Когда время скорби закончилось, Кетриккен вышла к собравшимся и напомнила, что ее отец и будущий король Чивэл начали процесс замирения Шести Герцогств с Горным Королевством. Она говорила о том, как мудро они скрепили этот мир ее браком с Верити. Она попросила, чтобы они расценивали ее сына, короля Дьютифула, как своего будущего монарха и помнили, что нынешнее время мира и процветания следует считать величайшим триумфом короля Эйода.

Когда формальности с похоронами Эйода подошли к концу, началась истинная работа, ради которой и состоялся этот визит. Каждый день происходили встречи с советниками Эйода и долгие переговоры о том, как упорядоченным образом передать власть над горами. Я присутствовал на некоторых из них, иногда стоя у стены комнаты в качестве дополнительной пары глаз и ушей для Чейда и Дьютифула, а иногда, если совещания происходили на более высоком уровне, сидел снаружи, на солнце, закрыв глаза, но наблюдая за происходящим их глазами с помощью Силы. Бывало, что по вечерам меня отпускали, предоставляя самому себе.

И как-то само собой вышло, что я оказался возле двери, замысловато разукрашенной резьбой, с тоской глядя на работу Шута. В этом доме он жил, когда считал, что не сумел исполнить свое предназначение в качестве Белого Пророка. В ночь, когда умер король Шрюд, Кетриккен покинула Олений замок, и Шут отправился с ней. Вместе они совершили тяжелое путешествие в Горное Королевство, где, как она верила, ей и ее нерожденному ребенку ничего не угрожало в доме Эйода. Но там судьба нанесла Шуту два удара: ребенок Кетриккен не выжил и пришла новость о моей «смерти» в застенках Регала. Шут потерпел неудачу, пытаясь сделать так, чтобы род Видящих не прервался. Он потерпел неудачу, пытаясь исполнить свое пророчество. Его жизнь в качестве Белого Пророка завершилась.

Поверив, что я умер, он остался в Горном Королевстве с Кетриккен, поселился в этом домике и попытался вести тихую и скромную жизнь резчика по дереву и мастера игрушек. Потом он нашел меня, сломленного и умирающего, и принес сюда, в жилище, которое делил с Джофрон. Когда он принял меня к себе, она покинула дом. Когда я пришел в себя, мы с Шутом отправились сопровождать Кетриккен в безнадежном путешествии по остывшему следу ее мужа, уводившему в горы. Шут оставил Джофрон домик и все свои инструменты. Судя по ярко раскрашенным марионеткам, что болтались в окнах, я заподозрил, что она по-прежнему живет здесь и делает игрушки.

Я не постучался в дверь, но просто стоял посреди долгого летнего вечера и изучал резных импов и пекси, резвившихся по краю ставней. Как многие старомодные жилища в Горном Королевстве, этот дом был выкрашен в яркие цвета, и деталей в нем было – как в детском сундучке с сокровищами. Пустом сундучке с сокровищами, поскольку мой друг давно его покинул.

Открылась дверь, выплеснулся желтый свет лампы. Высокий, бледный парнишка лет пятнадцати, со светлыми волосами, падавшими на плечи, стоял на пороге.

– Странник, если ты ищешь приюта, тебе надо всего лишь постучаться и попросить. Ты ведь в горах, – проговорил он с улыбкой и открыл дверь шире, жестом предлагая мне войти.

Я медленно подошел к парнишке. Его черты были смутно знакомы.

– Джофрон все еще живет здесь?

Его улыбка сделалась шире.

– Живет и работает. Бабушка, к тебе гость!

Я медленно вошел в комнату. Джофрон сидела за рабочим столом у окна, с лампой возле локтя. Что-то разрисовывала кисточкой, нанося ровными мазками желтую, как золотарник, краску.

– Минутку, – попросила она, не поднимая глаз от работы. – Если я позволю краске высохнуть между мазками, цвет будет неровный.

Я ничего не сказал. В длинных русых волосах Джофрон теперь сверкало серебро. Заплетенные в четыре косы, они были убраны прочь от лица. Манжеты ярко вышитой блузы она подвернула до локтей. Руки у нее были жилистые, в брызгах краски – желтой, синей и бледно-зеленой. Прошло немало времени, прежде чем она отложила кисточку, откинулась на спинку стула и повернулась ко мне. Ее глаза были такими же синими, какими я их помнил. Она легко улыбнулась мне:

– Добро пожаловать, гость. Из Оленьего замка, судя по виду. Полагаю, ты прибыл, чтобы с почестями проводить нашего короля в последний путь.

– Это правда, – сказал я.

Когда я заговорил, в глазах Джофрон промелькнуло, а потом вспыхнуло в полную силу узнавание. Она ахнула и медленно покачала головой:

– Ты. Его Изменяющий. Он украл мое сердце и возвысил мой дух, направив его на поиски мудрости. Потом пришел ты и украл его у меня. Так было правильно… – Она взяла с рабочего стола пеструю тряпку и понапрасну вытерла пальцы. – Я и не думала, что снова увижу тебя под этой крышей. – Враждебности в ее голосе не было, только чувство застарелой потери.

Я сказал то, что могло бы ее утешить:

– Когда Шут решил, что наше время вместе закончилось, он и меня покинул, Джофрон. Почти семнадцать лет назад наши с ним пути разошлись, и с той поры он не дал о себе знать ни словом, ни делом.

В ответ на это она взглянула на меня, наклонив голову. Ее внук мягко прикрыл дверь. Он осмелился вмешаться в нашу беседу и кашлянул:

– Странник, можем мы предложить тебе чай? Хлеб? Стул, чтобы присесть, или постель на ночь? – Парнишка явно жаждал узнать, как я был связан с его бабушкой, и надеялся завлечь меня остаться.

– Пожалуйста, принеси ему стул и чай, – велела Джофрон, не спросив меня.

Парень поспешил прочь и вернулся со стулом с прямой спинкой. Когда синие глаза Джофрон вновь обратились ко мне, они были полны сочувствия.

– Правда? Не написал, не навестил?

Я покачал головой. Я сказал ей об этом, потому что решил – вот один из тех немногих людей, кто может меня понять.

– Он сказал мне, что больше не видит будущего. Что наши совместные дела завершены и если мы останемся вместе, то можем нечаянно испортить что-то из того, чего добились.

Она приняла эти сведения, не моргнув глазом. Потом очень медленно кивнула.

Я стоял, не понимая, что делать. Мне на ум пришли старые воспоминания о Джофрон, когда я лежал на полу перед этим камином.

– Кажется, я так и не поблагодарил тебя за помощь, когда Шут впервые принес меня сюда, много лет назад.

Она снова кивнула, угрюмо, но исправила меня, сказав:

– Я помогала Белому Пророку. Меня призвали сделать это, и я никогда не сожалела.

Опять между нами воцарилось молчание. Я как будто пытался разговаривать с кошкой. Я прибегнул к банальности:

– Надеюсь, у тебя и твоей семьи все в порядке.

И как у кошки, ее глаза на миг сузились. Потом она сказала:

– Моего сына с нами нет.

– Ох!..

Она снова взяла свою тряпку, очень тщательно вытерла пальцы. Вернулся внук с небольшим подносом. В маленькой чашке, меньше моего сжатого кулака, был один из ароматных горных отваров. Обрадовавшись паузе в беседе с Джофрон, я поблагодарил мальчика и отпил из чашки, различив вкус дикой смородины и пряности из коры горного дерева, которых я не пробовал уже много лет. Было вкусно. Я так и сказал.

Джофрон встала из-за своего рабочего стола. Прошла через комнату, держа спину очень прямо. На одной из стен комнаты был вырезан барельеф в виде дерева. Наверное, это была ее работа, потому что, когда я жил здесь в прошлый раз, барельефа не было. Из резных ветвей выступали всевозможные листья и плоды. Она осторожно отодвинула большой лист в верхней части изображения, открыв маленький тайник, и вытащила оттуда ящичек.

Вернувшись, показала его мне. Это не была работа Шута, но я узнал руки, изогнувшиеся в защитном жесте, образовывая крышку над содержимым ящичка. Джофрон вырезала его руки в качестве крышки для своего тайника. Я кивнул ей в знак того, что понял. Она шевельнула деревянные пальцы, и я услышал отчетливый щелчок, как будто открылась потайная задвижка. Когда она открыла ящичек, из него повеяло ароматом – незнакомым, но притягательным. Джофрон не пыталась скрыть от меня содержимое. Я увидел маленькие свитки, по меньшей мере четыре, а возможно, и больше, спрятанные внизу. Она взяла один из них и закрыла крышку.