору, а изнутри просыпался хрусталь... Или нет... — художник нахмурился, тряхнул головой и теперь уже сам цепко схватил девушку за руку: — Идем, а то я тут полночи проторчать могу!