Разглядывая её с каким-то внутренним трепетом и волнением, Дэфне Султан с тоской подметила, что Айше была очень похожа на покойного Шехзаде Баязида. Те же черты лица, русые волосы, карие глаза, в которых плещется благородство и внутренняя смелость. Меланхолия и ностальгия овладели ею. Перед глазами пронеслась вся та жизнь рядом с Баязидом, которая, казалось, была давно забытым сном. Вспомнила, как в последний раз видела его, умоляла остаться в Кютахье и не обнажать меча. Но он не послушал. В отличие от своего брата, сражался смело, честно и благородно, но проиграл. Войну, государство и даже свою жизнь…

— Постарела, — поправила её Дэфне Султан. — Годы и тебя не щадят… Я помнила тебя крохотной тринадцатилетней девочкой, боящейся спать одной из-за кошмаров.

— Они и сейчас, спустя десятилетия, не оставляют меня, — улыбнулась Айше Султан. — Присядем?

Улыбающиеся госпожи вместе опустились на тахту и тепло взглянули друг на друга. Дэфне Султан, не сдержавшись, сжала руку Айше Султан в своей ладони.

— Как ты, Айше?

— Неплохо. После вашего отъезда в Манису, Валиде Султан и покойный султан Мехмет выдали меня замуж за санджак-бея отдаленной провинции, несмотря на мой юный возраст. Но, я вполне довольна своей жизнью.

Их разговор плавно касался различных тем, но случайно коснулся Шехзаде Селима.

— Я слышала, будто здесь, в Амасье, похоронен Шехзаде Селим, брат нашего Повелителя, — проговорила Айше Султан, но осеклась, увидев, как помрачнела Дэфне Султан.

— Верно, — степенно кивнула она. — Покойный Шехзаде Селим похоронен в мечети султана Баязида. С ним рядом покоится и его сын, Шехзаде Коркут. Насколько мне известно, он был ещё младенцем, когда его настигла казнь.

— Порой приходится идти на страшные деяния ради сохранения благоденствия в государстве, — мудро заметила Айше.

— Убийству невинных младенцев нет оправдания, — возразила Дэфне Султан, печально нахмурившись.

— А что же с матерью Шехзаде Коркута?

— Инджи-хатун покинула Амасью ещё до нашего с Баязидом приезда. Она отправилась вместе с Севен Султан, сестрой султана, что её навестила, в столицу. После, не выдержав страданий, выпавших на её долю, покончила с собой. Да покоится она с миром.

— Аминь.

— Если пожелаешь, можем побывать на могиле покойных Шехзаде, — предложила Дэфне Султан, пожав плечами. — Я часто бываю там. Почему-то чувствую вину за то, что случилось с ними. Ведь ради будущего Баязида и Сулеймана Орхан так поступил со своими братьями…

— Вы ни в чём не виноваты, Султанша, — отрицательно покачала русоволосой головой Айше Султан. — Такова была воля Всевышнего… Но, я бы хотела посетить мечеть султана Баязида.

Топ Капы. Гарем.

Этот день окрасил веселую и беззаботную жизнь гарема султана в серые и мрачные краски. Траур преобразил яркие оттенки платьев в единый чёрный цвет, улыбки в грусть, разговоры в задумчивое молчание. Лишь тоскливые напевы женщины, читающей Коран, эхом отзывались в этих стенах.

Гевхерхан Султан, восседая на широкой атласной подушке возле накрытого скромными яствами столика, бросила беспокойный взгляд тёмно-карих глаз к мрачно-надменной Хюррем Султан, сидящей подле неё. Сжимая в руках полный кубок, она смотрела в пустоту, не шевелясь и не разговаривая с тех самых пор, как сестра рассказала ей о смерти матери.

Селин Султан с дочерью Фатьмой, сидя на другой подушке, молчали, но изредка маленькая госпожа что-то спрашивала у своей матери, и та шёпотом ей отвечала, стараясь не беспокоить скорбящих.

Фатьма Султан, облачённая в траурное чёрное платье, со своими длинными чёрными волосами и пронзительными чёрными глазами казалась воплощением тьмы и ночи — таинственная, молчаливая и таящая в себе какую-то угрозу, скрытую за вежливой улыбкой и сладкими речами.

Гюльрух Султан, как и всегда, сидела подле своей тёти, выглядя мрачно. Тёмно-рыжие волосы были спрятаны под чёрным ажурным платком, и в этом образе она казалась копией своей покойной матери, Эсмехан Султан. В чёрных глазах её таились задумчивость и отстранённость, будто она была где-то в другом месте, не здесь и не сейчас.

Эсен-хатун, сдержанно восседая на крайней подушке, почти у самых степеней, ведущих к возвышению, на котором они расположились, вслушивалась в тоскливые и протяжные напевы женщины, читающей Коран. Они отзывались в её израненной душе какой-то болезненной пустотой, рождавшей на её красивом лице выражение отстранённости и мрачной задумчивости.

Хюррем Султан, отчего-то взглянув на неё, горько усмехнулась, чем привлекла к себе внимание всех сидящих за столом.

Гевхерхан Султан непонимающе взглянула на младшую сестру.

— Не постыдилась за один стол с нами сесть… — процедила Хюррем Султан, прожигая взглядом Эсен-хатун.

Та, перехватив её взор — тяжёлый и обвиняющий — нахмурилась, но не выглядела изумлённой, в отличие от остальных.

Селин Султан, почувствовав, как накаляется обстановка, напряглась и, недовольно поджав губы, приобняла дочь Фатьму, будто желая её хоть как-то оградить от бесконечных гаремных склок.

Фатьма Султан и Гюльрух Султан единовременно взглянули друг на друга, будто ведя мысленный диалог.

— О чём ты говоришь, Хюррем? — спросила Гевхерхан Султан, всё ещё непонимающе смотря на сестру.

— Кому ещё могло понадобиться отравление нашей Валиде?! Она отравила её и теперь, наверно, дожидается, когда её раб-султан назначит её на должность управляющей гарема!

— Что вы такое говорите, госпожа? — вспыхнув от возмущения, но продолжая вести себя почтенно, воскликнула Эсен. — Я очень любила и уважала Шах Султан. Я никогда бы…

— Закрой свой рот! — прошипела Хюррем Султан, но достаточно громко, потому как все взгляды в гареме устремились на неё.

Эсен, сдержанно подавляя свою обиду, мрачно взглянула на неё.

— Не вините ее ни в чем, — не выдержав, произнесла Фатьма Султан, сверкнув чёрными глазами в сторону негодующей Хюррем. — Эсен-хатун была для Шах Султан словно дочь.

Чувствуя несправедливость и видя боль в серо-голубых глазах наложницы, она не смогла остаться безучастной, как прежде. Гюльрух Султан одарила свою тётю напряжённым взглядом, так как понимала, что Хюррем Султан теперь набросится и на неё.

Хюррем Султан жестко усмехнулась, взглянув на черноволосую и горделивую женщину. Гевхерхан Султан, чувствуя настроение своей сестры, готовой сорваться на любого встречного, поднялась со своей подушки и потянула младшую сестру за руку за собой.

— Хюррем, тебе нужно успокоиться. Идём.

Раздражённо вырвав свою руку, Хюррем резко поднялась с подушки и гневно взглянула на Фатьму Султан, что со спокойным достоинством выдержала её взгляд.

— Вы вообще молчите! Лучше бы возвращались в свой далёкий санджак, Султанша, не то…

Фатьма Султан, продолжая горделиво сидеть на подушке, позволила себе вежливую улыбку. Но, она была единственной, кто улыбался. Весь гарем замер в молчаливом напряжении.

— Не нужно стращать меня, Хюррем, — проговорила она, причём совершенно невозмутимо. — Я понимаю твою боль. Ты потеряла и мать, и сестру в один день. Но, причём здесь все мы? И Эсен-хатун, и я не причастны к смерти Шах Султан.

Гевхерхан Султан, согласная с её словами, строго взглянула на младшую сестру, которая надменно вскинула острый подбородок.

Фахрие-калфа и Зафер-ага, стоящие в стороне, напряжённо переглянулись.

Эсен-хатун, поднявшаяся на ноги вслед Султаншам, сложила руки перед собой, будто оберегая свой растущий живот, и с мрачной задумчивостью наблюдала за происходящим.

Селин Султан, также поднявшись с подушки, осторожно молчала, всё ещё приобнимая испуганную Фатьму.

— Быть может, для этого вы и приехали в Топ Капы, Султанша? — усмехнулась Хюррем Султан. Её тёмно-карие глаза горели озлобленностью. — Всем известно, что у ядовитой змеи Нурбану родились три не менее ядовитые змейки.

Гюльрух Султан, возмутившись подобным словам, резко поднялась с подушки и смерила Хюррем Султан тяжёлым взглядом своих пронзительных чёрных глаз.