Николь за последнюю неделю участвовала в трех таких боях и, несмотря на свою ногу, которая все еще не восстановилась полностью после тесного знакомства с плетью, вышла победителем во всех. На самом деле, гордиться девушке было нечем, ибо это были даже не схватки, а избиение младенцев: за плечами Николь были годы жестких тренировок, в то время как ее соперниками были лишь изголодавшиеся рабы. Изначально девушка не собиралась вступать в бой, пыталась договориться со своими товарищами по несчастью и поднять бунт – какая могла быть драка, если бойцы заключили мир? – однако, все было тщетно: если те серые, которые работали на хранителей на воле, потеряли всякий интерес к жизни, то серые в «яме» потеряли человеческий облик вовсе. За порцию еды или воды, за новую одежду они были готовы на все. Грязные, тощие, дикие, они, казалось, не понимали никакого другого языка, кроме языка кнута и плети. Николь оставалось только ужасаться.

Морган навещал ее всего пару раз, играя в старую добрую игру «хороший коп-плохой коп». Всеми правдами и неправдами он пытался убедить пленницу в том, что если она будет с ним сотрудничать и расскажет, на кого работала, то он позволит ей вернуться наверх – к жизни обыкновенного рядового серого. Оказалось, что здоровяк с самого начала знал, что Николь была не той, за кого себя выдавала, и именно поэтому он являлся к ней в виде голограммы, шпионил за каждым ее шагом. Морган твердо вознамерился вывести девушку на чистую воду, и вот этого Николь просто не могла понять: почему бы им просто не убить ее? Конечно, она была очень сильным бойцом в «яме», но ведь и это ни о чем не говорило; Никки интересовала мутантов не в качестве бойца: поединки проходили каждый день, по пять шесть раз, но Морган девушку выставлял не так часто; более того, к ней регулярно наведывался санитар и следил за состоянием ее ноги. Зачем? Какую пользу Николь могла принести этому амбалу? Этот вопрос не давал девушке покоя ни днем, ни ночью. Она была уверена, что ко всему происходящему приложил руку Маска: видимо, он поведал своим бывшим собратьям нечто такое, что сделало Николь в каком-то смысле неприкосновенной.

- Не терпится кого-нибудь отделать? – осведомился ехидный голос из темноты.

- А то, – подыграла девушка, игнорируя зловония, которые сопровождали ее сокамерника всегда и везде. Николь делила клетку с еще двумя серыми – бойцами Моргана. Девушка не имела ни малейшего понятия, как их звали, и что-то ей подсказывало, что и сами «гладиаторы» не помнили своих имен. Оба чумазые, тощие и вонючие, они были похищены одними из первых – ветераны, так сказать. Николь отличала их только по волосам – у одного они были, у второго – нет. Она их так и звала: Шар и Колос. – Руки так и чешутся.

- Думаешь, тебя поставят против Али?

- Надеюсь, – кивнула девушка, переводя взгляд на Колоса, который повис на соседних прутьях. – Ты когда-нибудь встречался с ней?

- Разумеется, нет, – рассмеялся пленник. – Встретиться мы можем только на ринге, и если бы это произошло, меня бы уже вынесли отсюда вперед ногами.

- Она так страшна?

- Она профессионалка, – Колос обнажил кривые зубы в улыбке. – Как и ты. И, кстати, прибыла она сюда совсем недавно: за несколько дней до тебя. Знакомая?

- Это я и хочу узнать, – Николь, не в силах больше вдыхать зловонию своего сокамерника, отошла от решетки и вернулась к своему лежаку. Колос был неплохим малым, но какая же от него исходила вонь! Но, несмотря на условия жизни, ему удалось сохранить остатки разума, этого у него не отнять. Плюс он был куда более разговорчивей, чем Шар, которому во время очередного поединка откусили язык (Николь оставалось только гадать, каким образом), так что его молчание было вполне закономерным. – Что о ней говорят?

- Ничего, – Колос усмехнулся. – Говорить-то некому: мало кто возвращался с арены после схватки с ней, а те, кто все же выжил, вряд ли смогут разговаривать.

Девушка кивнула и, закусив губу, задумалась. Когда она впервые услышала об Али, что с ангорта переводилось, как «солнце», Николь почему-то сразу подумала про Воронову: девушка, профессиональный борец, появилась в «яме» сравнительно недавно, как раз тогда, когда пропала Вероника – сходилось все, кроме одного: Али была машиной для убийства. Конечно, Никки знала, что у «пиратки» был тот еще нрав, но чтобы убивать, да еще и в таких количествах – нет, на Воронову это было не похоже. Однако чем дольше Николь находилась в «яме», тем сильнее разгорался ее интерес к этой Али; она ничего не могла с собой поделать.

- Говорят, она свихнулась, – к разговору подключился еще один раб, тот, что жил по соседству. – То ли из-за радиации, то ли ей просто кто-то мозги промыл.

Колос лишь пожал плечами и усмехнулся: – Дело не в радиации; если бы проблема была только в этом, то нам всем бы давно настала хана.

- Почему? – устало осведомилась Николь, разглядывая палочки, которые она собственноручно нанесла на стену.

- Потому что мы все в одинаковых условиях. Мы все живем здесь, так что если уж Нокс входит в зону радиационного заражения, то тогда нам всем рано или поздно снесло бы крышу. А я здесь почти два года – и ничего, – ответил тот, что был в соседней камере.

- Может, у тебя просто облучать нечего, – предположил Колос, за что получил точные и не самые деликатные указания относительно того, куда ему стоило пойти. Николь знала, что это был первый знак назревающих дебатов, а потому поспешила ментально абстрагироваться от происходящего и немного подумать. Подумать о том, каким же образом ей выбраться из этого места. Как найти Воронову и, самое главное, как узнать, что же произошло три года назад в жизни Николь Этель Кларк, после чего она вдруг лишилась памяти, но при этом сохранила связи с представителями инопланетной власти.

Хорошая новость заключалась в том, что с Николь сняли браслет: вместо этого девушку, как и всех рабов, посадили на невидимую привязь – тончайшая, невидимая и невероятно прочная нить обхватывала ее больную лодыжку, позволяя пленнице передвигаться в радиусе пяти метров. Николь не имела понятия, как работала эта чудо цепь, но почему-то ей и в голову не приходило попытаться сорвать или снять ее: какое-то глубинное знание, интуиция, подсказывали ей, что это было бесполезно. Плохая новость заключалась в том, что даже если бы Никки и удалось сбежать, скажем, во время массового поединка, податься ей было некуда: Нокс – это огромная тюрьма, вытесанная в скале, вокруг которой не было ничего кроме вечной мглы и неизвестности. Для того, чтобы выбраться из здания, девушке нужен был транспорт, разжиться которым не было возможности; только если бы кто-то извне помог ей. Под этим «кто-то» Николь, прежде всего, подразумевала Анну Стивенс, хотя и понимала, что эта надежда была совершенно абсурдной, отчаянной. Но самая плохая новость пришла с другой стороны: Морган забрал ее талисман. Когда Никки только пришла в себя, уже в камере, и обнаружила пропажу, она чуть было не прикончила всех своих сокамерников: она не могла объяснить подобную жажду крови, однако, при одной мысли что кто-то посмел отобрать у нее ее камень – последнюю связующую ниточку с прошлым, часть ее души, она впадала в слепую ярость. Потом же, когда Морган явился навестить ее (в образе плохого копа), Николь увидела, что ее талисман украшал мясистое запястье амбала, поблескивая в тусклом свете темницы. Никогда в жизни ей еще так не хотелось убивать. Ее-таки подмывало желание отсечь Моргану вторую руку, чтобы впредь он даже смотреть в сторону ее талисмана не смел.

Размышления девушки прервал металлический скрежет: пленники резко замолчали и отошли от решеток в самые темные уголки камер. Наконец-то, явились хозяева. Николь, в отличие от своих товарищей, вздохнула с облегчением и поднялась с лежака. Заняв свою привычную позицию – у решетки – она лениво наблюдала за тем, как двое хранителей волочили за собой некое тело; у девушки язык не поворачивался назвать это тело человеком, ибо израненное и безжизненное, оно напоминало сломанную ростовую куклу, безвольно тащившуюся за своими конвоирами. По рядам пленников прошелся шепот, в котором безошибочно угадывалось всего одно слово «Али». Николь нахмурилась, но от решетки не отступила: в одном из хранителей она узнала Райли, того самого головореза, который чуть было не лишил ее ноги; того самого, кому так не терпелось прикончить ее.