Я подавился. На самом деле подавился. Вода течет по моему горлу и я, черт возьми, начинаю задыхаться, краснея. Люди спешат вмешаться, ударить меня по спине и заставить поднять руки, чтобы обеспечить приток воздуха в легкие, когда я яростно кашляю.

Резко вдыхая, чувствую, будто моя грудь в огне, я отмахиваюсь от людей и смотрю со злостью на Жас.

— Не смей, черт побери, даже говорить это.

— Что? — спрашивает она, строя из себя саму невинность, прижимая руки к груди. — Просто безобидный вопрос.

— Она не беременна, — говорю. — Это невозможно.

Жас смеется, а я озадачиваюсь. «Ты бы стал хорошим отцом». Моя грудь сжимается, сгорая изнутри, этот узел едва ослабевает, когда мы снова начинаем съемки. Серена возвращается повеселевшей. Ее зрачки размером с гребаные блюдца. Очевидно, что она под кайфом, но никто не говорит ни слова. Хотя замечаю, что Клифф поглядывает на нее.

Сейчас Серена на высоте, бодра и чувствует себя прекрасно, в то же время как я продолжаю лажать дубль за дублем. Все хреново. Фильм станет гребаной катастрофой, если мы не сможем собраться и взять себя в руки.

— Каннинг, ты не справляешься, — говорит АР. — Вы что, поменялись местами?

— Я приду в себя, — говорю, потягиваясь. — Мне просто нужно привести мысли в порядок.

Серена делает шаг вперед, шепча:

— У меня есть еще, если хочешь.

Хочу ли я? Чертовски хочу. Хочу весь день, каждый день. Но мне это не нужно, поэтому я качаю головой.

— Я больше не могу так жить, Сер. Ты знаешь. И ты тоже не должна.

— Плевать, — Серена закатывает глаза. — Ты мне не начальник, ты в курсе?

— Знаю, но я...

— Тишина на площадке! — раздается голос, прерывая наш разговор. — Давайте попробуем снова! Покажите нам класс на это раз.

Мы показываем. Снимаем хороший дубль. Черт, несколько хороших дублей. Но с наступлением сумерек все снова портится. У Серены отходняк от кокса, в то время как я теряю терпение к ее поведению.

— Арр, отстой, — рычит она, испортив себе прическу, когда хватается за голову. — Чувствую себя дерьмово.

— На данный момент ты больше кокаин, чем женщина, — говорю, раздраженный, что мы еще не закончили. — Я вообще удивлен, что ты что-то чувствуешь.

— Ты такой придурок, — шипит она, толкая меня.

— Оу, притормозите! — Клифф встает между нами, когда Серена сжимает кулаки, будто собиралась напасть на меня. — Этого не произойдет. Вы раздражены? Идите в номер и трахнитесь. Но это? Нет, нет, нет, не одобряется.

— Что должно быть одобрено, так это лечение от наркомании, — говорю. — Психологическое консультирование.

— Засунь свои обвинения себе в зад, Джонни, — резко чеканит Серена. — Только то, что ты стал конченым наркоманом, не значит, что и все остальные станут. Со мной все хорошо. Поэтому, почему бы тебе не побеспокоиться, насколько ты лажаешь, и оставить меня в покое?

Она убегает с площадки, рыдая, и съемки откладываются. Официальная версия: «Серене Марксон нездоровится».

Неофициальная версия: «Потому что я черствый мудак».

Провожу руками по лицу.

— Это день мог стать еще хуже?

— Никогда так не говори, — отвечает Клифф. — Потому что как только ты это произносишь, он становится хуже.

— Не думаю, что это возможно.

— Послушай, дай ей время успокоиться, — говорит он. — Дай ей время остыть. Она вернется завтра с ясной головой.

Я направляюсь в гардеробную, чтобы снять костюм, и радуюсь снова оказаться в джинсах и футболке. Жду, после того как переодеваюсь, потому что чертовски уверен, что не хочу ехать в одном лимузине с Сереной, поэтому заказываю такси и пробираюсь мимо толпы, чтобы встретить машину на углу, не желая ждать, пока она проедет мимо охраны. Несколько человек подлавливают меня, я раздаю автографы, но отказываюсь фотографироваться, так как много раз камера слепила меня в лицо за сегодня.

Ненавижу гребаных папарацци.

Я стою за углом в ожидании такси, которое вот-вот подъедет. Папарацци заваливают меня вопросами, которые я игнорирую, хотя мне хочется ударить одного из них, когда слышу вопрос об отце.

— К черту его, — бормочу себе под нос.

— Что ты сказал? — говорит папарацци.

— Я сказал, к черту его.

Ох, это будет отличная цитата.

Прежде чем могу сказать что-то еще, ко мне бежит визжащая группа фанатов. Дерьмо. Люди толкаются, пихаются, толпа окружает меня, фаны пытаются пролезть мимо придурков с камерами, которые продолжают заваливать меня своими необдуманными вопросами. Никто не следит за тем, что творит, и я теряю терпение. Моментально. Я даже не могу дождаться своего такси без этого хаоса. Подписываю пару вещей, которые суют мне в лицо, и пытаюсь успокоиться, но придурки делают все возможное, чтобы разозлить меня.

Кадры можно продать дороже, когда я выхожу из себя.

Парень, который выспрашивал про моего отца, пытается подобраться ближе, чтобы поймать лучший угол съемки, отталкивая юную девушку. Она спотыкается, и я ловлю ее, хватая за руку. Ей не больше тринадцати-четырнадцати. Это бесит меня.

— Уйди на хрен отсюда, прежде чем причинишь кому-нибудь боль, — шиплю я, отталкивая парня, чтобы освободить долбаное пространство, но кажется, что это служит катализатором паники в толпе. Кто-то пытается уйти, и эта юная девчушка идет вперед, сходя с тротуара, потому что больше некуда отойти. Черт. Она даже не смотрит по сторонам. Ее ослепляют фары. Звучит гудок. Я вижу ужас в ее глазах.

Девчонка, черт побери, замирает.

Нет.

Действую на инстинктах, даже не думая. Девочка стоит как истукан, а я устремляюсь в сторону дороги и снова хватаю ее, отталкивая на тротуар. Теряя равновесие, она врезается в толпу, но у меня нет шанса убедиться, что она не травмирована. Я поворачиваюсь, и машина прямо передо мной, шины скрежещут по дороге, раздается визг тормозов...

БАМ.

Все будто в замедленной съемке. Мой разум не осознает все сразу. Вокруг вспышки, когда я падаю назад, и затем, святое дерьмо, боль. Я испытываю шок, каждый нерв моего тела кричит от боли, когда падаю на асфальт.

Темнота. Я моргаю, но не могу все осознать. Люди вокруг меня кричат. В голове пульсирует. Слова вибрируют внутри моего черепа, и я хочу, чтобы все заткнулись. Огни полицейской машины и сирены, вспышки камер папарацци, крики паники вокруг. Пытаюсь сесть, но что-то теплое стекает по моему лицу, отчего моя футболка мокнет.

Я опускаю взгляд. Кровь.

Ее вид меня ошеломляет. Оу. Мое видение становится черным, и затем появляется Клифф. Я слышу его до того, как вижу, слышу его дрожащий голос до того, как замечаю лицо.

— Полегче, Джонни. Не двигайся. Мы позвали помощь.

Он выглядит обеспокоенным.

Я не беспокоюсь.

Не беспокоюсь, пока не смотрю на него.

— Она в порядке? — спрашиваю, в моей груди разрастается боль.

— Кто? — переспрашивает он.

— Девушка, — говорю. — Она была на улице. Ехала машина. Я не знаю. Она...?

— Все в порядке, — говорит он, оглядываясь вокруг, прежде чем снова повернуться ко мне. — Они испуганы, но больше никто не пострадал. О чем ты думал?

— Что ее может сбить машина.

— Поэтому занял ее место? Иисус, Джонни, ты слишком близко к сердцу воспринял это супергеройство.

Смеюсь над этим. Больно.

Закрываю глаза и стискиваю зубы.

Где эта гребаная скорая помощь?

***

Ты везунчик.

Вот что сказал мне доктор.

Это твой счастливый день.

Но я лежу на твердой белой больничной койке в частной палате, окруженный людьми, на которых даже не смотрю. На каждом углу охранники, телефоны разрываются, и я не чувствую себя везунчиком. Этот день стал невообразимо хуже.

Тяжелое сотрясение. Ссадина на виске. Сломанное правое запястье. Поврежденные ребра. Не считая множества царапин и порезов в разных местах.

Может, я и везунчик, но голоса вокруг меня сейчас так не думают.

Мой менеджер, руководитель студии, режиссер и куча пиарщиков заполняют палату, обсуждая детали того, как справиться с этим кошмаром. Мой адвокат где-то здесь. Помню, что видел его ранее. Они беспокоятся о судебных и исковых суммах, и как это все повлияет на производство, но я больше переживаю об ощущение, что течет по моим венам на данный момент. Бл*дь, сейчас ночь, в моей голове все туманно, меня тошнит. Ноги покалывает, и я чувствую, как начинаю уплывать за пределы своего тела.