Далее журнал сетовал: «Клоун может глумиться над общественным порядком, вековыми идеалами, над политикой и нравственностью совершенно свободно. Кто может судить его за это? Никто! Нет закона, который требовал бы, чтобы слова и действия клоуна были подчинены контролю».

Действительно, «разговорники» на манеже были избавлены от предварительной цензуры. Все же журнал, так старательно охранявший «вековые идеалы», заблуждался. Дежурный полицейский пристав всегда мог прервать цирковое представление, если что-либо казалось ему предосудительным. А невежественная полицейская цензура бывала похлеще всякой другой.

Веселое острословие, крылатое словцо, злободневный отклик так или иначе придавали сатирическую направленность клоунским выступлениям. Но только приход на манеж Владимира и Анатолия Дуровых поднял клоунаду до высоты обличительной сатиры.

Владимир Дуров не внял грозному предостережению московского генерал-губернатора. Имя его не забывалось и звучало все более громко и как раз оттого, что он держал «язык за зубами».

Судьба забросила клоуна Владимира Дурова в Курск, когда там свирепствовал губернатор барон фон Валь. Ретивый администратор громил и разносил подчиненных, не церемонился в выражениях с посетителями своей канцелярии и вообще, где только мог, наводил страх.

Однажды губернатор приказал сделать смотр городской пожарной команде, чтобы убедиться, что ее машины выбрасывают воду выше помпы добровольной пожарной дружины, на которую Валь косился с подозрением, как на нечто «вольное».

Здание цирка было назначено для проверки мощи пожарных насосов. Потоки воды залили внутренние помещения, уборные артистов, коридоры, конюшни. Толпы зевак любовались репетицией тушения пожара, который действительно чуть не возник, так как искры от паровой машины прожгли парусину шапито. Однако находчивый хозяин цирка решил тут же возместить убыток и, пока народ не разошелся, ударом в колокол возвестил о внеочередном представлении.

Губернатор первый занял ложу в цирке. Настроен он был благодушно: городская команда качала воду выше, чем «вольная».

Следуя примеру высшего начальства, на представление прибыла чиновная знать во главе с полицмейстером. Это нисколько не смутило, а еще сильнее подогрело молодого клоуна Дурова. Он выбежал на манеж с отчаянным криком:

— Батюшки, несчастие! Городская пожарная машина загорелась!

Шутка достигла цели. Местные жители, натерпевшиеся от неуемного градоправителя, встретили ее хохотом. А грозный сатрап нахмурился и покинул ложу. За ним последовал полицмейстер и прочие начальствующие лица.

С того дня на цирк и на клоуна посыпались всяческие придирки. Началась глухая борьба, заставившая Дурова искать ангажемент в другом городе.

История на том не закончилась. Финал ее был через несколько лет, когда Валь стал градоначальником в Петербурге. Владимир Дуров выступал в то время в цирке Чинизелли. Он был уже признанным артистом, и его сатирические стрелы обрели гораздо большую остроту и опасность для тех, в кого они направлялись.

На одном из представлений полиция потребовала приготовить ложу для неожиданно прибывшего в цирк градоначальника. Об этом узнал Дуров и устроил ему достойную встречу.

Едва отвернулась тяжелая портьера и в ложе появился Валь со своей свитой, клоун на полуслове оборвал монолог, сделал паузу, многозначительно приложил палец к губам, встал на барьер и сказал:

— Шшш… Валь идет…

На следующий день весь Петербург повторял злой каламбур.

О схватке клоуна Анатолия Дурова с градоначальником Одессы адмиралом Зеленым в свое время в России передавали из уст в уста. Рассказ этот приукрашивался, обрастал всяческими подробностями и в конце концов мало походил на то, что произошло в действительности.

Вот как сам Дуров описывает этот интересный случай. Хотя, возможно, и он несколько сгущает краски, касаясь своей роли в этой стычке.

Адмирал Зеленый держал горожан в вечном страхе. При встрече с ним все должны были вставать и снимать шляпы. Как-то столкнувшись на улице с юным гимназистом, грозный адмирал закричал:

— Шапку долой!

Но гимназистик растерялся, Зеленый сбил с него фуражку и надрал бедняге уши. Говорили, что после этого директор гимназии просил Зеленого приехать и показаться ученикам, чтобы они знали его в лицо и при встрече снимали фуражки.

Как-то градоначальник без предупреждения приехал в цирк. Первое отделение уже началось. В ожидании своего номера Дуров сидел в буфете, спиной к входной двери. В это время раздался шум, и туда вошел Зеленый в сопровождении чинов полиции.

Все, находившиеся в буфете, встали из-за своих столиков. Только один Дуров остался сидеть и продолжал невозмутимо курить.

Зеленый заорал:

— Встать!

Дуров сделал вид, что не слыхал.

— Встать! — еще громче закричал Зеленый.

Тогда Дуров обернулся и спокойно заметил:

— Не имею чести вас знать…

— Скажите этому олуху, что я — Зеленый! — приказал адмирал своим подчиненным.

Дуров тут же откликнулся:

— А-аа, Зеленый!.. Ну, когда ты дозреешь, тогда я и буду с тобой разговаривать.

— Взять! — загремел адмиральский голос.

Полицейские бросились выполнять приказание, но Дуров уцепился за стул и его пришлось вместе со стулом вынести из буфета. И все-таки он не встал.

— Отправить! — последовал приказ Зеленого.

— Ваше превосходительство, это тот самый Дуров, которого вы прибыли смотреть… — робко доложил помощник полицмейстера. — Его ждет публика. Если его сейчас убрать, то выйдет большой скандал. Позвольте ему кончить представление, и тогда мы немедленно уберем его из Одессы.

Зеленый согласно кивнул головой и проследовал в свою ложу.

«Э-ээ, все равно пропадать…» — подумал Дуров и обратился к помощнику:

— Скорее найди мне зеленую краску!

Просьба его была исполнена. Дуров тут же выкрасил свою дрессированную свинью и вышел с нею на арену.

Трудно описать, что творилось в цирке при появлении клоуна с зеленой свиньей. Публика неистовствовала, кричала, стучала палками, аплодировала. А из губернаторской ложи, упираясь руками в барьер, высунулся сам градоначальник и тоже что-то орал, но голос его тонул в общем шуме.

Клоун же стоял молча, неподвижно, посередине арены.

Не помогло вмешательство самого директора цирка Труцци. Маленький, толстый старичок с черными нафабренными усами, он вызвал еще больший смех, когда, ругаясь по-итальянски, тщетно пытался увести свинью за кулисы. Не тут-то было, свинья уперлась, громко хрюкала — и ни с места.

Прибежали конюхи. Принялись толкать чушку, сдвигать с места, все напрасно! В помощь им появился пристав, ударил зеленую упрямицу ножнами шашки, оттого лишь раздался громогласный визг. Ответом был новый взрыв хохота и крики «браво, пристав!»

История эта никогда бы не завершилась, если бы клоун ласково не погладил свинью и не увел ее с арены. Следом за ним отправился дежурный пристав с приказанием губернатора выпроводить Анатолия Дурова из Одессы с первым поездом.

«Главная роль клоуна». Карикатура.

Вражда между братьями не утихала.

Если один заводил дрессированную свинью, то и другой делал то же, если старший выступал с крысами, то и младший их заводил, и, наоборот, если младший обучал козла разным трюкам, то старший принимался за то же. У обоих были собаки-математики, и оба показывали номер с участием всех своих животных; у Владимира Дурова он назывался «Железная дорога», а у Анатолия Дурова — «Война животных».

Как один, так и другой брат выходили на манеж почти без грима, в шелковом нарядном костюме, поверх которого надевали парадную ленту, украшенную жетонами; кроме того, на груди у каждого красовалась звезда эмира Бухарского.

Итак в творчестве братьев как будто не было заметной разницы. Но это только на взгляд поверхностного наблюдателя.

Обычно оба брата начинали свой номер со вступительного монолога. И тут пальма первенства принадлежала младшему Дурову. Его монологи отличались большей остротой, глубиной, доходчивостью, чем у старшего брата. Зато методы его дрессировки были намного слабее, примитивнее. Он писал: «Я оставляю у себя только наиболее восприимчивых животных, сразу выгоняя ленивых и малоспособных… В случае нужды, для номера поросят я беру напрокат. Три-четыре дня вполне достаточно, чтобы животные выдрессировались для нужных мне целей».