Но эта его непохожая на других манера поведения с ней злила ещё больше. Конечно, парень не знал о её ситуации и не хотел серьёзно обидеть, но, тем не менее, ему удалось задеть Таню. Причём оба раза прямо в цель: что тогда, с этим злополучным кабинетом директора и телефоном, что в другой раз, с исправленной ошибкой. И у неё даже не было ни малейшего шанса оправдаться или хотя бы как-то попытаться сгладить ситуацию, выйдя из неё с максимально сохранённым достоинством. Она в полной мере ощутила свою беспомощность в обоих случаях с новеньким.

Хорошо хоть, что вот уже неделю после того происшествия на уроке истории Саша не предпринимал ни единой попытки заговорить с ней. По крайней мере, так казалось легче, хоть Таня и догадывалась о причине: скорее всего, Макееву каким-то образом стала известна правда, и ему просто было неловко. Интересно, сильно ли он теперь терзался муками совести и жалостью к ней? Эта мысль не приносила ей никакого, даже злорадного, удовлетворения, наоборот, вызвала отвращение. Сколько можно было относиться к девушке, как к немощной? Но, так или иначе, скорее всего, у него возникла именно такая реакция на неприятную новость о ней. Хотя, возможно, он просто забыл или даже посмеялся над её «болезнью». От такого как Саша, можно было ожидать что угодно. И зачем ей вообще понадобилось сейчас размышлять об этом, строить какие-то предположения? Вовсе ни к чему. Ей было всё равно, что о ней думали все окружающие, включая и Макеева.

***

Вот уже неделю Саша никак не мог успокоиться: мысли о Тане самым наглым образом врезались в голову и занимали чуть ли не всё его свободное время. Узнав о том, что она немая, он ещё долго не мирился с этим фактом, но рано или поздно, ему пришлось это принять. Хотя представить, каково это, всё равно парень был не в состоянии.

От Леры, той самой одноклассницы, что рассказала ему правду о его таинственной незнакомке, он узнал, что Котова училась наравне с остальными ребятами именно здесь, а не в специальной школе, потому что не считала себя другой и хотела доказать всем, что ни чем от них не отличалась. В мало каких школах учителя, директор и весь педагогический коллектив соглашался на подобное, а потому ей приходилось сюда из своего дома каждое утро ехать как минимум полчаса на метро, причём с двумя пересадками. Это новый факт о Тане слегка удивил его: редко у кого бы хватило сил, чтобы принимать такое решение. Невозможно было даже представить, как сложно ей давалось находиться среди отличающихся от неё сверстников, учиться по той же программе и на тех же условиях, что и они.

Теперь, когда Макеев твёрдо знал причину её молчания, всё изменилось. Он больше не считал её гордой и заносчивой особой, ставящей себя выше остальных. Вспоминая их знакомство и ситуацию на уроке истории, он осознал, какую же, должно быть испытывала она обиду и боль от его невольных издевательств. Ему было неприятно, противно и невыносимо вспоминать всё это, но будто специально, назло себе, Саша снова и снова прокручивал в голове каждую деталь их конфликта. Всё более и более убеждаясь в том, как ужасно он тогда поступил.

Конечно, он был уже давно подошёл к ней и извинился. Ещё в первый день, когда он узнал правду, ему хотелось это сделать. Но Саша так и не смог, увидев её потерянный взгляд, случайно брошенный на него, когда он проходил мимо. В эту секунду понял, что Таня просто не хотела больше иметь с ним ничего общего, и любое его даже самое светлое намерение будет расцениваться ею иначе. Она не доверяла ему, возможно, даже боялась. И меньше всего ему хотелось снова тревожить и задевать её чувства своими словами.

В тот же день он устроился на подработку официантом в вечернюю смену в ближайшем ресторане. Какая-никакая, но всё же будет зарплата. Вернуть её телефон стало для него самой важной и первейшей целью. Конечно, он и без того собирался это сделать изначально, но сейчас, когда узнал правду, это стало просто необходимостью, с которой не надо было тянуть.

Они так и не взаимодействовали с того урока истории ни разу. Он не предпринимал никакой попытки объяснить ей всё. Но так больше не могло продолжаться… Всякий раз, когда он видел Таню, ему было очень неловко. И не было известно, закончится ли когда-нибудь это ощущение. Бороться с ним уже не оставалось сил. Стало ясно одно: Макеев не успокоится, пока не поговорит с Таней.

А значит, так или иначе, это надо было сделать.

***

Он подошёл к ней после последнего урока, воспользовавшись тем, что она чуть задержалась, собирая вещи.

Девушка растерянно взглянула на него, и на миг в её глазах промелькнуло удивление. А затем — равнодушие, и вскоре Таня, отвернувшись, стала застёгивать молнию своей сумки, не обращая на Сашу никакого внимания. Было ясно, что она не хотела с ним говорить, но, по крайней мере, он должен попытаться.

-Выслушай меня, ладно?

Услышав непривычно мягкие, даже просительные интонации в его голосе, она презрительно усмехнулась: ну конечно. Ему стала известна правда, и он теперь жалел Таню. Естественно, она прекрасно понимала, что это — самая обычная реакция на её «недуг» у любого нормального человека, но от этого было не легче: она не могла вынести к себе сострадание.

Поэтому Таня недвусмысленно покачало головой. И на всякий случай подкрепила свой отказ как можно более враждебным взглядом.

Но Макеев не собирался так просто сдаваться. К тому же, его ничуть не удивила её реакция: после всего, что она вытерпела от него, он другого и не ждал.

-Я знаю, ты не хочешь меня видеть, -примирительно согласился он.-Но я должен сказать тебе, как я жалею о своём поведении с тобой.-При этих его словах от неё не последовало никакой реакции, но, тем не менее, она не ушла, несмотря на то, что собрала уже все вещи. И это, безусловно, хороший знак.

Хотя девушка даже не взглянула в его сторону, и от этого говорить было тяжелее. Словно все его слова доносились в пустоту.

-Я вёл себя как последний кретин, и мне очень стыдно, -продолжал Саша, и это извинение далось ему трудно: не хотелось говорить ничего лишнего, что снова могло бы её задеть. Да и вообще ему редко доводилось вот так вот открыто признавать свою вину, да ещё и тогда, когда совесть совсем измучила. И равнодушие Тани совсем не помогало в этом нелёгком деле.-Пожалуйста, поверь мне, я сделаю всё, чтобы вернуть тебе телефон. А насчёт остального…-Он осёкся, когда она, наконец, посмотрела на него. Парень, в свою очередь, внимательно глядел на девушку, надеясь хотя бы где-то в глубине её черных глаз найти намёк на смягчение. Но Таня взирала на него с таким холодным равнодушием, что он еле нашёл в себе силы договорить: -Если можешь, прости.

Она никак не отреагировала. Вздохнув, Саша уже повернулся, чтобы уйти — а что ещё ему оставалось? Что мог, он уже сделал. До неё было сложно достучаться, и очевидно, он только мешал ей своими попытками наладить отношения.

Но в какую-то секунду мысль о том, что, видимо, Таня так и будет далека от него, его задела. Непонятно почему, осознание, что она, возможно, никогда не простит его, не давала покоя. Не выдержав, Макеев резко развернулся и воскликнул со странной тоской в голосе:

-Я не знал! Я думал, ты…-Она по-прежнему не подавала никаких признаков смягчения, и он почувствовал, как снова начал злиться на неё. Могла бы хотя бы кивнуть! Саша же искренне жалел о произошедшем.

Вот и сейчас он чувствовал себя глупо, несколько отчаянно оправдываясь:

-Если бы я знал, что ты такая…

Саша тут же замолчал, увидев, как она решительно взяла мел и подошла к доске. Видимо, Котовой так надоели стенания, что она решила удостоить его хоть каким-то ответом. Парень ухмыльнулся, едва сдержавшись, чтобы не съязвить по поводу её неприступности.

Но когда он прочитал, что именно она написала, всё раздражение отступило. Только сейчас, в эту секунду, Саша, казалось, действительно осознал, насколько всё серьёзно.

«Я такая же, как и все. И не надо меня жалеть!»-Сквозь эти простые слова, написанные аккуратным почерком, так и сквозила её отчаянная тоска и желание принадлежать их миру. И впервые за всё это время он по-настоящему понял её, словно ощутил себя на её месте. И мысль подружиться с ней сразу стала не просто мимолётным желанием, а одной из ближайших целей, которых необходимо было осуществить.