Все. Это единственные ее слова до самого конца, где она говорит: «Не только снежинки особенные. Вы все — особенные!»

Весь день в саду она запоминала их.

— Снова! — говорит Мэдди, поднимаясь на ноги.

— Позже, — говорит Джонатан. — Прямо сейчас мы должны что-нибудь приготовить на ужин.

— Я могу что-нибудь сделать, — предлагаю, поднимаясь, но Джонатан останавливает меня.

— Я позабочусь об этом, — убеждает. — Просто отдыхай.

Отдыхай. Первый раз я не работаю в будни за долгое время. Весь день ничего не делала, рассиживаясь без дела. Даже вздремнула, пока Мэдди была в саду. Я не привыкла бездельничать. Для меня это странно.

Джонатан выходит из кухни.

Мэдди идет к себе в спальню.

Я щелкаю каналы.

Практически пролистываю до начала, когда кое-что приковывает мое внимание. Одно из вечерних развлекательных шоу — эквивалент желтым газетенкам. На экране Джонатан — снимок одной из старых фотосессий.

«Бризо» возвращается! После того как съемки были прекращены, когда звезда фильма, Джонни Каннинг, получил травму в результате несчастного случая, на следующей неделе возобновится процесс съемок долгожданного третьего фильма. Источник сообщает, что Каннинг вернется на площадку в понедельник, в то время как его нерегулярная подруга, Серена Марксон, присоединится, когда съемочная группа отправится в Европу.

— Я, эм... — голос Джонатана разносится по гостиной, он смотрит на экран. — Заказал пиццу.

Переключаю канал, ощущая, как мой желудок завязывается в узел.

— Хорошо.

Он сует телефон в карман, прежде чем проводит рукой по лицу. Знаю, что он видел и слышал репортаж. Не то чтобы это имеет значение, потому что он уже в курсе.

Его уже предупредили.

Останавливаюсь на другом канале, где идет бессмысленный комедийный ситком, когда Джонатан протяжно выдыхает.

— Я собирался поговорить с тобой об этом.

— Когда? Когда бы вышел за дверь?

— Сделал бы это до выходных, — говорит. — Я не знал до вчерашнего вечера. Доктор дал одобрение, а студия хочет как можно быстрее продолжить процесс съемок.

Киваю, чтобы он понимал, что я услышала, и поджимаю ноги под себя, когда облокачиваюсь рукой о подлокотник дивана, пялясь в телевизор.

— Ты злишься, — говорит.

— Не злюсь.

— Раздражена.

— Нет.

— Тогда что? Безразлична? Потому что я уверен, что ты не счастлива.

Джонатан наблюдает за мной, хмурясь, как будто ожидал от меня определенной реакции, которой не получил.

— Я не злюсь, — снова повторяю. — Думаю, я просто... опечалена. Понимала, что рано или поздно это произойдет, знала, что все не продлится долго, что тебе придется уехать, но думала, что у нас будет больше времени.

Он хмурится сильнее, подходя ближе.

— Всего лишь месяц. После этого съемки фильма окончатся и ...

— И что? — спрашиваю, когда он умолкает. — Что тогда случится?

— Затем я вернусь.

— Затем ты вернешься, — бурчу. — На сколько? На пару дней? Может, еще на шесть недель? Но затем ты снова уедешь — фотосессии, промо-компания, интервью, встречи, прослушивания, уроки актерского мастерства, не говоря уже о красных дорожках, вечеринках, организованных студией.

Джонатан морщится, когда я произношу последнее, реагируя, будто это обвинение. И, может, так и есть, я не знаю. Кроме печали, не понимаю, что чувствую. Я сломленный, когда-то питающий надежды романтик, который держит свое сердце в кулаке и умоляет Джонатана взять его, тем не менее, боясь отпускать его и дать такой контроль надо мной.

Когда я в последний раз подарила ему свое сердце, он разбил его.

— Я буду здесь, пока буду желанным, — говорит. — Поэтому все зависит от тебя.

Качаю головой из-за его уклончивого ответа.

— Ты не имеешь это в виду. Можешь так думать, но на самом деле это не так. Мы не живем в коробке, Джонатан. За пределами этих стен все еще есть мир. И этот мир никуда не денется.

— Я знаю это.

— Разве? — спрашиваю, искренне сомневаясь, что он понимает, во что ввязывается. — Когда в последний раз ты оставался в одном месте больше, чем на неделю? Когда в последний раз ты спал в одной и той же кровати ночь за ночью? Потому что я не уверена, что ты помнишь, каково это.

— Разве это не то, что я делаю? Нахожусь здесь.

— Это не считается.

— Почему?

— Потому что.

Джонатан трясет головой, проведя рукой по волосам, и говорит:

— Это нелепо.

А по моему мнению нелепо то, как сжимается сердце в моей груди, когда смотрю на Джонатана. Как бабочки просыпаются в моем животе при звуке его смеха. То, как его улыбка трогает меня до глубины души. Нелепо то, что я чувствую себя такой потерянной, думая о будущем.

Джонатан всегда был мечтателем с горящими глазами. Самым ужасным чувством в мире было видеть, как наркотики гасят этот свет. Я не могла ничего сделать, чтобы это прекратить, пыталась, но каждый раз терпела поражение.

Но если я и вынесла из этого какой-то урок, то это то, что мы должны быть нашими собственными героями. Нас не спасет никакой парень в костюме. Мы сами должны помочь себе.

— Я простила тебя, — говорю Джонатану, не уверенная, знает ли он это, но думаю, ему стоит услышать. — И знаю, что ты приехал сюда, чтобы все исправить, но ты не должен мне ничего. Твой долг только перед одним человеком — маленькой девочкой в соседней спальне. Она заслуживает отца, и твой отъезд испугает ее, потому что она привыкла видеть тебя рядом.

— Тогда поехали со мной, — предлагает. — Вы обе.

— Мы не можем.

— Почему? Мы сможем быть вместе.

— Однажды я уже отказалась от всего, чтобы последовать за тобой. Я не смогу снова это сделать.

Застонав, проводит рукой по лицу.

— Я не знаю, чего ты хочешь от меня, Кеннеди.

— Хочу, чтобы ты был мужчиной, в котором она нуждается, — говорю. — Потому что, когда ты скажешь ей, что вернешься, она тебе поверит.

Джонатан пристально смотрит на меня какое-то время, прежде чем спросить:

— Что насчет тебя? Ты мне веришь?

— Да.

Он выглядит удивленным.

— Хотя вопрос не в этом, — говорю. — Я не сомневаюсь, что ты вернешься. Вопрос в том, захочешь ли ты все еще быть здесь.

— Почему я не должен?

— Потому что реальный мир не может конкурировать с тем, что тебя ожидает. И, может, ты и любишь меня...

— Люблю.

— Но любовь не дает тебе права возвращаться и уходить, когда тебе вздумается. Я не смогу так жить.

Джонатан садится на диван, понурив плечи, когда закрывает лицо руками.

— Ты хочешь, чтобы я бросил актерство? Это твое желание?

— Конечно, нет, — говорю. — Я не прошу тебя отказываться от своей мечты. Я прошу тебя поделиться ею. Твоя работа важна, я понимаю, но Мэдди тоже важна. Ты не можешь вернуться, а потом забыть, что она ждет тебя дома. Потому что ты живешь в огромном мире сейчас, а ее — очень маленький. День без тебя — равносильно дню без солнца для нее. Не дай ей погрузиться в темноту.

Я поднимаюсь, потому что не готова к этому разговору сейчас.

— Вот как ты себя чувствовала из-за меня? — спрашивает.

— Да.

— Извини.

— Не надо, — говорю. — Я выучила кое-что важное.

— Что?

— Никогда не делай другого человека главным героем своей истории.

***

— Я собираюсь пойти на работу.

На моих словах Джонатан останавливается в дверях спальни и смотрит с подозрением, пока надевает куртку.

— На работу.

— Ну, я имею в виду, на мою бывшую работу, — бормочу, пока складываю выстиранную униформу. Я проснулась сегодня утром, а мне доставили новую стиральную машину и сушилку, любезно предоставленные мужчиной, который смотрел сейчас на меня так, будто я потеряла рассудок. Я сказала ему, что он не должен был тратиться, но техника была такой модной, с разными кнопочками, настройками, что, естественно, я провела весь день с новой игрушкой. Брр, я старею. — Мне нужно вернуть униформу.