Молодые леди отказывались от встреч со своими кавалерами ради оперы [9]. Конторские служащие губили карьеры только из-за неспособности отказаться от посещения еще одного спектакля. Музыкальные педагоги прорывались на сцену, чтобы обнять исполнителей. Женщины средних лет вскакивали с мест и громкими криками выражали восторг. Очевидно, что-то нужно было делать.

Завершение Гражданской войны в США породило у социальных реформаторов стремление творить добро. Крестовый поход против меломании, хоть никогда и не велся с тем же пылом, что борьба за трезвость, но все же набирал силу. «Мало того, – утверждали его активные участники, – что новая волна иммигрантской культуры уже создала угрозу чистоте истинно американской музыки; это новое племя меломанов даже не имеет понятия о том, как наслаждаться музыкой должным образом. Ей следует внимать, сохраняя самообладание и старательно сдерживая реакции своего разума, если таковые вообще допустимы».

«Концертный зал был набит людьми, роившимися как пчелы», – жаловался один потрясенный посетитель концерта, верный взглядам Викторианской эпохи. «Мы видели, как с дам слетают шляпы», – задыхался от возмущения другой [10]. Обычному консерватору, затянутому в корсет, а затем закутанному еще в пять слоев одежды, переполненность концертного зала казалась невыносимой. И дело было не в том, что Моцарт или Вагнер обязательно оказывали дурное влияние на слушателей, а в том, что необузданные эмоции, которые они вызывали, противоречили всем требованиям благопристойности [11]. В респектабельном обществе, где даже самое целомудренное соприкосновение пальцев практически неизбежно означало помолвку, толпа потных музыкальных маньяков, толкающих в порыве энтузиазма своих соседей, выглядела устрашающе.

Как указывает Кавикки, к 1833 г. термин «меломания» появился в «Новом словаре медицины и литературы» (New Dictionary of Medical Science and Literature). У тех, кто страдает меломанией, «страсть к музыке достигает такой степени, что расстраивает их умственные способности».

А это возбуждение, эта внутренняя свобода могли быть причиной, по которой для столь многих ретроградов музыкальное неистовство стало наилучшим каналом высвобождения подавленных страстных желаний. Музыка была мятежной. Музыка была чистой, доброй и прекрасной, даже если профаны ее не понимали (а может, именно по этой причине). Музыка давала преданным ей людям темы для обсуждения и повод собираться вместе. Музыка была чем-то таким, чем интересно заниматься.

Музыка – и люди, которые ее исполняли, и связанные с ней занятия, и любившая ее аудитория – олицетворяла веселье в культуре, которая с большой настороженностью относилась к самому этому понятию.

Люди всегда испытывали острую потребность как в установлении связи друг с другом, так и в гармонии с самими собой. Этот инстинкт настолько глубоко укоренился в нашем сознании, что мы постоянно и незаметно для себя изучаем наше окружение в надежде обнаружить элементы культуры, которые могли бы помочь нам стать «лучше», чем мы есть. С эволюционной точки зрения группа первобытных охотников, видевших в окружающем мире нечто связывающее их воедино, могла с большей вероятностью рассчитывать на добычу – было ли это «нечто» их общей любовью к богине Луны или презрением к странным почитателям богини Солнца, живущим на противоположном склоне горы.

Понятие «фэндом» относится к тем структурам и практикам, которые формируются вокруг элементов популярной культуры. Это очень древний, очень человеческий феномен; групповое поведение в фанатском духе, вероятно настолько же древнее, как сама культура. До нас дошло множество историй о паломничествах – путешествиях к тем или иным местам не по причине их эстетической или экономической привлекательности, но просто ради возможности ощутить свою близость к чему-то важному. Описанные Чосером в «Кентерберийских рассказах» рыцарь, повар, монах, врач и другие паломники отправились в XIV в. к раке святого Томаса Беккета. На другом краю планеты, на японском полуострове Кии, до сих пор сохранились тропы, протоптанные тысячу лет тому назад паломниками, направлявшимися к гробницам Кумано [12].

Марджери Кемп известна сегодня как автор многих вымышленных историй о различных драматических событиях: семейных трагедиях, интригах, душевных травмах и случаях исцеления от болезней [13]. Хотя обычно ее истории представляются как автобиографические, не все они действительно произошли с самим автором. В сочинениях Кемп присутствуют персонажи из Библии – самого известного литературного произведения ее времени. До 1438 г. (предполагаемый год ее ухода из жизни) она написала большую книгу в жанре, который сейчас получил бы название фанфикшн – подробное описание дальнейших событий, произошедших с Марией, Иисусом и другими персонажами Нового Завета [14].

Иногда Марджери Кемп сочиняла сцены для заполнения тех периодов времени, которые не нашли отражения в каноническом тексте, иногда придумывала совершенно необычные эпизоды. Так, она изображает себя служанкой Девы Марии: несет поклажу Марии и Иосифа, когда те направляются навестить семью; подносит к постели Марии смесь из вина, яиц и жидкой овсяной каши, чтобы подкрепить силы Богоматери, оплакивающей Иисуса. В другие сочинения Кемп включает истории собственных паломничеств; она воображает себя просящей у Марии пеленки, чтобы завернуть в них младенца Иисуса, – сюжет, навеянный воспоминаниями о ее собственном путешествии в Ассизи, где она видела подобную картину.

Мир позднего Средневековья был насыщен религиозными образами [15]. Церковные песнопения, соблюдение постов, религиозная живопись и архитектура, одеяния для богослужений, празднества и сложные ритуалы – все это давало обильную пищу творческому уму. Современные ученые трактуют истории Кемп как попытку приблизиться к любимой книге, связать себя с персонажами, о которых там рассказывается, и вписать себя в их жизни. Марджери Кемп надеялась, что за свое религиозное рвение будет причислена Церковью к лику святых; став святой, она смогла бы завершить свою ассимиляцию в тексте, который так любила.

Кемп была не первой, кто использовал такой тип литературной фантазии, – францисканские монахини пытались сделать это двумя веками ранее, вдохновленные популярным религиозным сочинением того времени «Размышления о жизни Христа» (Meditationes vitae Christi) [16]. Но монахини были частью официальной религиозной структуры. Кемп же к ней, безусловно, не принадлежала.

Период позднего Средневековья в Англии характеризовался новым этапом раскрепощения личности, однако так же, как меломания столкнулась с неприятием пуритан пять веков спустя, этот рост свободы вызвал резкое противодействие и Церкви, и общества в целом. Не всем нравились творческие потуги Кемп.

Сочинения Кемп, по крайней мере по ее словам, вызывали насмешки и враждебность публики. Рассказывая о себе в третьем лице, она писала, что в ее деревне «дерзкий мужчина… намеренно вылил ей на голову целое ведро воды». В Йорке, по ее признанию, «у нее было много врагов, которые клеветали на нее, насмехались над ней и презирали ее» [17]. Несколько раз к ней применяли меру, которую историк Гейл Мак-Мюррей Гибсон называла «временным домашним арестом» [18]. В то время как Кемп находилась взаперти, власти решали, что делать с ее странными и разрушительными всплесками эмоций. Сама Кемп даже утверждала, что ее враги из числа местных жителей хотели сжечь ее на костре, но это, возможно, преувеличение. Трудно сказать, виделась ли она своим современникам опасной святой или просто чересчур эксцентричной особой, так как сама она, по-видимому, немало гордилась своим притеснением.

Различие между Марджери Кемп, Алисой Дрейк и сегодняшними книголюбами, простаивающими целую ночь в очереди у книжного магазина в ожидании нового опуса Джоан Роулинг, не в степени их энтузиазма. Различие в том, насколько доступен для них предмет их обожания.