Аэд встал, расстегнул золотую брошь и бережно укрыл королеву фей своим плащом.

— Прости нас, — так же тихо сказал он.

Королева ласково улыбнулась.

— Прекратите грызню между собой. Объединитесь под рукой одного короля, пусть он уже не будет великим магом, но пусть он будет один. Если вы сможете забыть о внутренних распрях, ни викинги, ни христиане, ни чужие боги, ни чужое оружие будут вам не страшны. Мои потомки резвы мыслью и богаты доблестью — уж кому, как не мне это знать. Но обрести величие Ирландия сможет лишь если будет едина.

Аэд кивнул, принимая совет, хотя сердце его болезненно сжалось: король не верил, что напутствие Мэб может быть осуществимо. Она, возможно, это поняла по его лицу. А, может быть, прочла прямо в душе, но ничего не сказала, а лишь тяжело вздохнула, как вздыхает мать, отправляя сына на войну, с которой, она знает, тот уже не вернётся. Королева легонько потянула мужчину за рубаху, он наклонился, и Душа Ирландии поцеловала короля Коннахта. В лоб.

А в следующее мгновение он уже стоял перед священным дубом. Растерянный, бледный и всё ещё сжимающий в руке листок четырёхлистного клевера — символ удачи. Четыре листка на одной ножке. Если когда-нибудь Коннахт, Лейнстер, Мунстер и Ульстер снова смогут объединиться…

Аэд мак Конхобайр горько усмехнулся. Увы, такое невероятное волшебство возможно лишь при участии великих сидхе.

***

Сигрид хмурила брови, но при этом нерешительно покусывала кончик косы.

— Пап, — Альвгейр попытался обнять дочь, но та отстранилась. — Пап, Ульв хочет с тобой поговорить.

Ярлу упрямо вздёрнутый носик дочери очень не понравился: что-то его кровиночка задумала. Но выяснять это он будет потом. Альвгейр резво, как юноша, взбежал на крыльцо и скрылся за дверью. Сигрид подошла к Онни, так и стоявшему перед прогоревшим погребальным костром. Шаман разложил его тут же, перед домом, и теперь наблюдал за белой бахромой пепла, взмывавшей к хмурящимся небесам. Девушка подумала, что нужно выразить сочувствие по поводу смерти его бабки, но не решилась. Молодой нойд выглядел скорее задумчивым, чем убитым горем. Сигрид краем ухом слышала его разговор с отцом и догадалась, что Сату каким-то образом отдала жизнь, чтобы вытащить Ульва с того света, а Онни об этом решении знал.

— Что ты будешь делать теперь? — деловито спросила дочь ярла.

— То, зачем сюда приплыл, — бесстрастно отозвался нойд. — Я должен удостовериться, что туман королевы больше не вернётся.

— Хорошо, — серьёзно кивнула Сигрид и взяла Онни за руку. — Я с тобой.

***

Проклятый цверг стал тенью себя самого. Альвгейр видел его раненым, больным, даже мёртвым! Но никогда ещё — таким жалким. Ульв привалился к стене грузно, как мешок с картошкой, сероватые веки устало опущены, дыхание тяжёлое, неровное, на лбу испарина, под газами круги.

— Паршиво выглядишь, — честно сообщил ярл. Ульв не съязвил, не буркнул ничего в ответ. И это беспокоило ещё сильнее. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем бард вяло пошевелился и произнёс:

— Отвези меня на Изумрудный остров.

Альвгейр подошёл и присел рядом. Чуть наклонился вперёд, внимательно осмотрел мраморно-бледное лицо. И уверенно произнёс:

— Ты рехнулся, землеройка. Мэб тебя двумя пальцами в мелкий песочек сотрёт. Ты же сейчас беспомощный, как дитя.

Ульв нехотя приоткрыл глаза и даже скривил губы в жалком подобии прежней ухмылки.

— Она может убить меня в любой момент, когда пожелает. Всегда могла. У неё моё сердце.

Альвгейр витиевато выругался, но вдруг замер, задумавшись:

— Постой! Сердце? Твоё… проклятие? Сработало?

— Более чем.

После этого Ульв терпел довольно долго, минуты три, но, наконец, не выдержал и процедил сквозь зубы:

— Прекрати ржать, как лошадь.

Но ши-полукровка и не подумал остановиться. Напротив, он хохотал так, что вскоре пришлось вытирать слезинки в уголках глаз.

— Ты… цверг… влюбился в великую сидхе? В королеву фей? А что так мелко? Почему не в королеву разноцветной страны?

На мгновение Альвгейру показалось, что в потухших глазах полыхнула знакомая изумрудная ярость. Но цверг обессиленно уронил голову, глухо произнёс:

— Ты должен мне, ярл. За Хельгу. Я не спрашивал, почему ты выбрал именно её. Отвези меня к женщине, которую я люблю. И это будет последний расчёт между нами.

Альвгейр хмыкнул.

— Хельга… тебе ничего не стоило спеть ещё одну балладу. Тебя хлебом не корми, дай поголосить. И ты ничем не рисковл. А Мэб… она ведь бешеная, как Кенн Круах. Может быть, даже хуже. Пустит драккар ко дну, и всех, кто на нём, заодно.

— Дались вы ей, — зло огрызнулся Ульв. — Много чести! Высади меня в лодку, если боишься. К берегу прибьёт.

Ярл, привыкший считать себя викингом, скрипнул зубами.

— Ишь, смелый какой! Что же ты с её острова сбежал, цверг?

***

— Почему же ты не сбежал с моего острова, цверг? — спросила Мэб, с любопытством разглядывая барда. — Разве ты не боишься смерти? Я не покидаю пределов Ирландии. Уходи, и проклятье не сбудется ещё неограниченно долго.

Ульв взял королеву за руку. Он нежно поглаживал её пальцы, разукрашенные серебристой паутинкой кружева, сплетал со своими.

— Люди Мидгарда каждый день рискуют жизнью, моя королева. По сотням вздорных причин. Например, просто, чтобы пощекотать себе нервы. А у меня, — Бард отцепил нитяное колечко и откинул кружево, прижался губами к женскому запястью, — у меня причина гораздо более веская, — продолжил он после паузы. — Я хочу смотреть на тебя. Слышать твой голос. Прикасаться к тебе, — бард обрисовал высокую скулу великой сидхе движением скульптора, наклонился ближе, — вдыхать аромат твоей кожи… — вкрадчиво-нежный тембр голоса завораживал даже змей, но Мэб только насмешливо изогнула бровь.

— Люди верят, что у них есть бессмертные души. И что они рождаются вновь, а долгоживущие альвы просто перестают существовать. Думаешь, оно того стоит?

Ульв поцеловал её руку ещё раз и отстранился. Даже отступил на шаг. Произнёс совершенно другим, обыденным, тоном:

— Ничто не берётся из ниоткуда и не исчезает в никуда. Я хочу быть рядом с тобой. Даже если ради этого придётся умирать ежедневно — я хочу.

— Зачем ты убил того друида? Того, что тебя проклял? — без всякого перехода осведомилась королева.

— Я его ненавидел, — не задумываясь, ответил цверг.

— И?

— Разве этого не достаточно?

Мэб обняла себя руками за плечи, задумчиво склонила голову набок и разглядывала барда из-под полуопущенных ресниц, поигрывала длинными ногтями, будто стимфалийская птица — перьями. Ульв залюбовался ею и вздрогнул от неожиданности, когда за спиной у повелительницы фей разверзся холм.

— Идём, — сказала она и прошествовала внутрь.

Бывать здесь Великому Барду приходилось. Это был сид Кенн Круаха, золотого бога. Один из самых обширных и богатых, застроенный беломраморными дворцами, щедро убранный золотом. Сейчас, после кончины хозяина, и холм казался мертвенно пустым. Молчали обезвоженные фонтаны, притихли птицы, рабы, жрецы и слуги покинули гулкие стены. С деревьев облетела листва, цветы опустили головки и закрыли чашечки. Лишь белый туман весело стелился за изящными ножками Мэб, путался в полах чёрного плаща Барда.

Королева неторопливо плыла по залам дворца мёртвого бога. Ульв следовал за ней, отставая на пару шагов. По тому, как уверенно Мэб выбирает дорогу в хитросплетениях коридоров, он заключил, что и повелительнице фей бывать тут не впервой.

Шествие закончилось у массивных дверей. Вернее, это теперь, когда великая сидхе возложила на резные ветви дуба узкие ладошки, он понял, что это двери. Прежде же Ульв считал это нагромождение вырезанных из дерева, высеченных из камня и льда фигур чем-то вроде алтаря или священного изображения. Тут были олень, волк и вепрь, ворон слетел на могучие ветви дуба, медведь выхватывал лосося из-под орехового куста, в пологий берег ткнулась носом лодка…