Он бежал что есть сил по знакомой лесной тропе к лагерю Потерянных, продираясь иногда сквозь откуда-то взявшиеся непроходимые заросли. Питер задыхался от быстрого бега, но остановиться не мог — спешил убедиться, что его страшные догадки неверны. Он был настолько взволнован, что совершенно забыл, что в этом мире он умел летать, и вспомнил об этом только тогда, когда до лагеря оставалось не больше сотни метров. Питер выбежал на поляну на берегу озера и остолбенел. Лагерь был пуст и разгромлен. И снова этот липкий, тошнотворный запах смерти… Что здесь могло произойти такого, что это место из уютного лагеря превратилось в декорацию какой-то катастрофы, полной разрушения и хаоса. Питер, оглядываясь по сторонам, присел возле кострища и потрогал камни — они были абсолютно холодными. Значит, лагерь опустел несколько дней назад. Питер закрыл глаза, пытаясь связаться с Тенью, но эта попытка ни к чему не привела. Видимо, все произошедшее в темном портале, все же разорвало их связь. Дело принимало дрянной оборот… Пэн улегся на холодную землю, положив голову на бревно, которое когда-то служило Потеряшкам «шикарным диваном», и глядя в сумеречное небо, пытался успокоиться и привести свои мысли в порядок. Сейчас, когда он вернулся, ему необходимо было понять, что произошло с Неверлэндом, потому что теперь его мир, что когда-то был ярким и цветным, стал ничем не лучше той Тьмы, из которой Пэн стремился выбраться. Теперь его мир такой же мрачный, такой же холодный, такой же почти черный, с царящими в нем хаосом и разрушением, и в нем также одиноко… Зачем он вернулся? Зачем ему опять эти испытания? Зачем ему одиночество в этом мире?.. Хотя нет, он не одинок… Питер чувствовал на острове присутствие других — тьма, наверное, наградила его таким даром. И это давало Пэну надежду, что все не так уж и плохо. Нужно было только разыскать тех, кто еще находился на этом острове. Вопрос только — как? Самое простое — это облететь весь остров. Может, удастся что-то заметить… Когда Питер услышал незамысловатую мелодию свирели, то сначала не придал этому никакого значения — мало ли что может померещиться в этой удручающей серости? Но кто-то настойчиво извлекал звуки из незатейливого инструмента, и Питер вспомнил, что так его когда-то вызывал Киллиан, когда приплывал со своим «товаром»… Киллиан! Пэн подхватился на ноги.
Взмыв в сумеречное небо, Питер на мгновение завис в воздухе, прислушиваясь — мелодичный звук доносился не с берега, а из лесной чащи. Мелодия была совсем не такой, какую обычно наигрывал Капитан Джонс. Она звучала тонко, пронзительно, печально. Словно плакала о ком-то или о чем-то. И Пэн полетел на этот звук, отмечая с высоты мрачность и неприветливость своего острова. И видеть Неверлэнд таким было больно… Питер с высоты заметил яркий огонь костра и бесшумно приземлился на лесной опушке, скрываемой плотно растущим колючим кустарником. Вокруг костра сидели мальчишки, которые сиротливо жались друг к другу и слушали печальную мелодию свирели. Появления Пэна никто не заметил, потому что его скрывала тень, но он был ужасно рад видеть своих Потеряшек. Питер обвел взглядом поляну — помимо мальчишек, которых вроде стало меньше, неподалеку возле костра сидел Тень и беспокойно втягивал носом воздух, и совсем рядом с огнем лежал Призрак и задумчиво смотрел в языки пламени. Странно, что волки не чувствовали его присутствия… Питер заметил, что рядом с волками нет белого ворона, который обычно всегда был завсегдатаем таких посиделок. И это насторожило Пэна, и он напряженно всматривался в силуэты мальчишек, пытаясь хоть в ком-то узнать человека, который был ему невероятно дорог… Феликса.
Plan Three — Brush It Off
Когда Питер понимает, что Феликса на опушке нет, внутри что-то обрывается… А запах смерти уже просто разъедает его ноздри…
— Сэд, сыграй что-нибудь еще…
От звука тихого голоса сердце Питера замирает. Он вглядывается в темноту за костром, пляшущий свет которого мешает рассмотреть человека, чей голос так похож на голос того, кого Питеру бы хотелось увидеть сейчас больше всего на свете. Пэн выходит из тени к костру, и все от неожиданности застывают как изваяния, испуганно глядя на него. Даже Призрак потрясен его появлением. А Пэн не сводит глаз с темного силуэта человека, сидящего ко всем спиной немного в стороне. На его понуро опущенных плечах темно-зеленый, изрядно потрепанный плащ, капюшон которого скрывает… светлые кудри — Пэн уверен в этом. Сердце Питера делает в груди какой-то невообразимый радостный кульбит, потому что это…
— Феликс, Питер здесь, — осторожный шепот кого-то из мальчишек, заставляет Феликса напрячь плечи.
— Очень смешно… Но не нужно больше так шутить, Фидгет, — Феликс даже не поворачивает головы в сторону шутника. — Сэд, поиграй еще…
Все смотрят на Питера, и тот кивает мальчику, у которого в руках свирель. Когда вновь звучит мелодия, Питер тихонько пересекает поляну и останавливается за спиной Феликса. Он задумывается лишь на мгновение, а потом совершенно по-детски закрывает другу глаза ладонями.
— Питер… — голос Феликса звучит неуверенно.
Питер сбрасывает капюшон с головы Феликса, запускает пальцы в его светлую шевелюру, взлохмачивает волосы и, наклонившись к уху, шепчет:
— Угадал…
Феликс цепенеет, но не поворачивается. И Питеру кажется, что Феликс или не верит тому, что слышит, или боится повернуться.
— Феликс, это правда я. Я вернулся, — Питер кладет ладони на плечи друга, чтобы тот поверил в его материальность, и легонько сжимает их.
Феликс вздрагивает от его прикосновения, но все равно не поворачивается. Мало того, он поспешно натягивает капюшон на голову, скрывая под ним свое лицо, и Питера все это озадачивает. Он перешагивает бревно, на котором сидит Феликс, и встает прямо перед ним.
— Посмотри на меня, Феликс. Это правда я, — Феликс замирает и еще ниже опускает голову. — Ты злишься на меня?
Феликс мотает головой, а Питер не понимает ровным счетом ничего, глядя на опущенную голову друга. И тогда он присаживается на корточки и заглядывает под капюшон, чтобы увидеть, наконец, лицо того, о ком беспокоился больше всего. Они встречаются взглядами, и у Питера перехватывает дыхание, когда он видит бордовый, припухший, сильно воспаленный и, по всей видимости, очень болезненный порез, проходящий через все правую щеку до переносицы и уродующий красивое лицо Феликса. Пэна передергивает от увиденного, и он непроизвольно зажимает рот рукой. Нет, ему не противно. Ему больно видеть страх в глазах друга и ту поспешность, с которой Феликс отворачивается от него. Питер поднимается на ноги и решительно сбрасывает капюшон с головы друга. Он осторожно обхватывает лицо Феликса ладонями, боясь причинить ему еще больше боли, и заставляет посмотреть на себя.
— Не нужно прятаться от меня, Феликс… Слышишь? — Питер шепчет, глядя в голубовато-зеленые глаза Феликса, в которых стоят слезы.
— Я выгляжу ужасно… — Феликс замирает в руках Питера. — Я похож на монстра…
— Мне абсолютно наплевать, как ты выглядишь. Главное, что ты жив, — Питер стирает большим пальцем одинокую слезу, что стекает по здоровой щеке Феликса. — Ты жив — и это самое главное для меня… Понимаешь?
Питер что-то шепчет ему еще, целуя его уродливый воспаленный порез, но Феликс не слушает, потому что отвлекается на легкие, невесомые прикосновения губ Питера, чувствуя, как уходит мучившая его боль.
— Вот так-то лучше, — Питер некоторое время смотрит изучающе на бледное лицо друга, а потом удовлетворенно кивает. — Значительно лучше. Но шрам, скорее всего, все равно останется. Если бы сразу, то даже шрама бы не было.
Феликс недоверчиво трогает правую щеку, которая причиняла ему последние дни сплошные беспокойства, и проводит пальцем по тонкой линии — не больно, совсем не больно.
Питер улыбается и снова коротко целует Феликса в щеку — они не доиграли свою игру:
— Скучал?
И Феликс знает, какой ответ от него ждет Питер, и это именно то, что ему сейчас хочется сказать:
— Очень…
