***
Замуж я вышла в середине ноября, когда все формальности были закончены – для чего мне не раз пришлось, с личного разрешения директора, покидать Хог в будни прямо в учебные часы. А в конце ноября, в субботу, опять-таки пользуясь своим «особым положением» отправилась в «семейное гнездышко» убедиться, что «любимый» муж живет в уюте и чистоте.
- Лика, я же сказал, не надо каждую неделю навещать, я в общем-то и дома почти не был, - я готовила, когда пришел Антонин, чем-то довольный. на свадьбе мы все время по его настоянию были рядм, что спасло меня от предложения моего двоюродного дяди Абрахама станцевать с ним хастл, и ладно бы просто станцевать, как правило, для такого случая дядюшка выпроваживал стол в окно, а если дело происходило на улице, то стол летел с территории двора, приводя маглов-соседей в полный шок, и от намерения тетушки Роберты рассказать всем гостям про своего непутевого третьего мужа, что она с удовольствием делала на каждом семейном празднике, ничуть не смущаясь ни присутствию четвертого, ни затем и пятого мужа.
- В школе по выходным нет занятий, - заметила я. – Могу и прийти…
- Ты останешься до завтрашнего вечера?
- Ага, – почему-то я привыкла к его обществу и мне даже захотелось навестить его, поговорить. Я окончательно перестала понимать сама себя – что я чувствую к нему и что я испытываю к Драко. С последним все было очень странно – в его присутствии мне было весело, интересно, легко, но не было ни малейшего желания перейти только-только оформившуюся грань дружбы, а вот отдельно от него, и подчас в компании мужа, я не раз представляла совсем иные, не дружеские, объятия и поцелуи…
С Долоховым все было не менее сложно. Я не любила его, это я могла бы сказать точно. И не ненавидела. Порой я думала, что презираю его, порой – мне было его жаль… Но иногда, в том числе в последний вечер наедине перед свадьбой, когда Долохов, и сам-то непонятно с чего меня обнимал, мне казалось, что между нами возможно что-то большее, чем просто дружеский формальный брак. Что-то немного ближе…
Я не могла бы сказать, что брак этот по расчету – с моей стороны его почти не было, или что он по любви, тем более. Скорее брак этот был, как ни странно, по симпатии. Я не понимала, что именно произошло между нами за те недели «отпуска», но это было что-то такое… странное. Необъяснимая, странная близость душ. И именно тогда, находясь на самой грани между тем мигом, когда мне как Пожирателю не будет обратного пути – малейший приказ об убийстве или чем-то вроде этого стал бы таким мигом – и тем, чтобы все-таки сохранить себя собой, я вдруг подумала, как же мне не хватает общества Кэтти – одно ее присутствие рядом способно было что-то озарить в душе, вызвать свет и внутреннее тепло. И, наверное, именно тогда я поняла, что удерживало Долохова в Школе и первые годы после выпуска от роковой ошибки. Он ее все же допустил, но все-таки кое-что удерживало его от нее и, возможно, оставило в душе уже Пожирателя какую-то тень света. Этим чем-то, точнее кем-то, была Розалина…
- У нас завтра будет гость, по моим делам. Если будешь готовить, делай на троих, хорошо?
- Ладно… - я проверила запеканку на готовность. – Новостей по моему заданию пока нет, кстати… А что за гость? – Долохов мягко тронул меня за плечо и твердо произнес:
- Много знаешь – мало живешь. Кстати, обедаем вместе! – я накрыла на стол. Постепенно моя робость перед ним исчезла окончательно, брак этому поспособствовал, при относительной фиктивности – любви не было ни с одной из сторон, в общем-то… И вести себя в обществе супруга я могла уже более раскованно…
А на следующий день новостей, которые мне надо было передать Кэт и я лихорадочно искала возможность это сделать, стало больше… Гостьей, обещанной Антонином, оказалась не кто иная, как Элеонора Бутти собственной персоной. Я понятия не имела, о чем они с Долоховым беседовали почти час, пока я отправлена была погулять, но зато кое-что другое, уже когда она, после обеда с нами, уходила, мне услышать довелось:
- Как отнесется к подобной афере Верховный? Мне показалось, он не одобряет такие методы… - поинтересовался мой супруг. Я же, находясь в соседней комнате – якобы прибираясь – навострила уши. И расслышала тихий ответ ничуть, казалось, не удивленной нашей встречей Норы.
- Димитр теперь Верховный, так что у нас смена власти. Да, передай жене, что если она и захочет, в ближайшее время на кафедру ЗОТИ не вернется. Ее снова закрыли.
- В связи с чем?! – не понял Долохов.
- Смерть Верховного, - пожала плечами, судя по интонации, Нора. – Он ведь имел к кафедре отношение. Его и нашли прямо на рабочем месте. Так что когда кафедру откроют вновь – понятия не имею. Хотя откроют точно, перед авроратом Трансильвании – это международный – он уже засветился. Так что жалеть не будут… - она отбыла, а вот у меня появилась еще одна новость и одна очень нечеткая еще догадка. О том, кто именно был тем самым Верховным. И чей именно голос я слышала тогда в воспоминании Долохова.
========== Ошибаться свойственно всем… (от третьего лица) ==========
Октябрь, Университет Высшей Магии Денбридж, Швейцария
В камине уютно потрескивал огонь, отбрасывая всполохи на стены небольшой комнатки и озаряя лицо склонившейся над древними фолиантами молодой женщины. Почти черные ее глаза скользили по строчкам, губы беззвучно шевелились, а собранные в хвост черные волосы немного растрепались. Шкура тигра, на которой девушка лежала на животе, лениво перелистывая страницы при свете очага, защищала ее от холода досок пола. Стены комнатушки были украшены весьма тематическими картинами – охота, сражения с драконами, ритуалы какой-то темной магии. А над камином висел «охотничий трофей» - голова гоблина.
Часы на университетской башне – самом высоком здании Денбриджа, узкой башне с семнадцатью этажами и винтовой лестницей, выводящей на верхнюю площадку, - пробили девять вечера. Элеонора Бутти все так же лениво отодвинула книгу, поднялась на ноги, достала из рукава длинного черного закрытого платья палочку и шепнула:
- Люмос Максима, - подходя к зеркалу в черной раме, висевшему в самом темном углу комнаты. Голубоватый свет озарил отражение покрытого глубокими морщинами лица с землисто-серой кожей в обрамлении грязно-серых тусклых и сухих волос. Черты лица были искажены, искривлены, словно у статуи, голову которой при изготовлении измял неумелый ваятель – лицо в зеркале выглядело отталкивающе и даже почти пугающе, а глубоко запавшие глаза казались тусклыми и бесцветными. Верхняя губа девушки непроизвольно поднялась вверх, открывая у отражения ряд черных и острых как бритва зубов. Зрачки от света из палочки сузились по-змеиному, а на и без того испещренном морщинами лбу пролегла глубокая борозда… Но все это видно было лишь в зеркале, в комнате же стояла красивая черноволосая молодая женщина в черном платье в пол с полупрозрачным рукавом. И на глазах ее, черных как угольки, блеснули слезы.
- С каждым разом все хуже, - печально констатировала она, ни к кому не обращаясь. – В прошлый раз хотя бы зубы черными не казались… Нокс, - палочка погасла, погрузив угол комнаты в привычный полумрак и скрыв от глаз Норы ее отражение. – Ненавижу зеркала! – закончила женщина, поднимая голову. Она прошла к застекленному шкафчику у камина, открыла его и выбрала одна из многочисленных баночек, стоявших там. Вскоре в руках ее грязно-желтыми всполохами мерцало что-то, похожее на дрожащий крохотный шарик или на таблетку… Вздохнув, профессор Бутти проглотила шарик и взглянула на отражение в стекле, где показалась черноволосая женщина с цыганскими чертами лица. Иллюзия красоты, создаваемая Хранителями, чтобы не выделяться из обычных волшебников, была поддержана и покинуть свой кабинет Элеонора могла беспрепятственно.
- Профессор Бутти, - она не успела даже открыть дверь, как приятный мужской голос послышался над самым ее ухом. Димитр Матей, в куртке мракоборца-стажера, с растрепанными волосами, ухмыльнулся, встретившись с Норой взглядом. – Элли, ты сейчас свободна? – уже без деланной официальности поинтересовался он. Девушка кивнула.
