Когда-нибудь свалишься с крыши – встретил его Колька внизу – и голову проломишь.

Алешка передохнул, успокаивая дыхание.

– Ничего ты не понимаешь, – усмехнулся он, – пока сам не попробуешь.

– Ну да, охота голову ломать. Мне и снизу страшно на тебя смотреть, когда ты стоишь на краю. Стоп, – остановил он друга, – тебе через главный вход нельзя, там Марьиванна караулит, кто-то насвистел, что ты на крыше.

– Придется лезть через 'запасной вход'.

Алешка нашел нужное окно, вскарабкался и, просунув обе руки в форточку, подтянулся и щукой проскользнул вовнутрь, в свою спальню.

***

Подождите немного, не торопитесь за ним, я хочу познакомить вас еще с одним героем нашего рассказа, – это барский дом.

Постаревшая усадьба, некогда одиноко стоявшая вдали от города, в бескрайней степи, теперь же окруженная новостройками, видимо доживала свои последние годы.

Когда-то величественная, с претензией на оригинальность, усадьба обветшала, главный вход, с большими, в античном стиле, колоннами, давно закрыт, остался только запасной выход, тот, что раньше использовался дворовыми людьми. Вся штукатурка на стенах усадьбы покрылась трещинами как паутиной, а лепные украшения в некоторых местах осыпались, обнажив кирпичную кладку. Казалось, усадьба держится из последних сил, но все имеет свой предел прочности. Почему ее до сих пор не снесли, никто не знает, может быть ' наверху' еще не решили, что с ней делать, то ли музей открыть, то ли на этом месте парк разбить? В любом случае надо куда-то девать семьдесят пять его маленьких жильцов.

А мне жалко усадьбу, сейчас такие дома не строят, в ней уютно. Ну разве можно ее сравнить с панельными, однообразными коробками?! Это не дома, это ульи какие-то, припорошенные пылью.

Эта усадьба может похвастаться своей богатой историей. В этом доме выросло не одно поколение дворян, послуживших России. В гражданскую здесь размещались штабы то белых, то красных, и даже батьки Махно, а потом пришло ЧК, и подвалы усадьбы использовали под тюрьму. Когда же время лихолетья прошло, и началась мирная жизнь, сюда вселили неугомонное племя беспризорников, и дом стал называться детской колонией имени "Третьего Коминтерна", преобразовавшись впоследствии в детский дом, в котором содержались неблагополучные ребята. Одни попадали сюда после побегов, другие как наказание, третьи… а третьи случайно, просто не было мест в других детдомах.

Об этой усадьбе ходят легенды. Говорят, что в ней водятся привидения. Что в глубоких подземельях бродят загубленные души крепостных; несчастных, замученных чекистами; ребят, заваленных во время бомбежки в Отечественную. Что где-то здесь, глубоко под землей спрятан клад, что… но, впрочем, не будем торопить события, давайте, посмотрим все сами.

А теперь прошу проследовать за нашим героем, под своды старинной усадьбы.

***

Построение было как всегда перед сном и утром, после подъема, ребята выстраивались в две шеренги, воспитатели пересчитывали их и, в зависимости от настроения ругали или хвалили. На построение нельзя опаздывать, иначе наказывали всю группу, а группа потом тебя.

В детдоме всегда надо быть настороже, даже когда спешишь, надо смотреть под ноги, чтобы не подставили подножку, а если подставили, и ты увидел, то можно 'нечаянно' наступить шутнику на ногу, но надо смотреть кому, если старшекласснику, то лучше не наступать, а перепрыгнуть.

Сегодня дежурила самая строгая воспитательница, значит, не удастся побеситься, покидаться подушками или тапочками, но зато у них для нее было заготовлено другое развлечение…

После того как все улеглись в свои постели, дежурная в последний раз прошлась вдоль коек, выключила свет и тут… все тихонько замычали. Она поняла, что ей приготовили сюрприз и усмехнулась.

– Если вы хотите завтра подметать весь двор, то можете продолжать гудеть, – гул не прекращался. Воспитательница прошлась вдоль коек. – Мести будете только вы, даю вам еще последний шанс, – она вышла.

Постепенно гул затих, нет, не из-за того, что ее испугались, просто не получилось довести воспитательницу до истерики, – она оказалась опытнее.

Тишина продолжалась недолго, Санька на цыпочках, подбежал к двери. Ребята ждали вестей от старшеклассников, из соседней спальни.

– Идут, – негромко крикнул Санька, смотревший в дверную щелку и ребята сразу 'проснувшись' негромко загалдели.

– Ша! Заткнитесь! – прикрикнул Чика, встав в полный рост на своей койке. Он второгодник и выше всех в группе, воображая из себя 'главаря', и если мог, то старался подтвердить это кулаками, правда, если рядом не было старшеклассников. Все постепенно успокоились. – Слухай сюда, – сказал он, – говорить с ними буду я, если все нормально, я соглашусь, и чтобы никто не вякнул…

Как только он сказал последние слова, дверь в спальню слегка приоткрылась, и вовнутрь 'проскользнули' двое старшеклассников.

– Чего разгалделись?! – недовольно буркнул вместо приветствия один из них.

– Значит так! – начал другой без вступления, как будто разговор только что прервался, – нам из новоселок объявили войну, завтра подготовка, а в воскресенье сражение на пустыре, в четыре вечера, чтобы ни одна воспитка не знала об этом, иначе все провалится. Подготовьте рогатки, 'гранаты', ну, вы сами знаете что…

– А гранаты настоящие? – пискнул Костик и, испугавшись своей смелости, накрылся одеялом.

Все засмеялись.

– Малышню не брать, – добавил вошедший, – а то еще настоящей гранатой бабахнет.

Все снова дружно засмеялись

– Пугачи тоже не вздумайте брать, милиции нам еще не хватало, – сказал он напоследок и, гордые своей выполненной миссией, старшеклассники, развернувшись, вышли.

Все сразу зашумели, обсуждая новость, Чика попытался что-то сказать, но его уже никто не слушал, увлеченные будущим сражением.

Такой же гвалт послышался и из соседней мальчишеской спальни.

***

Извините, что опять вмешиваюсь, но я хочу кое-что разъяснить.

Сражения происходили не часто, раньше дрались с шайками из соседних бараков. Бараки даже жильем назвать трудно, построенные из глины, самана, досок, фанеры, тряпья, и называли их в простонародье 'шанхайчиками'. Они 'повыростали' как грибы вокруг, особенно после гражданской. Разделенные узкими улочками на квадраты, они становились 'собственностью' местной шпаны и часто, обычно по пустякам, затевали драки друг с другом, которые даже милиция не решалась разнять. Иногда жители шанхайчиков, объединившись, нападали на детдомовцев, вот тогда драка становилась особенно жестокой!

Детдомовцев не любили, может быть, эта нелюбовь повелась с начала смутных двадцатых годов, когда здесь впервые появилась детская колония, куда вселилось веселое, занозистое племя беспризорников. Часто, бывшие питомцы 'улиц', выходили на 'промысел', очищая местные сады от фруктов, обворовывая зазевавшихся прохожих, и бараки, а может, не любили их потому, что они сплоченней, чем одиночные шайки какого-нибудь квартала шанхайчиков.

Рассказы об особенно жестоких 'боях' передавались устно, проигранные бои забывались быстро, а победы запоминались надолго. Иногда, во время такой драки, в ход шло настоящее оружие, оставленное в последних войнах – гражданской, а потом и отечественной, тогда уж милиция бралась за шпану всерьез, вызывались внутренние войска, и междоусобица, на некоторое время затихала.

Со временем бараки стали сносить и строить на их месте хрущевки, городские кварталы медленно, но уверенно окружили дворянскую усадьбу.

Драки постепенно затихли, как и исчезла жестокая нищета бараков, и вместе с ним извечная месть улиц и детдома. Кое-кто из местных, оставшись жить в этом районе, в новых пятиэтажках, вспоминал давно ушедшее время, и по старой привычке снова начиналась буча.