– Почему?

– Потому что между нами никогда не было речи о деньгах. Ты не моя клиентка. Если тебе нравится рисунок настолько, что ты хочешь его сохранить, я тебе его охотно подарю, но чтобы продать тебе целых восемнадцать – это смешно. Просто скрытая манера подать мне милостыню.

– Как с тобой сложно, Маргарита. Какая тебе разница, если таким образом ты получаешь деньги, необходимые для осуществления твоего замысла?

– Мне не нужна жалость!

– Что ты выдумываешь! Просто я убеждена, что ты талантливая и станешь большим художником, придет день, когда все будут восхищаться твоими картинами и драться, чтобы заполучить их, они будут выставлены в самых крупных музеях, но ты должна целиком посвятить себя искусству, найти учителей, которые помогут тебе двинуться вперед, и, если в нашей стране это неосуществимо, возможно, в Новом Свете судьба будет на твоей стороне. Я хочу быть первой, кто разглядел твой талант, и это я заключаю выгодную сделку.

Элен не только моя лучшая подруга, она еще и единственный человек на земле, который верит в меня и поддерживает в стремлении идти этим путем. Она утверждает, что с возрастом я рано или поздно проявлю себя самым блистательным образом, что мой талант будет наконец-то признан и тогда я смогу вернуться домой и занять то место, которое мне подобает. Ее энтузиазм трогает меня, хотя я не могу сказать, волнует ли меня это искреннее признание или перспектива получить обещанные деньги, которые позволят мне осуществить свою мечту.

– Эти рисунки, если они тебе нравятся, я их тебе дарю. Но я не желаю ничьих милостей!

– Почему? – воскликнула она.

Не успела я ей ответить, как внезапно появился Жорж. Он выглядел взвинченным, волосы в беспорядке и галстук наперекосяк. Бросил свою накидку на плетеный диванчик. Элен предложила ему чаю, но он сухо отказался, тогда она предложила немного мадеры, если он предпочитает более крепкие напитки.

– Ты не могла бы оставить нас вдвоем, – попросил он. – Нам с Маргаритой надо поговорить.

Элен встала все с той же улыбкой, ничуть не обидевшись.

– Понимаю, – промолвила она.

– Останься, прошу тебя, – сказала я. – Элен – моя лучшая подруга, и у меня нет от нее секретов.

Я надеялась этим жестом принести извинения за то, что оттолкнула ее протянутую руку, и, догадываясь о причине взволнованности Жоржа, не хотела оставаться с ним наедине. Присутствие Элен его не особенно смутило. Элен оставила нас, и, пока ее не было, мы хранили молчание. Она вернулась с графином мадеры на серебряном подносе и тремя рюмками, наполнила их и протянула каждому. Жорж осушил свою одним глотком, словно собираясь с духом.

– После обеда, – начал Жорж, – пока вы были в саду, отец сообщил мне, что принял решение. Или мы поженимся и я начну в сентябре учиться фармацевтике, или он больше не даст мне ни гроша и выставит за дверь. Я возразил, что ты еще не дала ответа. Он сказал, что уже переговорил с твоим отцом и тот согласен при условии, что приданого не будет, мой отец не возражал, так что больше нет никаких причин затягивать дело. Вот.

– Что «вот»? – спросила я.

– Нам придется пожениться.

– Приди в себя, Жорж, об этом и речи быть не может. У меня тоже есть право голоса, и я говорю «нет».

– У меня тоже нет никакого желания, но что еще остается? Или катастрофа, нас ждут еще худшие неприятности.

– Тебя – возможно. А для меня ничего не меняется. Моя жизнь и так невыносима, куда уж больше.

– Послушай, Маргарита, есть один выход. Мы можем сделать вид, будто уступили и приняли ультиматум – поженимся, чтобы от нас отстали. Только для вида. Исключительно чтобы обеспечить себе покой и время. Если хочешь, будем спать в разных комнатах.

– Ты шутишь?

– Я очень серьезен. Ты сможешь делать то, что пожелаешь. Как и я. Мы просто двое друзей, которых семейные обстоятельства вынудили прибегнуть к специфическим способам защиты. Выживания ради. Мы разведемся, как только это станет возможно. Я возьму всю вину и расходы на себя. Обещаю в присутствии Элен.

– Я не выйду за тебя. И ни за кого другого тоже, кстати. Я никогда не буду собственностью мужчины. Не имею намерения менять одну тюрьму на другую.

– Напротив, ты будешь свободна. Тебе больше не нужно будет выносить отца, а меня ты и видеть-то почти не будешь. Придется обедать у моего отца по воскресеньям и время от времени обозначать свое присутствие на семейных сборищах, чтобы соблюсти приличия. А в остальном – делай что хочешь. Скажи ей, Элен, что это хорошая мысль и она ничем не рискует.

– Верно, – заметила Элен, – если вы не поженитесь в церкви, вас это ни к чему не обязывает.

– Ты сможешь заниматься живописью, сколько душе угодно, – продолжил Жорж, – я оплачу тебе любых преподавателей, каких захочешь. И клянусь, ты ни в чем не будешь нуждаться. Прошу тебя, не говори «нет», подумай спокойно, и сама увидишь, что это идеальный выход для нас обоих.

Жорж улыбнулся мне, по крайней мере попытался, движение губ выдало его беспокойство и превратилось в гримасу. Он пригладил волосы, встал, взял свою накидку и поспешно удалился.

– Мне его жаль, – сказала я Элен. – Но это шантаж, и я на него не поддамся.

– Однако что плохого, если вы с Жоржем поженитесь?

– Ты так думаешь?

– И потом, разве у тебя есть выход? Как ты собираешься сопротивляться?

– Не знаю; в этой стране хуже нет, чем быть женщиной.

Я услышала, как зазвонил колокольчик у входа в сад. Луиза вышла из дома открыть. Кто мог прийти в такой час? Из окна, укрывшись за складками шторы, я рассмотрела мадам Секретан, которая появилась в саду и пошла следом за Луизой к дому. Это был не визит вежливости. Мадам Секретан пришла не случайно и не для того, чтобы поближе познакомиться с будущей невесткой, она пришла выложить все начистоту и знала, что мы будем одни. Она не пожелала снять ни пальто, ни перчатки, ни свой капор. Только приподняла вуалетку. Она не удостоила меня даже легкой улыбкой, не спросила, как у меня дела, и не сочла себя обязанной произносить обычные банальности, положенные при встрече. Мы сели в гостиной в два соседних кресла, она жестом остановила Луизу, когда та собралась раздвинуть гардины, заявив, что у нее устали глаза, так что открывать не надо. Покачав головой, она отказалась от чашки чая, как и от оранжада, которые я предложила, и подождала, пока Луиза выйдет, потом прислушалась – я, как и она, различила шаги Луизы в коридоре, потом за той захлопнулась дверь кухни. Мадам Секретан сидела молча, я не спрашивала, зачем она пришла, просто ждала. Это не было тягостным молчанием, которое иногда воцаряется, если двое не знают, что сказать. Я без труда догадывалась, что именно она пришла мне заявить, и не собиралась сообщать ей, до какой степени мне плевать на ее душу и что мое самое горячее желание – не выходить замуж за ее сына-придурка. Я поудобнее устроилась в кресле и ждала, пока она заговорит. Минуты через две она заговорила спокойным, почти дружеским тоном:

– Маргарита, я слишком долго медлила, прежде чем открыть тебе все, что касается планов этого брака, я всегда знала, что объяснение неизбежно, но так страшилась его – ты представить себе не можешь, сколько мужества потребовалось, чтобы прийти сюда. Я очень тепло к тебе отношусь и была бы счастлива назвать тебя своей дочерью, мы могли бы стать настоящими подругами. Как ты наверняка заметила недавно за обедом, мой супруг считает дело решенным, он полагает, что это вопрос лишь времени, когда Жорж остепенится, пойдет учиться и сможет в конце концов взять на себя аптеку. Я знаю своего сына, он не будет следовать этим замыслам. Если уж я в чем и уверена, так это в том, что он тебя не достоин, он лентяй и ничего стоящего в своей жизни не сделает, у него отсутствует чувство ответственности, необходимое мужу и отцу семейства. Но не в этом причина моего прихода. Этот брак невозможен и его не будет, и я обязана предупредить тебя, чтобы уберечь от разочарования, которого ты не заслужила. Нечто крайне важное препятствует осуществлению этого брака, более важное, чем мы, – то, чему подчиняются и наши дела, и наша совесть. Видишь ли, этот союз невозможен, потому что вы уже обвенчаны. Да-да, обвенчаны шестнадцать лет назад. Я вижу на твоем лице удивление, и недоверие, и улыбку тоже. Я дрожу от стыда, потому что воспоминание о том роковом дне постоянно мучит меня. Мы были молоды, и беспечны, и глупы, но я не ищу оправдания. Мы ничего не замышляли заранее и не планировали. Тогда мы очень часто виделись с твоими родителями, мы были лучшими друзьями в мире. Твой отец был свидетелем на нашей свадьбе, а Луи – на свадьбе твоих родителей. И наши союзы были благословлены здоровыми детьми. Очень скоро Жорж и ты стали неразлучны, еще до того, как научились говорить, было счастьем смотреть, как вы держитесь за ручки, и для нас всех представлялось очевидным, что эта взаимная склонность будет развиваться и скрепит судьбу наших семей. До того июльского дня, вам тогда было года три-четыре; вы играли вместе, а мы разговаривали о будущем, когда твоя мать воскликнула: Ой, давайте поженим их!