Эта дверь открылась бесшумно, хоть и была на удивление тяжёлой. Отворив её, Баюшев понял в чём причина – с внутренней стороны дверь была оббита свинцовыми листами. Посветив вдаль, он обнаружил, что такие же листы покрывают стены, потолок и пол. Едва Константин сделал шаг в коридор, переступив через довольно высокий порог, как уровень радиации вокруг снизился до приемлемых норм. Довольно длинный коридор оканчивался лестницей, ведущей на второй этаж, которая заканчивалась ещё одной дверью из свинца. Ещё одно усилие и Баюшев оказался в довольно странной комнате.

Комната квадратов на сорок была оббита свинцовыми панелями ровно до половины, вторая половина была обычной и их разделяло стекло сантиметров двадцать толщиной. Ровно посередине свинцовой половины комнаты стояло большое удобное кресло в подлокотник которого был вмонтирован пульт управления. Константин уселся в кресло и посветил на пульт – эмблемы рядом с каждой кнопкой были просты и понятны – вентиляция, освещение, дверь, и красная кнопка тревоги. Баюшев включил освещение и с разочарованием обнаружил что ничего более в комнате нет, а значит, эта вылазка в особняк была напрасной. Хотя может и не совсем!

«Если комната полностью изолирована от внешнего мира, а от гостей отгорожена толстым стеклом, то как же они общаются? Уж явно не голосом, динамиков он не заметил… Неужели телепатия…»

Из раздумий Баюшева вывел щелчок затвора помпового ружья, прозвучавший у самого уха.

– Встань, сучара, с кресла хозяина, пока я тебе мозги, нахрен, не вынес!

Баюшев медленно поднялся. В висок ему смотрело дуло дробовика.

– Руки за голову, сучара!

Костантин подчинился.

– Где ствол?

– У меня нет оружия.

– Врёшь, сучара! Подними своё сраное пончо! Одной рукой, медленно!

Баюшев поднял край бывшего спальника на спине. Рука незнакомца быстро похлопала по карманам и поясу. – Так, повернись!

Баюшев повернулся. Ружьё в него направлял человек, чей возраст он определить затруднялся – голова полностью лишена волос, не было даже ресниц, кожа воспалена, на шее волдыри. Пальцы рук были лишены ногтей, вместо них остались розоватые лунки. Белок вокруг тёмных глаз так же был воспалён, сами глазные яблоки постоянно мелко дёргались. Баюшев поднял передний край пончо. Тут же последовал сильный тычок в живот.

– Что, блядь, нож это уже не оружие? – перочинный откидной нож перекочевал из кожуха на поясе в руку незнакомца. – Вставай, сучара, пока я тебя по хребтине не огрел! Неохота тебя потом на себе вытаскивать из этого свинцового гробика. К выходу.

После ярко освещённой комнаты Баюшев ничего толком не видел, спускаясь по тёмной лестнице, лишь в конце коридора на первом этаже он заметил слабый силуэт открытой двери, контрастировавший со стенами. Красноглазому темнота, судя по всему, не мешала вовсе и он говорил не останавливаясь.

– Я тебя засёк, едва ты появился на дороге! Ты, сучара, совсем в свои игрушки заигрался! Мог вальнуть тебя в любой момент, но решил посмотреть что ты задумал! Ты не ссыкун, они обычно к дому не идут, а ты пошёл, тряпками, бля, обмотался! Выйдем, я хозяину позвоню и решим, что с тобой делать!

У двери Баюшев запнулся о порог и полетел в холл. Красноглазый заржал и скакнул за ним следом. Падая, Баюшев набрал в кулак радиоактивной пыли и, поднимаясь, швырнул красноглазому в лицо и, не дожидаясь его реакции, саданул пяткой ему в коленную чашечку. Красноглазый взревел от ярости, протирая тыльной стороной руки, с зажатым в кулаке ножом, отнятым у пленника, глаза. Раздался выстрел направленный наугад. Дробь пробила самодельное пончо с правой стороны, несколько дробинок всё же зацепили ребра, одна прошла на вылет через мягкие ткани. Константин отшатнулся, но через долю секунды, превозмогая боль, кинулся на красноглазого, сбивая его с ног. Вдвоём они рухнули на пол, подняв тучу радиоактивной пыли. Раздался второй выстрел – дробовик оказался полуавтоматическим, но в этот раз пострадали только резные перила лестницы. Красноглазый двинул лбом в лицо Баюшева, пока тот держал его руки разведёнными в стороны. Раздался хруст ломающейся кости и из носа хлынула тёплая кровь, повязка в районе носа и рта моментально набухла и перестала пропускать воздух. Баюшев начал задыхаться, пытаясь дышать ртом. Красноглазый воспользовался моментом вырвал руку с винтовкой и огрел ею Баюшева в грудь, но удар вышел вскользь, задев лишь плечо, и Константин сумел вырвать дробовик и отшвырнуть его в сторону. Красноглазый спихнул бывшего пленника, пока тот пытался оттянуть от лица залитую кровью повязку и с удивлением обнаружил в зажатом кулаке складной нож.

Баюшев судорожно втянул ртом немного воздуха, и едва смог увернутся от лезвия собственного ножа. Красноглазый сделал ещё один широкий выпад, открывшись. И тут же Константин воспользовался ошибкой противника – хватая руку с ножом в локте и в запястье и уйдя чуть в сторону, он перенаправил импульс выпада, одновременно сгибая руку противника в локте и поворачивая его кисть вверх.

Лезвие перочинного ножа вошло вертикально в нижнюю челюсть красноглазого. Хлынула кровь, его и без того большие безумные глаза расширились ещё больше от удивления. Баюшев выпустил его руку и оттолкнул его от себя ногой. Разум застилала пелена от нехватки кислорода. Хватаясь за маску, он вывалился из дома на мокрые листья и сорвал ткань с головы, шумно втягивая холодный воздух. В вышине чистого неба светились мириады звёзд.

Немного переведя дыхание, Константин сел. Перед ним стоял огромный старый дом с распахнутыми настежь дверями, сочащийся радиацией. Где-то в холле лежало безволосого красноглазого человека в луже собственной крови. Баюшев представил, как кружащаяся радиоактивная пыль медленно оседает на остывающее тело. Нужно было убираться отсюда.

Константин встал, держась за рёбра, и поплёлся, пошатываясь, прочь от особняка. Отойдя метров на пятьдесят, он оглянулся, и как раз вовремя. В дверном проёме стоял красноглазый, из его нижней челюсти торчал перочинный нож – видимо, короткое лезвие застряло в нёбе, куртка залита кровью. И он поднимал дробовик.

– Футяра! – прохрипел красноглазый, нажимая на курок. Баюшев нырнул за невысокий каменный забор как раз вовремя – дробь выбила сноп искр из верхних камней, и побежал на полусогнутых ногах вдоль стены к лесу, молясь, чтобы красноглазый не перепрятал рюкзак.

АННЕТ

Из прохладного воздуха международного терминала в липкую духоту Московской ночи, затем в такси, где поток воздуха из открытого настежь окна немного бодрит, затем снова в прохладу кондиционированной свежести в холле больницы. Аннет осматривается, в глазах будто песок от недосыпа и частых слёз, но в них так же можно прочесть и решимость.

За стойкой регистратуры, огороженную стеклом, девушка видит уставшую от долгой ночной смены женщину в годах, облачённую в халат и массивные очки с толстыми линзами на пол лица. Аннет спрашивает, с сильным французским акцентом, про нужного ей пациента и в ответ слышит что-то про часы посещения. На часах на стене время без двадцати пять утра, а это значит, что до следующей попытки больше трёх часов. Женщина в халате советует ей подождать в круглосуточном кафе за углом.

В кафе царит уютный полумрак, пахнет кофе и выпечкой. Аннет проходит в зал для курящих и заказывает чёрный кофе, кусочек торта и пачку тонких дамских сигарет. Официант принимает заказ и растворяется в темноте. Аннет осматривается и с удивлением обнаруживает, что в кафе довольно приличное количество посетителей для столь раннего часа. Ей всегда казалось, что ночная жизнь кипит в Париже, особенно летом, но выходит, что в Москве происходит то же самое! Появляется официант с заказом и Аннет тут же достаёт одну сигарету и делает большую затяжку. Странно, сигареты такой же марки, но вкус совершенно другой, отмечает про себя девушка. Глоток кофе, затем торт до последней крошки, ещё кофе и новая сигарета.

Аннет достаёт из сумочки кошелёк, а из него, из потайного кармашка, небольшой свёрнутый в несколько раз, кусочек бумаги. Девушка разворачивает бумажку и смотрит на содержимое записки, хотя знает содержание наизусть, ведь за последние сорок восемь бессонных часов доставала этот клочок бумажки, неверное, сто раз. Сигарета медленно тлеет, плавные изгибы табачного дыма гипнотизируют и Аннет чувствует, как проваливается в болезненное состояние между бодрствованием, сном и воспоминаниями.