- Десять дней? - удивилась я.

"Представляешь!" - думала я Алёне, но Ба оставалась равнодушной к любым новостям астрономии.

- Да! Круто, правда? - радовался Петя. - Раз она находится к своей звезде в двадцать раз ближе, чем мы к Солнцу, то и орбита пропорционально меньше получается.

- Потенциальная жизнь не сгорит на таком расстоянии?

- Не, в статье же сказано, что звезда Росс 128 - это красный карлик с массой в пятнадцать процентов от Солнца.

- Значит, скоро полетим на новую планету? - улыбалась я.

- Да, в первом ряду! Прости, мне нужно бежать. Сама понимаешь, отмечаем публикацию!

За Петю я была искренне рада. Больше, чем когда-либо была рада за себя, потому что мечта Пети сбылась: он приехал в обсерваторию, о которой мечтал много лет и в первый же месяц стал частью крупнейшего научного открытия. У меня же никогда не было мечты, я никогда не грезила по ночам оказаться в Чили и корпеть над цифрами, выдаваемыми телескопом. Людям без заветных желаний остаётся лишь радоваться за мечтателей, чьи в прошлом несбыточные надежды стали реальностью.

За месяц, пока в обсерватории Ла-Силья дорабатывали статью, на нашей горе Тололо произошли изменения: к нам приехала новая группа американских учёных, в которой оказались и знакомые мне аспиранты КалТека. Среди них была молодая Изабель, изъясняющаяся с сильным немецким акцентом и почему-то предпочитающая вещи исключительно жёлтого цвета. Изабель сразу узнала меня и подбежала здороваться.

- Илона, это ты? - помахала рукой Изабель. - Из дома Айвери? Соседка Джанет?

- Да, это я, - улыбнулась я и пожала руку незнакомке, пытаясь сделать вид, что помню её.

- Мы с Джанет одно время вместе работали над нейросетями, - пояснила Изабель. - Год или два назад я постоянно в Айвери тусила.

- А, точно! - я хлопнула себя по лбу, изображая, что вспомнила.

"Спроси, зачем она здесь", - думала Алёна, в которой проснулся слабый интерес.

- Здесь тоже над нейросетями работать будешь? - спросила я.

- Просто над ПО, - ответила Изабель. - Как я поняла, до нейросетей вашей обсерватории ещё далеко.

Я жила здесь пару месяцев и едва ли могла назвать обсерваторию Серро-Тололо своей, но почему-то после подобного отзыва Изабель почувствовала себя ущемлённой. Да, в обсерватории были проблемы, но каждый учёный вкладывал душу в работу!..

"Помолчи, пожалуйста, - неожиданно вежливо и равнодушно сказала Алёна и продолжила усталым, но игривым тоном. - И что она собирается менять в нашем программном обеспечении?"

- Ты собираешься что-нибудь... чинить? - спросила я.

- Вроде того. Доктор Штейн написала, что у вас до сих пор проблемы с телескопом Виктора Бланко, да? Кажется, ваша команда не смогла устранить неполадки.

Давно я не интересовалась работой Якуба, в задачу которого как раз должен был входить ремонт главного телескопа. Ему на замену, очевидно, и явилась Изабель. Иногда я замечала Якуба бессмысленно прогуливающимся по вершине горы, пинающим булыжники со снегом и ругающимся по-польски под нос.

С появлением в обсерватории Изабель Алёна активнее включилась в социальную жизнь коллектива и заставила меня постоянно торчать с командой доктора Штейн, хотя я до сих пор должна была работать над неправильной галактикой с директором Смитом.

"Да вечером тебе всё посчитаю, - отмахивалась Ба, - иди к Штейн, у неё сейчас сидит Изабель".

И мне снова приходилось подчиняться Алёне и изображать интерес к исследованиям группы Штейн, к их многочисленным проектам о звёздах и кометах. Я, кажется, так профессионально имитировала увлечённость, что меня включили в исследование, проводимое их командой. И теперь мы с Алёной были вынуждены работать в два раза больше...

- Не ожидала, что окажусь в чилийской обсерватории, - говорила Изабель, когда мы обедали на улице рядом с телескопом Виктора Бланко. - И не ожидала, что мы будем изучать тёмные пятна облака Оорта.

"Какого облака?" - думала я Алёне.

"Боже, как ты выживаешь в обсерватории без тривиальных знаний?" - вяло возмущалась Ба.

Оказалось, что облако Оорта - огромная сфера вокруг Солнечной Системы, являющаяся своеобразной границей нашей планетарной системы, но имеющая протяжённость в десятки раз больше, чем расстояние от Солнца до Нептуна или до Плутона, который уже давно никто не считает планетой. Сфера эта больше гипотетическая, чем реально существующая, потому что материя в ней пребывала в крайне разреженном состоянии. Проще говоря, там почти ничего нет, хоть и считается, что в облаке Оорта "зарождаются" каменные, ледяные и железные объекты вроде долгопериодических комет. Команда доктора Штейн пыталась найти "тёмные пятна" облака Оорта, то есть понять, есть ли на границе Солнечной Системы более крупные объекты, чем кометы.

- Действительно, очень интересно, - кивала головой я, выслушав объяснение Алёны и сделав вид, что поняла его. - Жаль, что пока результатов нет.

- Даже если мы не преуспеем, за нас это сделает "Вояжер-Один", - мечтательно говорила Изабель. - Считается, что зонд покинул пояс Койпера, где вращается Плутон, и вошёл в облако Оорта. Доктор Штейн говорит, что "Вояжер" достигнет внутреннюю часть Облака в две тысячи трёхсот десятом году. Вот тогда наверняка и узнаем про "тёмные пятна".

- Если "Вояжер" доживёт, - сказала я, глядя на небо и тщетно пытаясь представить насколько далеко от нас летит "Вояжер", самая одинокая частичка человечества.

- Пока что неплохо держится, - улыбнулась Изабель. - В конце концов, летит с семьдесят седьмого года на плутонии.

Ба и Изабель долго болтали на темы, которые на самом деле совсем не интересовали Алёну, вроде технологии применения солнечного ветра для межзвёздных полётов или экономической эффективности ферм на Марсе. Последнее время казалось, что Ба волнует всё меньше и меньше вещей, хотя прежде она пыталась понять всё вокруг: от поведения муравьиных колоний до изменения генома человека внутри тела.

Шли дни, и Алёна отзывалась на мои слова меньше и меньше. Задания директора Смита выполнялись всё неохотнее, Ба больше не твердила про уровни и не требовала посреди ночи слушать лекции о клонировании овечки Долли.

Упадок сил многие работающие в Серро-Тололо связывали с низким давлением на большой высоте, но я боялась, что у усталости Ба могут быть другие корни. Она стала мало говорить со мной, и я ловила себя на мысли, что скучаю по старым подколкам Алёны и по её долгим и бесплодным попыткам объяснить мне формулы высшей математики или логику расположения элементов в таблице Менделеева.

Даже разговоры с симпатичной Изабель ненадолго пробуждали интерес Алёны, и она быстро выключалась из реального мира. В КалТеке же Ба готова была ежедневно вытаскивать меня в клубы и знакомиться с девушками, даже если на следующее утро нужно было проводить презентацию курсового проекта. Алёне хватало сил протанцевать несколько часов в клубе, познакомиться с несколькими девушками, и с некоторыми намного ближе, чем мне бы хотелось, а после, за пару часов до рассвета, доделать слайды презентации и заставить меня выучить текст.

А теперь я периодически слышала её печальные вздохи. Три часа умственной работы утомляли её, как в былое время не утомлял и год. Общения же с людьми она старалась избегать любыми средствами.

***

В том сне Алёны я видела мир словно из-под грязной тёмной воды, и даже звуки доходили искажёнными. Я пробиралась через мутные образы видений без путеводной нити.

Снова стоит зима или ранняя весна, когда белый снег перемешивается с коричневой деревенской грязью. Усталая Алёна шаркает по просёлочной дороге, едва переставляя ноги. Она сгорблена, как старуха, но я знаю, что во сне она совсем молода, ей не исполнилось и тридцати.

Обычно я не чувствую боль Алёны, но в этот раз ощущаю, как её лёгкие сжаты спазмом, а разрывающий кашель заставляет Ба выплёвывать кровь, густую, как жирная сметана. Алёна идёт непонятно куда. Кажется, по полю в сторону леса, потому что я не вижу ни домов, ни людей, а лишь бело-коричневое поле, обрамлённое голым чёрным лесом.