С предвкушением парень невольно поддался вперёд, будто не желая пропустить ни одну деталь её ответа.
Выйдя к доске, Таня молча принялась рисовать схему. Почерк у неё был до совершенства аккуратным, и пока она не сделала ни одной ошибки — эта её идеальность начала раздражать Сашу. Он пристально следил за каждой датой и словом, что она писала, и нетерпеливо ждал хоть малейшего прокола. Должна же Евгения Сергеевна хоть к чему-то придраться! Или пусть задаст какой-нибудь дополнительный вопрос. Но учительница, не внимая безмолвным требованиям Макеева, что-то читала в журнале, даже не глядя на доску. Эта странная реакция поразила его: когда отвечали остальные, она вела себя совсем иначе.
И тут ему, наконец, повезло: он увидел, как, немного поколебавшись, неуверенно Таня написала: «Контрнаступление Советской армии под Москвой. 5 декабря-17 марта, 1941 год».
Как же всё-таки хорошо, что он знал историю! Ухмыльнувшись, Саша перевёл взгляд на Евгению Сергеевну, надеясь, что совсем скоро она тоже заметит ошибку. Но та даже не повернула головы. А Котова тем временем заканчивала схему, больше нигде не допуская проколов.
Чувствуя себя занудным ботаном, парень всё-таки не выдержал и сказал вслух:
-Есть ошибка.
Разумеется, в иной ситуации с другим отвечающим он промолчал бы, меньше всего ему хотелось кого-то подставлять и портить оценку. Но с ней было всё иначе. Ей почему-то постоянно хотелось бросать вызов, заставляя её обратить на себя внимание.
Вот и сейчас девушка раздражённо посмотрела в его сторону, но так ничего и не сказала. Что странно: помимо неё, при его словах сразу несколько голов явно осуждающе повернулись к нему. На некоторых лицах даже читалась злость. Из-за той, с кем из них даже не общался? Если они с ней не дружили, зачем так переживать за неё? Что со всеми происходило?
-Да? -Равнодушно, казалось бы, переспросила учительница.-И какая же, Макеев? Скажи, раз начал.
-Я думал, вы её спросите, -растерянно ответил парень. Ведь на первом уроке, если кто-то ошибался, Евгения Сергеевна принималась расспрашивать именно отвечающего, наводящими вопросами приводя его к исправлению собственной ошибки.
-А я спрашиваю тебя, -строго отрезала учительница и, повернувшись к девушке, мягко добавила: -садись, Танечка.
Девушка тут же с облегчением положила мел на место и зашагала к своей парте. Когда она проходила мимо, он словно на себе ощутил её беспокойство и уязвимость. Неужели её так сильно задело то, что кто-то указал ей на ошибку? Для такой гордой девчонки, как она, это было странно.
-Ошибка в том, что контрнаступление проходило не до 17 марта, а до 7 января, причём 42 года, -чувствуя себя совершенно некомфортно, ответил обескураженный Саша.
-Молодец, -сомнительно благодарным тоном «похвалила» учительница. И тут же перевела разговор, принявшись рассказывать классу о следующем годе той страшной и великой войны, которую они изучали.
Но Макеев уже её не слушал. У него в голове мелькали странные обрывки воспоминаний, связанные с девчонкой. Некая ужасная мысль уже поселилась в его мозгу, но он отгонял её, как невозможную, неправильную. Её долгий пронзительный взгляд вчера при его словах: «Что, говорить разучилась?», её до безумия упрямое сопротивление с тем телефоном, вместо того, чтобы выполнить его просьбу сказать хоть слово; наконец, вся эта ситуация с такой строгой с каждым — даже с отличником-учительницей… Всё это было странно. Необычно. И явно непроста. Всё это было бы нелепо и даже забавно, если бы не казалось чем-то серьёзным.
И страшным. Невольно в голове всплыло и смущённое лицо Коли со словами: «Она другая». Что всё это, чёрт возьми значило? Та мысль, что Саша отгонял, снова предательски прокралась в подсознание и так заполнила его, что он чуть не задохнулся от беспомощности перед ней. Как бы парень ни пытался привести аргументы в пользу её нереальности, в уме он понимал обратное: всё говорило в пользу этой теории.
Нет, срочно нужно было что-то сделать, хоть что-то, чтобы раз и навсегда твёрдо понять, что это неправда! «Она другая», -снова и снова голосом Коли безжалостно говорило его подсознание, и, не выдержав, Саша ударил кулаком по столу парты, пытаясь заглушить собственные мысли.
Некоторые недоуменно и даже с опаской оглянулись в его сторону, но он не обращал на это никакого внимания. Парень просто развернулся к Тане и пристально смотрел на неё, пытаясь уверить себя, что всё дело лишь в её непростом характере: именно он и только он был причиной её молчания.
Почувствовав на себе взгляд, девушка тоже взглянула в сторону Саши и тут же, вспыхнув, отвернулась.
-На будущее, чтобы ты знал, -обратилась вдруг к Саше шёпотом сзади сидящая одноклассница, -к ней лучше не лезть. Она немая.
========== глава 3 ==========
Сколько себя помнила, Таня всю жизнь не могла говорить. С младенческого возраста она отличалась тем, что с ней всегда неизменным спутником следовало тишина. Родители уже позже, когда она начала что-то понимать, сказали ей, что она нема с рождения и объяснили, что это означало. При этом они старались как можно мягче убедить её, что это не так страшно и не как на её дальнейшую судьбу не должно было повлиять.
Сначала она очень страдала от такой непохожести на других, считая себя не то что больной, а даже несколько ущербной. Ведь все, кого она знала, могли говорить, включая и её родителей. В кого тогда она такая уродилась? Маленькой девочкой она часто беззвучно плакала по ночам в подушку, представляя, каким мог быть её голос. Таким нежным и красивым, как у мамы? А вдруг Таня могла бы даже петь, как многие яркие и известные девушки в телевизоре? Но этого ей уже никогда не узнать…
Повзрослев, девушка перестала жалеть себя. Она поменяла всё: и образ жизни, и мышление, и вкусы, и взгляды. Теперь Таня многое осознала и поняла, что слезами себе не поможешь. Нужно было жить дальше и радоваться тому, что у неё оставалось. Но даже сейчас, она неосознанно всегда выделяла в людях именно их голоса. Подмечала про себя каждый новый тембр, выразительность, высоту. Может, втайне она и завидовала их обладателям, но отгоняла эти мысли подальше, пытаясь жить убеждением, что была такой же, как и они, ни чем их не хуже. И, тем не менее, всякий раз, когда Таня слышала что-то вроде: «У меня такой кошмарный голос, я терпеть его не могу», ей хотелось изо всех сил ударить того, кто так жаловался и сказать как можно более гневно, чтобы дошло: «Радуйся тому, что вообще можешь говорить!» Но она никогда этого не делала, потому что ненавидела драки, и не говорила эти слова, потому что… Потому что просто не могла сказать. Ничего.
Тем не менее, Таня никогда не теряла надежды, что когда-нибудь и в её жизни случится чудо. Операция, которая могла ей помочь заговорить, была очень дорогостоящей, а потому девушка строго запретила родителям себя баловать, прося их любые лишние деньги откладывать на будущее, а не растрачивать на всякие сюрпризы и всевозможные мелкие приятности, включая сладости, красивые безделушки и трендовую одежду. Котовы-старшие прекрасно знали о её мечте, и делали так, как она хотела. Вместе они всей дружной семьёй пытались воплотить это практические не осуществимое её желание. Поэтому и жили сравнительно небогато: из современной техники для досуга, что сейчас была у каждого, у них, пожалуй, присутствовали только телевизор и старенькое радио. Ну и, разве что, плеер, который Тане подарили на 17 день рождение. Вот и сейчас она, слушая музыку из него, ехала до станции «Комсомольская», где и находилась её школа. Что ещё… Компьютер семья не покупала: вместо него у каждого из Котовых был свой телефон.
Ах да, точно. Теперь же у неё не было и этого. И вряд ли когда-нибудь появится. Девушка поморщилась от негодования, вспомнив того беспринципного нахала, их новенького. В первый же день этому типу удалось разбить не только её телефон, но и так твёрдо и усиленно строящуюся непроницаемую оборону безразличия к мнению окружающих на её проблему. Порой её уже выворачивало от их сочувствующих взглядов, попыток помочь ей — это славно давало ей почувствовать себя немощной и больной, какой она не хотела быть ни в чьих глазах. Но, чтобы она ни делала, отношение окружающих не менялось, и тогда Таня научилась не принимать это близко к сердцу, построив эту самую стену отчуждения к их взглядам на таких, как она.
