Ребекка снова убрала со стола и похозяйничала на кухне, а потом прошла в спальню и накрыла кровать покрывалом. Спальня находилась на втором этаже дома, и из окна оттуда открывался великолепный вид на море. Белые гардины раздувались на утреннем ветру. На комоде стояла фотография в серебряной рамке, на которой были изображены они с Феликсом в день их свадьбы – оба сияющие, влюбленные и вне себя от счастья. Вокруг них все было занесено снегом: они поженились в январе, а в ночь перед свадьбой выпал свежий снег. Многие приглашенные гости, живущие в других городах, не явились, потому что не рискнули поехать в такую непогоду. Так что, в конечном итоге, торжество получилось довольно интимным, и они оба в высшей степени наслаждались им.

Ребекка повесила несколько футболок, наброшенных на стул, в шкаф. Именно потому, что Феликс так сильно любил этот дом, ей хотелось оставить его после себя убранным и ухоженным. Сейчас она нальет много горячей воды и уберется в доме, чтобы все блестело и приятно пахло: окна, полы, все полки и шкафы, керамическая плитка и смеситель в ванной. Чтобы все сияло и блестело, когда она навсегда распрощается с домом.

Ребекка вкалывала все дообеденное время, не обращая внимания на то, что пот ручьями тек по ее телу. Было уже больше половины второго, когда она вылила последнее ведро с грязной водой и с легким стоном распрямила ноющую спину.

Белые половицы блестели на солнце, и в Ребекке разлилось давно не испытываемое, почти забытое чувство внутреннего покоя, почти что своего рода удовольствие. У нее появилась наконец цель, и вокруг нее все было в порядке.

Она прошла в ванную, взяла из шкафчика таблетки, отнесла их вниз и положила упаковку на кухонный стол. Теперь она еще раз пройдет по всему дому и саду, посмотрит, всё ли там хорошо, а потом проглотит эти штуки и, быть может, еще пару снотворных таблеток вместе с ними и два или три стакана виски – и затем все останется позади.

И как раз когда она обнаружила в гостиной полную пепельницу, которую ей обязательно нужно было опорожнить, зазвонил телефон.

Ребекка испуганно вздрогнула от этого неожиданного звука в тишине и в первое мгновение даже не смогла определить, откуда доносился этот звук. Она стояла как вкопанная, а потом до нее дошло, что это телефон и что ей нужно решить, брать ли трубку.

После своего полного отстранения от всех и всего из своей прошлой жизни, после своего радикального разрыва со всеми людьми, которые когда-то были частью ее жизни, она действительно так редко принимала звонки, что почти забыла о существовании черного аппарата в гостиной. Последний раз он звонил четыре недели назад, да и то ошиблись номером.

«Может быть, на этот раз тоже кто-то не туда попал, – подумала женщина, – так что можно не реагировать».

Телефон замолк. Ребекка глубоко вздохнула и взяла пепельницу. Телефон зазвонил вновь.

Должно быть, что-то важное. Хотя она не могла себе представить, чтобы что-то еще могло иметь значение. Все связи она обрубила. Люди забыли ее. Счета от управления финансов она всегда пунктуально оплачивала, так же, как и счета за энерго- и водоснабжение.

Или нет? Связан ли этот звонок с подобным вопросом? Что-нибудь, что она забыла выполнить?

Женщина нерешительно взяла трубку и представилась тихим голосом:

– Ребекка Брандт.

Но в следующий момент от всей души пожелала, чтобы эти слова не были произнесены.

Он испортил весь ее план. У нее, конечно же, оставалось еще много времени. Раньше чем через два с половиной часа он не приехал бы и тогда мог бы с удовольствием обнаружить ее труп. В конце концов, ей должно было быть все равно, кто и когда ее обнаружит, хотя с эстетической точки зрения, конечно, лучше бы это произошло именно так, через такое короткое время. Иначе ей придется пролежать здесь остаток жаркого лета и гнить – и неизвестно, когда вообще кто-нибудь споткнется об нее.

Ребекка стояла около кухонного стола, уставившись на таблетки, и спрашивала себя, что же изменилось. Почему она больше не в состоянии сделать то, что еще несколько минут назад наполняло ее внутренним спокойствием и хладнокровием, которого она уже давно не испытывала? Звонок телефона. Голос, который она уже давно не слышала, но который все еще был для нее родным. Радостный смех.

Черт побери! Она сжала правую руку в кулак и со всей силы ударила по столу. Острая боль пронзила ее суставы, но ей казалось, что она не относится к ней, что все это происходит в другом месте, далеко от нее. Этот тип потревожил ее одиночество – вот в чем дело. Своим звонком он разорвал кокон, в котором она замкнулась, нарушил ее пребывание наедине с собой, потребовавшее абсолютного отмежевания от всего мира, чтобы она смогла достичь того пункта, к которому пришла сегодня утром, немного погодя после подъема: позволить себе прервать свою жизнь.

Этот процесс был таким длительным, таким трудным и таким болезненным, что ей хотелось плакать от злости и разочарования. Что тоже, в свою очередь, было совершенно новым, давно забытым чувством: слезы, что жгли глаза и в любой момент могли выплеснуться наружу. Последние слезы Ребекка пролила после смерти Феликса. А потом не плакала ни разу. Ее траур был чем-то таким, от чего слезы застывали льдинками.

Теперь можно было все начинать сначала. Мир протянул к ней руку, прикоснулся к ней, высвободил ее слезы. Можно было также сказать, что кто-то схватил ее в охапку и оттащил от края утеса, с которого она только что хотела броситься. И это означало, что ей придется отложить свои намерения, поскольку надо будет заново начать этот длинный, крутой путь наверх к вершине утеса, и при этом напрячь все свои силы, чтобы пройти его шаг за шагом. Но когда-нибудь она вновь будет стоять там, наверху. Только на этот раз выдернет телефонный штекер из розетки.

Ребекка взяла упаковки с таблетками, отнесла их наверх в ванную, положила в самый дальний угол шкафчика и запомнила их вид, утешающий и многообещающий. Они под рукой. Она может взять их в любой момент. Ей нужно лишь всегда твердо помнить об этом.

В зеркале над умывальником Ребекка увидела свое бледное, как у привидения, лицо. Как только можно быть таким бледным в разгар лета на юге Франции? Как будто она как минимум целый год не получала ни единого луча солнца. Но в принципе так оно и было. Когда она вообще покидала дом? Всегда рано утром, чтобы пройти свой круг по саду, но в это время солнце еще только собиралось взойти. Иногда вечерами Ребекка выходила на террасу, но редко. Феликс очень любил проводить на террасе длинные вечера, сидеть там по полночи. Они пили красное вино и считали падающие звезды. Разве она могла вынести без него теплый воздух, теплый ветерок и свет луны?

Женщина еще раз провела щеткой по волосам. После того, как она узнала, что у нее будут гости – к сожалению, – появилась необходимость съездить в деревню, чтобы закупиться продуктами. Ее морозильная камера была наполнена едой, но Ребекка не собиралась ничего готовить. Эмоциональное напряжение в это утро было слишком сильным; ясно, что у нее не будет сил, чтобы вечером еще и стоять у плиты. Она знала одну маленькую лавку, где можно было купить готовые салаты, а кроме того, там продавался особенно хороший сыр. К салатам она сделает горячий багет в духовке. Этого должно хватить. В конце концов, она не просила навещать ее.

Лавка, в которую собиралась сходить Ребекка, находилась тут же, в порту Лё-Брюске. На набережной толкались целые полчища туристов – отвратительные, блестящие от масла для загара, полуголые мужчины с толстыми животами, женщины в едва видных бикини, оставлявшие на виду их целлюлит, ревущие дети, недовольные подростки с красивыми телами, но зато с придурковатыми лицами. Из многочисленных лавочек вдоль улицы воняло топленым жиром. Предлагали печеные яблоки и колбаски, цыплят гриль, пиццу с бороздками жира, киши[3], пахнущие копченым салом и, видимо, напичканные хозяином лавки всевозможными остатками, которые он не смог продать на прошлой неделе – во всяком случае, при виде куска этого пирога складывалось именно такое впечатление. Ребекка спрашивала себя, как люди могли это есть, да еще и при такой жаре. А еще она спрашивала себя, почему им не становилось плохо от одного только запаха, и как можно было вообще выдержать эту сутолоку и близость голых тел, от которых несло по́том…