А моя рука медленно изгибалась в локте, приближаясь к ней. Она же всё не подавала мне своей руки. Я стал зачем-то отводить руку в сторону, куда-то к её плечу. И вдруг она схватила мою руку и прижала её к своей груди. По моим пальцам пробежала судорога. Вспомнились слова моего дядьки. Безумная кровь бросилась мне в голову. Пальцы зашевелились, продолжая символическое движение жеста и попали под створку платья. Расстегнулась пуговица. Моя рука коснулась её тела и осталась так, прижатая сверху её ладонью.

Я поднял глаза и увидел родственников. Все они внимательно смотрели на мою руку. И я понял, что они переживают за меня своими чувствами то, что им хочется чувствовать. Моя мать съедает нас любопытными глазами. Дядюшка смотрит сладострастно, как на порнографическую картинку. Отец – будто бы просто констатирует факт: «Ты делаешь то, что делаешь». А сестра смотрит с гордостью, потому что именно благодаря ей мы имеем теперь возможность делать это, и что об этом она знала даже раньше нас самих, потому что уже сама испытала это, и что ни за что в жизни она не откажется от этого, и будет всем, кто не знает этого, говорить о том, как хорошо это...

И тут сестра стала гнать родственников и знакомых из комнаты. Она говрила, что теперь молодых нужно оставить наедине, чтобы им не мешать. Родственники зашумели, задвигали стульями и стали медленно протискиваться в дверь, оглядываясь, закрывая дверь и вновь открывая её, чтобы просунуть голову, будто они что-то забыли.

Наконец стало тихо. Мы посмотрели друг на друга и вздрогнули. Но она вздрогнула на мгновение раньше меня. Гипноз прекратился. Я резко выдернул руку, оторвав пуговичку от её платья. Пуговица запрыгала по паркету, и каждый её стук возвращал меня к безумной мысли. Девушка будто бы прочла её, почувствовала и – вскочила со своего стула. Я тоже поднялся, медленно приблизился и стал её целовать.

4.

В тот же день нас венчали. Из-за того, что в Православной Церкви был Великий Пост, нас венчали в Католической, где время поста отличалось. Я не помню,как мы оказались в церкви. По случаю венчания в неё внесли деревянные лавки, а может быть они там уже были. Приглашённые, те же родственники и знакомые, а ещё какие-то совсем незнакомые и чужие люди, расселись. Вошли и мы. Я еще не понимал, что между нами произошло нечто, связавшее нас странной необходимостью. Наверное и она ни о чём не догадывалась. Я держал её за руку и чувствовал, как она в страхе сжимает мою. Она боялась предстоящего обряда.

Нам обоим не хотелось жениться. Нам было достаточно видеть и знать друг друга. Мы женились, и за этим выступало что-то большое, страшное, необратимое и делающее несчастным.

В церкви нам досталось место за колонной, и мы не видели ни алтаря, ни священника. Только мы сели, как все поднялись с лавок. Мы же продолжали сидеть, не зная, как лучше. Вокруг послышался говор, и кто-то сзади тряхнул меня за плечо. Тогда я и моя невеста поднялись. Но как только мы сделали это, все сели. Тогда и мы снова опустились на лавку.

И тут все присутствовавшие начали будто бы проделывать какой-то танец. По знаку священника, скороговоркой произносившего молитвы, они то приседали, то вставали на ноги, то опускались на колени. Всё происходило так, будто бы включили на ускоренную перемотку видео фильм. Я не мог противиться происходившему обряду и будто бы по чьей-то воле, заставлявшей меня следовать ей, вместе со всеми проделывал эти упражнения. Все мои усилия сопротивляться гипнозу лишь замедляли мои действия: я приседал тогда, когда все поднимались, и напротив, поднимался, когда все приседали или на несколько секунд опускались на колени.

Наконец обряд кончился. Казалось, будто именно в нём заключалось всё самое главное. Но я ошибся. Оказывается это был всего лишь какой-то предварительный обряд.

И вдруг стало ясно, что почему-то венчать нас не станут.

Взяв за руку свою невесту, я вышел из-за колонны и посмотрел на алтарь. Сзади него, будто бы за письменным столом, лицом к приходу сидел священник, почему-то одетый в джинсы и короткую молодёжную куртку. Кто-то подошёл к нему с нашей стороны, он привстал, перевесился через алтарь и начал о чём-то шептаться. Священник кивал в знак согласия и говорил: «Да–да» или мотал головой в разные стороны и тихо отвечал: «Нет-нет». Его собеседник, говоря ему что-то несколько раз посмеивался.

Потом священник достал откуда-то из-под алтаря рыцарский шлем с забралом и протянул человеку, с которым разговаривал. Тот сразу же надел его себе на голову и направился в зал. Священник же вытащил другой шлем и тоже надел его себе на голову. В то же время по залу стали ходить министранты и раздавать всем такие же шлемы. Кто-то сзади, не спрашивая, нацепил такой шлем и мне на голову.

Я сразу же снял его, схватил за руку невесту и решительно направился к алтарю. Она послушно шла за мною. Подойдя, я спросил священника, будет ли он нас венчать.

Священник приподнял забрало, и я увидел его губы. В это время чья-то рука поставила на алтарь рядом с ним бутылку вина.

«Попробуем», – сказал он, не то отвечая мне, не то говоря сам с собою. При этих словах он налил вина в Потир и не снимая шлема сделал глоток. – «Поцелуй меня, дочь моя!» – сказал он, обращаясь к моей невесте.

Она покорно приблизилась к свщеннику и поцеловала его в губы. Поцелуй был долгим. Его прекратило сорвавшееся забрало.

«Хороша!» – послышался из-под шлема приглушённый голос. – «А я красив, дочь моя?»

«Красивы необыкновенно!» – восторженно отвечала моя невеста.

Он засмеялся, приподнял забрало, и я увидел небритый коричневый подбородок.

«Возьмите!» – я положил свой шлем на алтарь. – «Мы будем венчаться в другой церкви.

5.

Я схватил невесту за руку и потащил к выходу. Кто-то закричал, стал хватать меня за одежду, что-то объяснять. Замелькали безумные лица с пустыми глазами. Они были чем-то мне знакомы, и временами казалось, что я должен бы их хорошо знать. Но они пропадали, как только я узнавал их, и заменялись другими.

Началась дикая пласка людей. Мне казалось, что причиной происходившего был один только я. Моя невеста прижалась ко мне, и я обнял её. Я был готов её защищать. Как ни было здесь мерзко, я испытывал радость, зная, что моя невеста принадлежит мне, и чувствовал, что окружавшие безумцы бессильны причинить нам вред, потому что вопреки им она любит меня, а я – её.

Потом откуда-то сверху полились потоки вина. Нелюди стали наполнять им свои шлемы и пить. Они лезли друг на друга, совсем забыв про нас, вывёртывали друг другу руки и ноги, откусывали себе куски мяса, корчились и рычали по-звериному, хватали мыжчины – мужчин, женщины – женщин.

Откуда-то с хор спрыгнул чёрт, и одновременно рядом со мной полилась другая струя вина. Чёрт бросился к нам – а я ударил рукой по струе, и брызги полетели в него. Он остановился и стал зеленеть. Я снова ударил по струе – и чёрт мгновенно сделался красным, а потом превратился в человека. Это оказался один из моих родственников – моя дядюшка. Он закрыл лицо рукой, стыдясь меня, потому что был совсем голый, и, пятясь, растворился среди нелюди.

И сразу же из ниши в стене выпрыгнул другой чёрт. Он долго вывёртывался телом, когда я кропил и крестил его – пока совсем не испарился.

Наконец мы выбрались из дверей капища и оказались в большом городе .

Соприкасаясь плечами от случайных толчков прохожих, держась за руки, мы медленно пошли мимо ларьков, магазинов и поъездов домов по старым улицам и переулкам. От её присутствия со мною на душе было хорошо и спокойно. Казалось, нас было только двое во всём мире.

6.

Пришла осень. Я держал её за руку, что-то объяснял, но она не понимала меня. В последнее время она стала странно озабоченной, будто с ней стряслась какая-то беда. Я догадывался о её внутреннем состоянии, но не верил себе. Всё рушилось. Почва утекала из-под моих ног. То, что мы оба знали , было начисто забыто.