- Чего? - нахмурилась я, пытаясь понять сказанное. Вдруг мне казалось, будто я что-то вспоминаю, будто слышу эхо голоса Алёны. - Хотя постой! Она говорила в точности то же самое! И она... кажется, она хотела найти, что же там в бесконечности внизу. Получается, как пишет МакКинсли... она собиралась выяснить, надстройкой над чем являются атомы. Но от меня она хотела... движения в другую сторону...

- Ничего сейчас не понял, - признался Петя.

- И я. И я никогда не понимала, чего хотела Алёна. Слушай, я хочу арендовать машину и съездить в деревню.

- Одна? Прости, но ты не всегда адекватно себя ведёшь, чтобы ехать одной за двести километров.

- Обычно люди говорят "можно я поеду с тобой?" вместо обвинений в неадектавности, - меня начинало злить то, что Петя ведёт себя как взрослый с неразумным ребёнком.

- Прости, мне всегда фигово удавалось общаться с людьми.

При взгляде на растерянное лицо Пети мне стало стыдно, что я втянула его в своё психическое расстройство. Он прилетел домой в долгожданный отпуск и был вынужден таскаться с неадекватной коллегой по Тверской области. Но мне было страшно отказываться от помощи, потому что ехать в деревню Ба было до дрожи в коленях и до обледенения пальцев жутко. Как будто я добровольно собиралась окунуться в ночной кошмар...

***

Равнины Тверской области встречали нас поздним снегом, несколько раз растаявшим и вновь схватившемся в ледяную коросту на полях. Я, сидя за рулём, искала дорогу по навигатору, не спросив пути у родителей, потому что не могла представить, как объяснить моё желание съездить в давно проданный дом. Ностальгией по месту, в котором была два раза в детстве? Желанием вспомнить покойную бабушку? Надеждой вернуть психическое расстройство, заставляющее меня слышать голос умершей два века назад родственницы? Представляю их реакцию...

- По-моему, мы едем двадцать километров не в ту сторону, - говорил Петя, сидя на пассажирском сиденье и заставляя навигатор подключаться к сети, которая не ловила уже сорок минут. - Ты точно не помнишь эти места?

- Блин, здесь просто поля, лес и бездорожье, - ответила я, всматриваясь в горизонт. - Всё выглядит одинаково.

Проделав крюк в шестьдесят километров, я увидела знакомую церковь вдалеке. Белый камень и красная крыша резко выделялись на фоне едва зеленеющей травы и грязного снега.

Рядом с церковью стояли машины первых дачников, которые не смогли доехать до дома по рытвинам и оставили машины на въезде в деревню. Мы вынуждены были поступить так же, потому что за храмом вышел из берегов пруд, собравший воду всех местных талых ручейков. Дачники пробирались на участки в резиновых сапогах по пояс, а мы вышли из машины в белых кроссовках, знакомых лишь с сухими чилийскими горами. И если я нашла дома старый пуховик, то Петя приехал в лёгкой толстовке с рисунком анимешного робота.

- И какой план? - спросил Петя, прыгая с камня на камень и пытаясь не запачкаться.

- М-м-м, - я делала вид, будто придумала план заранее. - Хочется найти старожилов, расспросить про Алёну. И у меня с собой молитвенник, вдруг кому-то он знаком.

- Ну конечно, - саркастично заметил Петя.

Большая часть дачников получили дома по наследству, то есть были правнуками крестьян и священников, живших в деревне столетия назад. Многие здесь могли быть моими родственниками, но по словам родителей, ни переписи населения, ни другие документы не пережили революции и войны. Надежда на то, что память людей живёт дольше бумаг, была слаба.

Постучавшись в ближайший забор, мы встретили тепло одетую женщину, вспахивающую первые грядки. Она отворила калитку с лопатой в одной руке и маленьким радио - в другой.

- Чего вам? - спросила та.

- Простите, но вы давно живёте в этом доме? - спросила я.

- Всю жизнь, а что? - с подозрением спросила она.

- Понимаете, я пытаюсь восстановить свою родословную и вот... собираю информацию о родственниках, живших в этой деревне двести лет назад, - сказала я.

- Двести лет? - присвистнула женщина. - Мои деды да бабки здесь жили всегда. И кто здесь жил в войну, я рассказать могу, но при царе... Нет, девочка, тебе к Семёнычу! Он-то собиратель этого... фольклора.

- Не подскажете, где его найти? - спросил Петя.

- Последний дом по улице за прудом. Не пропустите, самый разваленный.

Поблагодарив незнакомку, мы попытались пробраться к пруду. Кроссовки моментально промокли, а ноги запачкались по колено. Я чувствовала, как Петя мысленно проклинал меня, но вслух этого не говорил.

- И что нам расскажет собиратель фольклора? - бурчал тот под нос. - Матерные частушки?

Во снах я видела деревню сотни раз, знала каждый дом и каждую улицу. Я помнила, где жила Алёна до свадьбы и где затем жила с Архипом. Я помнила, где она набирала воду, куда гоняла пастись скотину и где играла с детьми. Но сейчас всё выглядело по-другому. То ли виноваты два века времени, то ли сны были всего лишь снами. Дома стояли не на своих местах, и даже церковь, которой точно недавно стукнул трёхсотлетний юбилей, не походила на церковь из снов.

- Вот дом бабушки, - остановилась я у старого сруба с наглухо закрытыми окнами и нетронутым огородом. - Дом, который родители продали. Кажется, новые жильцы не открыли сезон.

- Во сне ты... то есть Алёна жила в этом доме? - спросил Петя, пытаясь салфеткой оттереть грязь с джинов.

- Нет, я не видела этот дом во сне. Наверно, его построили позже. А на его месте стоял... стоял... нет, не помню. Всё очень сильно изменилось. И пруд, блин, не на своём месте. Мне казалось, он был прямо перед церковью, а тут две улицы между ними!

- Перетёк, наверно, - сказал Петя, фотографируя местность на телефон.

Кое-как добравшись до нужной улицы, мы нашли чёрную покосившуюся избу Семёныча неопределённого возраста, которую я тоже не помнила по снам. Древний сгорбленный старик сидел на полуразваленном крыльце и жевал вяленую рыбу. Заметив нас за забором из сетки-рабицы, тот свернул остатки рыбы в газету, будто думая, что мы пришли её съесть. К газете сразу проявила интерес серая кошка, спрыгнувшая из окна.

- Блин, стрёмный старик, - прошептала я.

- Твой последний шанс на существование Алёны, - с волнением сказал Петя. - Добиться бы от него хоть слова.

- Добрый день! - крикнула я из-за забора. - Можно мы зайдём? Хотим у вас спросить!

- Я вам денег не дам! - крикнул старик. - Покупать ничего не буду!

- Просто поговорить! - крикнул Петя.

- Стойте, я сам выйду! - ответил старик.

Крякнув, он поднялся с крыльца, опираясь на изогнутую палку, и доски крыльца жалобно запричитали. Под рваной телогрейкой Семёныч оказался одет в длинную рубаху, какие я видела на крестьянских мужиках во снах.

- Журналюги? - громко спросил старик, когда подошёл к забору. - Давеча меня на камеру снимали. Старейший житель Тверской губернии перед вами!

- Сколько же вам лет, дедушка? - спросил Петя.

- Вам и не снилось, девочки, - махнул рукой Семёныч, а Петя хмыкнул, но интеллигентно промолчал. - Вам и не снилось...

Меня передёрнуло от слова "снилось" из уст Семёныча, как будто призрак потрогал меня за плечо. Поняв, что старик едва слышит, я громко сказала:

- Я собираю информацию о своём генеалогическом древе, не могли бы вы помочь? Вот у меня есть старый молитвенник, найденный на чердаке. Ему лет двести. Здесь есть стёртая надпись с именем. Кажется, написано, Алёна.

- Молодец ты, девочка, большая молодец! - причмокивал губами старик и улыбался. - Но Алёнок я за жизнь повидал тучу! У нас в церкви-то икона святой Елены висит. Всегда половина деревни ходила Ленами, а половина - Алёнами!

- Вот как... - растерялась я. - Была Алёна, а у неё муж Архип. Не слышали про таких? И у Архипа сестра Таня была. У Алёны с Архипом несколько детей родилось, и среди них старшая дочь Нина, утонувшая на пруде. На этом самом пруде! Не слышали?

- Тебе всё это в молитвеннике написали? - глухо рассмеялся Семёныч.