— Ай, что уж там! Лучше пошепчи, как внучок твой поживает.

Завтрак прошел в мирной, даже домашней обстановке, которой не помешала унылая атмосфера старого заброшенного дома. Сплетничали, зубоскалили, обсуждали предварительные договоренности грядущего собрания.

Как и подозревала в свое время Зося, бунт в Болотище стал первой ласточкой.

Причудливая смесь поблажек со стороны присмиревшего Ордена и ужесточения со стороны короля, его советников и местных властей большинство деревенских и горожан поставили на какое-то время в тупик. Все меньше пылало костров, все меньше знахарей попадало в немилость к жрецам. Народилось и росло поколение крестьян, которые не знали полей, вытоптанных во время очередной ссоры между князьями. Хорошо? А как же не хорошо, слава богам, услышаны наши молитвы!

Запрет на жалобы королю и князю на своего барина поначалу восприняли всерьез лишь в трех деревнях, а пример Болотища, о кровавых делах в котором ходили самые разные толки, заставил остальные два поселения держать свой гнев при себе.

А после вдруг закрутилось, закрутилось... Не успели оглянуться, а пожалуйста вам почти поголовный переход с оброка на барщину, да еще сроки работ на своего владельца такие, что поди успей прокорми себя, чтобы хоть с голоду не подохнуть. Кому совсем невмоготу становилось, так по привычке бежали. Зря бежали, горемычные, примите дар от его величества, разрешение на бессрочный розыск беглых крестьян — против прежнего, в течение двух лет. Вот тут и о жалобах вспомнили, да жалобы-то не принимали!

Стало доходить до того, что зазвучало доброе слово о временах междоусобиц. Мол, да, посевы топтали, скот угоняли, но хоть где-то иногда носило рыцарей! Нынче же остались от рыцарей лишь латы да имения, воевать не с кем, по замкам сидят, дурью маются, и смерть мальчишки во время представления у Теодора не слыла больше диковинкой.

И постепенно в отдельные головы пришла светлая мысль о том, что однова помирать, так лучше уж с песней на воле, чем с ярмом на шее. Фёны, опять же, не зря шестнадцать лет в княжестве Черного Предела работали. Набирали силу «Алые платки» в Блюменштадте и их подопечные в окрестных деревнях, пятеро воспитанников из приюта Богдана создали политический бродячий театр, ученики «Детей ветра» разъезжались по разным деревням княжества и за его пределами, открывали свои собственные школы. Шайка Хорька все меньше походила на шайку и все больше — на второе подполье, только более пестрое и разухабистое. Помимо них существовало еще минимум шесть то ли организаций, то ли банд в приграничье, и вот они договорились до того, что представители всех девяти боевых групп и представитель полулегальных «Детей ветра» встретятся нынче в этой каменной развалюхе для обсуждения возможной координации действий.

К полудню Зося, свежая, собранная, облаченная в короткое, чуть ниже колена платье, неторопливо расчесывала волосы и увлеченно спорила с Хорьком. Их вечный спор о вопросах дисциплины, принципах отбора новых людей и допустимости тех или иных методов расправы с противником. Марлен накрывала на стол, соображая нехитрую трапезу на предположительно дюжину человек, и то и дело прыскала в кулак. Еще бы! Главарь разбойничьей шайки практически по всем пунктам выглядел гораздо милосерднее командира подпольной армии сопротивления.

— Дык куда ж я дену тех, какие к порядку не способны? — горячился Хорь, багровея обожженной половиной лица. — Они ж к нам не от сладкой жизни бегут! Что ж им теперь, в деревнях оставаться, коли у нас не ко двору будут?

— Нет, не оставаться, — терпеливо возражала Зося. — Но и ядро организации, самая сильная и боеспособная ее часть — не богадельня, чтобы принимать туда всех сирых и убогих.

— Тихо! — шикнула на спорщиков Марлен. Из чащи до них донеслось лошадиное ржание. Ну, первые прибывали. А не перед всеми след было слишком уж открыто и сразу демонстрировать свои разногласия.

Вскоре в относительно просторной кухне сделалось суетно и шумно, но на поросший бурьяном двор никто не спешил. Мало ли, кто знает, какие гадюки тут ползают. Небо, опять же, насупилось, того и гляди, гроза разразится.

Мужики втащили в помещение все, что годилось под седалище, и оставалось только ждать, когда собравшиеся заморят червячка и наговорятся. Зося в который раз напомнила себе: терпение и еще раз терпение. Железная дисциплина Фёна формировалась больше двух десятилетий. Негоже предъявлять претензии тем, кто оторвался от сохи с полгода назад.

— Как папа? — вполголоса спросила Зося у юркнувшей к ней под бок Искры. Рыжая высокая девушка с дивными янтарными глазами была дочерью историка «Детей ветра» Янека и одним из основных координаторов организации. Она и явилась сегодня от лица всех своих товарищей на встречу.

— Получше, чем зимой, спина почти не болит, бодрячком держится, — грустно улыбнулась Искра. — Но работать ему с каждым днем все труднее. То забудет что, то несложные абзацы по несколько раз перечитывает, чтобы понять... А твой как? Он же через месяц приют передает, верно?

— Верно. Тоже держится. Только руки плохие совсем стали, суставы скрипят. И спина отваливается. Нет-нет, а скажет, мол, вот когда Раджи мою спину поправлял, так и хорошо было. Куда с таким здоровьем за ватагой бесенят следить? Пусть у нас в лагере в покое поживет, на правнука полюбуется.

— Это с Радко-то покой?

Женщины тихо засмеялись, соприкасаясь лбами, а Зося привычно выхватила взглядом в толпе Марлен. Еще в начале встречи она расспрашивала о чем-то Ядвигу, командира «Алых платков», а сейчас с самым наивным видом, приоткрыв прелестный рот и мило хлопая ресницами, слушала беседу троих мужчин. К горлу подкатил комок, ладонь заныла от невозможности прикоснуться к пушистым каштановым кудрям. Хорек, Ядвига и, само собой, Искра знали об отношениях подруг-любовниц. А вот остальным эту карту раскрывать было негоже. Тем более что мужики так явно велись на обаяние аристократки.

Один из троицы, ладный, со светлой бородой и россыпью родинок под правым глазом, нахмурился, прислушиваясь к словам Марлен, грубовато поцеловал ее пальцы и громыхнул на всю кухню одновременно с раскатом грома:

— Попиздели? Не серчай, барышня. Натрепались, говорю? Пора бы того, к делу заворачивать.

Часа через два споров, хохота, отступлений «за жизнь», перебранок и едва не вспыхнувшей драки Зося более-менее уяснила для себя основные позиции.

«Алые платки», созданные вроде бы при непосредственной поддержке Фёна, все-таки являлись самостоятельной организацией. Однако близость их позиций не могла не радовать сердце командира. Они постепенно расширяли свое поле деятельности. Формально они помогали только женщинам и детям, требовали от судей расправы над насильниками, защищали по мере сил жен и ребят от домашнего произвола, пару раз поддерживали служанок, уволенных без оплаты нескольких дней. Но, кроме того, они старались пропагандировать иной способ построения семейных отношений, более равноправных, и нацелились на работу в трудовой сфере.

Хорек с десятком-другим самых близких ему людей был следующим серьезно настроенным товарищем. Он понимал свободу буквально, порой сиюминутно, чем ставил Зосю в тупик. Мол, не хочет кто из его шайки идти на дело, так и не надобно! И не важно, рядовой ли это грабеж или помощь беглым крестьянам. Боевые навыки, конечно, дело нужное, но насильно никого из лука, скажем, стрелять не научишь. Пусть арбалеты берут, не страшно!

— Ты последних сплетен о милосердии Ордена что ли не слышал? — проворковала Марлен, рассеянно наматывая на палец крутой локон. — Я тут пела давеча в одном трактире, где старший жрец останавливался... Орден ходатайствует перед королем о запрете на изготовление, продажу, использование и хранение арбалетов на территории Грюнланда.

— Это с какой такой радости? — опешил Хорек.

— Бесчеловечное оружие, — развела руками арфистка. Подмигнула нахмурившемуся разбойнику: — Да ты же сам сказал, у кого терпения не хватает на лучника учиться, тот с арбалетом пойдет! В Ордене, чай, не только брюхо набивают да молитвы бормочут. Соображают, что крестьянин из горячей привязанности к барину может где-нибудь арбалет раздобыть, по назначению применить.