— Не ходи к ней, Бард, — дух леса загородил Ульву проход к гроту, но выглядел настолько испуганным, что цверг даже не ответил, просто отпихнул плечом и ринулся вперёд. — Она злится!

Но Бард уже проскользнул меж узких лезвий плакучей ивы, пологом закрывающей вход.

Любимый грот королевы Мэб, от центра которого несло вглубь горы свои воды чёрное озеро, был обычной карстовой пещерой. Правда, стены его искрились кристаллами великолепной чистоты. Щедрое подношение короля цвергов наполняло грот тёплым светом. Пак застелил пол толстым ковром мха, лоснящимися листьями брусничника, увил колонны сталактитов диким плющом. Повелительница фей удалялась сюда, когда искала уединения. Например, потому что не хотела ненароком кого-нибудь убить.

Ульв поднырнул под руку королевы как раз в тот момент, когда с её пальцев сорвалась очередная молния. Раскат грома, преумноженный эхом, на мгновение оглушил Барда, заключившего женщину в оковы каменного объятия. Нет, он не забыл, что за это его обещали оставить без рук. Просто сейчас об этом не думал.

Королева вскрикнула, но не гневно, как он ожидал. Напротив, это был возглас боли. Ульв вздрогнул и выпустил Мэб. Она резко обернулась. Пылающие глаза, брови вразлёт, лихорадочный румянец…

— Как ты посмел? Убирайся!!! — её крик заметался под сводами, как стая летучих мышей.

Но Ульв будто не услышал. Он не отводил глаз от алого пятна на светло-сером платье. Неуместная яркость цвета сказала цвергу достаточно, однако, желая удостовериться, бард шагнул к королеве и уверенным движением разорвал одеяние, обнажив плечо почти до груди. Как он и ожидал, под невредимой тканью кожу рассекала глубокая рана. Мэб дёрнулась, но её талию снова сжимала твёрдая рука.

— Сырое железо, — уверенно сказал Ульв. — Само не пройдёт. Я позову Геро.

— Нет! — в тёмных глазах королевы отразился неподдельный ужас, она ногтями впилась в насквозь мокрый плащ барда. — Она не должна видеть! Никто не должен! И ты… — она прикусила губу, испугавшись, что та начинает дрожать.

— Ч-ш-ш-ш, — успокаивающе, будто расстроенному ребёнку, прошептал Бард и поднял женщину на руки. — Мне можно. — Ульв гладил волосы Мэб, дополняя движением ласкающий тембр голоса. — Я никому не скажу.

Он баюкал королеву, без слов мурлыкал мотив колыбельной. А она тихо плакала, спрятав лицо на его и без того промокшем плече. И говорила.

— Они уже высаживаются прямо здесь. Прежде боялись — довольствовались малыми островами. А теперь… у них новый бог. Молодой и сильный. И они в него верят. Верят, что он может их защитить, сильнее, чем боятся меня. И… железо… Если альвы узнают, они… испугаются и… нет ничего хуже железа… им рубят деревья, им подковывают лошадей. Всё начинается с железа…

Бард слушал, не перебивая, не удивляясь. В его глазах повелительница фей давно уже превратилась из высокомерной волшебницы в нежную, ранимую, нуждающуюся в защите девочку.

— Я цверг и знаю, как обращаться с железом, моя королева, — Ульв бережно опустил Мэб на поросшее клевером ложе. Встал на колени, глубоко вдохнул, принюхиваясь, наклонил голову и принялся вылизывать рану, как будто действительно был волком, а королева фей — его раненой подругой. Растерянная Мэб молчала, не двигаясь, Ульв продолжал своё занятие, то и дело сплёвывая кровь. Когда он, наконец, поднял голову, оказалось, что волшебница с интересом разглядывает его. В уголках её глаз затаилось ещё что-то, чего цверг пока не мог распознать. Узкая ладонь скользнула по его волосам.

— Иногда мне кажется, что ты помнишь, — королева рассмеялась нервно, но это было уже лучше слёз.

— Что помню? — На его губах ещё оставалась её кровь, зелёные глаза горели не хуже смарагдов Андвари.

— Я устала, — сказала вдруг Мэб, будто запоздало поддавшись воздействию колыбельной. — Иди, я хочу отдохнуть.

Бард кивнул, дождался, пока её дыхание стало ровным, а выражение лица безмятежным.

— Спи крепко, моя королева, — тихо сказал он, нежно, но как-то по-звериному, потёрся носом о её щёку и вышел. Он знал, что рана феи, избавленная от остатков железа, скоро затянется сама собой, и на нежной коже Мэб не останется даже следа.

Когда разыгравшаяся буря, наконец, улеглась, Пак мысленно простился с Бардом. Королеве иногда вымещала на случайно подвернувшихся жертвах монарший гнев. Это не делало её счастливее, но пик ярости угасал. Тем удивительнее было увидеть, как Ульв выходит из грота. На бледно-зелёном лице неестественно алели губы. Бард облизнулся, а Пака передёрнуло от нехорошего предчувствия.

— Пусть её никто не беспокоит. — Придворный певец, наконец, разглядел лесного духа в хитросплетениях бурелома.

— Я… я прослежу, — пролепетал Пак. Но Ульв его уже не слушал. Он повёл носом и мерными, экономными скачками понёсся к побережью. На запах железа. Сердце стучало в груди, а в висках стучала кровь. И он сам уже не понимал, принадлежит она ему или королеве Мэб.

***

Геро нашла придворного певца стоящим по пояс в реке. Он был обнажён: сквозь розоватое марево воды просвечивала зеленью кожа. А розовым вода окрасилась из-за того, что бард усердно смывал с себя кровь. Её было много, и отмывалась она, почему-то, с трудом.

Всего пару часов назад из-за вида крови Геро стаяла на коленях, сотрясаемая рвотными спазмами. Нет, опытная охотница не отличалась излишней впечатлительностью. Но исполинские деревья, покрасневшие до самых макушек, полуобглоданные черепа, красующиеся на ветвях, будто спелые жёлуди, целые кусты разрозненных рук и ног, тела, привязанные к стволам собственными кишками… верховному друиду не раз случалось проводить жертвоприношения в дубовой роще.

Геро слышала, как королева насмешливо называла придворного певца кровавым жрецом Кенн Круаха, но слышать это одно… По сравнению с этим зрелищем купающийся в реке мужчина выглядел почти умиротворяющим. Домашним.

— Бард, ты нормальный вообще? — Геро уселась на берегу и свесила ноги в воду.

Ульв обернулся к ней. Спокойно, без спешки или удивления.

— Для цверга — более чем. — Он горстью зачерпнул воды, принялся оттирать плечо.

Альва заметно смутилась. Бард снова отвернулся, перестав обращать на неё внимание. Геро какое-то время ёрзала на месте, пока, наконец, не выпалила:

— Это она тебе приказала? Ну… чтобы так?

На этот раз Ульв замер, но продолжал стоять к альве спиной.

— Нет. Это только моё дело.

Геро готова была поклясться, что сейчас он добавит: «И не надо ей об этом говорить», но Ульв промолчал.

— Она хочет тебя видеть, — сообщила альва.

Придворный певец продолжал отмывать руки от крови.

— Скоро буду, — ответил он спокойно, будто задержка объяснялась невычищенным плащом или сложной шнуровкой на сапогах.

Зато едва заметно вздрогнул, когда к его спине прикоснулся пучок мягкой травы.

— Давай, помогу, — лукавое личико Геро отразилось в тёмном зеркале воды, насмешливо исказилось волнами.

— Хорошо, — цверг собрал прилипшие к спине волосы, перебросил их вперёд.

Альва отпрянула.

— Ульв, у тебя тут… — нерешительно начала она.

— Две раны, — голос барда звучал монотонно и безжизненно. — Одна рваная, но поверхностная. Вторая…

— Вторая смертельная!!! — выпалила Геро, сорвавшись на жалкий писк. — И от неё несёт железом!

— Потому что её нанесли железом. — Бард полоскал в воде волосы, снова добавив красного в только начавшую очищаться воду.

— Как ты ещё стоишь? — осведомилась Геро, подозрительно осматривая придворного певца. Он был бледно-зелёным, так что мог, по большому счёту, сойти за мертвеца. Вот только он таким был всегда.

Ульв ответил не сразу. Но всё-таки произнёс:

— Меня невозможно убить.

Заинтересовавшись, альва передумала в панике бежать.

— Почему?

— Потому что я бессмертный. — Бард криво усмехнулся.

Геро снова подошла поближе, гонимая любопытством.

— Совсем бессмертный? Как бог?