— У-у-у, — виновато проскулило чудовище и широко лизнуло теплым мокрым язычком по четким вмятинам от клыков на смуглой коже.

— Какой же он... — вымолвила, наконец, Петра, красноречиво всхлипнув. Робко коснулась пальцами угольно-черной шерсти: — … милый...

— Милый? — лучник с интересом посмотрел на бывшую свою любовницу, а ныне жену командира третьего отряда Мариуша. — Раньше в твоем лексиконе подобных словечек не водилось. Вот что грядущее материнство с девчатами вытворяет! Ну, куда, неугомонный! — а это уже волчонку, который выразительно потянул его за штанину. — Ладно, идем, идем к реке, только с рук моих без разрешения не слезай. Фенрир! Подсоби, что ли, а?

Из темноты бесшумно выросла пушистая бело-рыжая фигура пса. Карие глаза дружелюбно сверкнули, подтверждая полную боевую готовность. Саид послал воздушный поцелуй Петре, подхватил на руки пушистый черный комочек и в сопровождении преданной няньки-овчарки отправился к спуску.

Формально разница в возрасте между волчонком и овчаркой составляла чуть больше года, однако развивались они совершенно по-разному. Фенрир в год был уже вполне взрослым, как и положено обычной собаке. В Радко, несмотря на ежемесячные обращения во время полнолуния, явно преобладала человеческая, а не звериная природа. Пару часов назад он вел себя ровно на свои два с небольшим года, то есть постоянно что-то находил, грыз, ломал, исследовал, повторял вслед за взрослыми какие надо и особенно какие не след бы слова, а сейчас превратился в точно такого же волчонка. Разве словарный запас сократился до «у-у-у» и «р-р-р», да грыз он чуть сильнее, не всегда умея рассчитать силу собственных клыков.

А еще у него появлялось новое оружие массового поражения Саида. Волчий язык. Лучник искренне иногда опасался сойти с ума из-за переизбытка волчьих языков на одну свою несчастную тушку. И если Герда в полнолуние обожала доводить его до исступления влажными ласками, то Радко, радостно вылизывая лицо и руки Саида, лишал его последних остатков и без того эфемерной отцовской строгости.

Постепенно, отчасти ради Эрвина с его больными суставами, отчасти ради малолетнего прибавления в отряде, фёны таки выкроили время на выдалбливание приличной лестницы в скальной породе, а потому спуск к реке они преодолели без особых усилий. Саид оставил сына под присмотром Фенрира, быстро скинул одежду и вместе с обоими мохнатыми созданиями устроился на широком плоском камне у самой воды.

Круглая луна дарила земле мягкий ровный свет, который тут же рассыпался в струях горной речушки на мириады серебряных чешуек. Фенрир примостил крупную ушастую голову на вытянутых передних лапах, и в его взгляде отразились думы о самых сокровенных тайнах бытия. Радко, наоборот, присел на задние лапы и весь вытянулся, подняв к небу мордочку и прижав ушки к загривку. О чем ты думаешь, ребенок? Помолчать ли, поделиться ли с тобой всплывшей из глубин памяти сказкой?

— Посмотри, маленький, в реке как будто осколки зеркала плавают, — прошептал Саид, осторожно перебирая шерстку на спине сына. — Хочешь, я расскажу тебе сказку о том, откуда взялись эти осколки?

Волчонок протяжно, высоко завыл на луну, а потом смолк и пристроил мордочку на коленях отца. Конечно же, сказка о Снежной Королеве, которую они вместе с Гердой переделали аж в двух вариантах, была слишком сложной для двухлетнего, пусть даже смышленого, мальчишки. Послушает чуть-чуть, очарованный звуками голоса, журчанием воды и лунным светом, а потом вновь примется за проказы. Но его родители почему-то верили в то, что эти мгновения сказки не исчезают бесследно.

Саид вспомнил, что ту версию, в которой осколок льда попал в сердце Кая, мальчика с золотыми волосами и вишневыми глазами, Герда рассказывала совсем недавно у костра под аккомпанемент арфы и немого бешенства Арджуны, и выбрал историю о волчице, лишенной своей силы обломком колдовского зеркала.

Тонкий прелый ручеек съежился до едва ощутимой сладковатой ниточки, а после и вовсе исчез. Герда досадливо рыкнула на то место, где пропал источник магии земли. А ведь такой славный круг обозначился! Да, пусть большей частью на болоте, но командир сумела бы придумать, как распорядится этим местом. И вдруг оказалось, что для замыкания линии не хватает пары десятков волчьих прыжков. Волчица преодолела это расстояние медленно, ступая след в след, при этом почти не потревожив влажной почвы. Надежда не оправдалась. Утерянный ручеек не выходил на поверхность ни разу вплоть до той точки у сгнившей на корню ели, от которой и начинался разорванный круг.

Герда прилегла чуть поодаль от источника магии земли, шурхнув подвернувшейся под лапу сброшенной шкуркой ужа. Принюхалась, прислушалась к стоячему безмолвию залитого бледным молочным светом болота, которое изредка нарушало ворчание козодоя. Утром ей предстоит нанести на карту разведанные ключи, а значит, придется переводить сведения с языка обоняния и слуха на язык зрения, привычный человеку, но не зверю.

Конечно, с поиском источников куда лучше справилась бы высший маг «Детей ветра». Герда же благодаря собственным догадкам, подсказкам Шалома и туманным намекам в письмах Али едва-едва освоилась с данной вервольфам способностью чуять течение не только соков растений, но и магии земли. Зато в полнолуние она оборачивалась сильным, выносливым, очень крупным волком, способным играючи преодолевать довольно серьезные расстояния, а потому обследование одной и той же местности занимало у нее меньше времени, чем у ее высококвалифицированного товарища по организации. И потом, дело-то не срочное, а практика завсегда пригодится. Нехорошо сваливать всю подобную работу в подполье на двух чародеев — Арундхати и Шалома.

Слева и впереди, возле плотных зарослей отцветающего багульника раздался короткий всплеск. Герда давно унюхала в неподвижном силуэте, похожем на обломанное деревце, цаплю и сейчас лениво повернула морду, чтобы понаблюдать за заглатывающей что-то длинное птицей. Может быть, не повезло тому ужу, чья старая кожа тускло серебрилась возле лапы волчицы.

Будто бы все запомнила, и можно заняться обязанностями молодой травницы, разведать, вошли ли в полную силу корневища аира и змеиного горца, до зарезу необходимые в армии, где ран, в том числе опасных, гноящихся, всегда было вдосталь. Хоть с воинами короны делись от щедрот душевных, не жалко.

Но сдерживаемая в девичестве проклятой крепостью сила плескалась через край — не без помощи задиристого супруга и шебутного сына — и Герда, мягко поднявшись с земли, вскинула к небу тяжелую морду и завыла. Цапля, к счастью, успела втянуть в себя добычу до того, как улетела, вспугнутая слишком низким для обычного волка голосом. Из зарослей на другом краю болота, более высоком и сухом, выпорхнула целая стая козодоев, оглашая окрестности заполошными вскриками. Где-то наверху недоуменно ухнула сова.

Удовлетворенная легким переполохом оборотица потрусила вдоль топи, выискивая целебные травы. Ткнула носом в длинные узкие листья аира, спустилась к самой земле и слега отрыла лапой корневище. Годится. Значит, придет за ним уже в человеческом облике. А вот со змеиным корнем обождать бы еще недельку-другую. Впрочем, его покуда заменяли другие снадобья, в отличие от аира, который в умелых руках превращался в прекрасное средство для борьбы с гноем.

Влажная почва чавкала под ногами все меньше. Герда приближалась к мертвой деревне. Болотище. И обойти бы печальные заброшенные дома, пустые, насквозь продуваемые в непогоду ветрами, да только поманили ее за собой мерцающие у самой границы между болотом и поселением синеватые всполохи.

Шалом объяснил ей, что, вопреки суевериям, блуждающие огни не таят в себе никакой опасности. Только сам чародей из-за своего почтенного возраста, который даже при его гибкости не позволял запросто шастать по затхлой болотной зыби, до конца не мог уловить их природу.

Синие огоньки будто бы приближались, гасли, после — снова вспыхивали. Земля, травы и живность никак не выдавали своего беспокойства, и Герда уверенно, хоть и на всякий случай медленно, двинулась навстречу таинственному свечению.