— Откуда мне было знать, что отчаявшаяся Гюльхан способна на такое? Но можешь не волноваться, брат. Артемисия отныне под моей защитой. Я не позволю, чтобы в гареме подобное повторилось. Но я хотела поговорить о другом…

— О чем же?

— Я слышала, будто ты расторг помолвку Севен и Касима-паши, а также о том, что ее с Султанзаде Османом связывают чувства. Так ли это?

Тяжело вздохнув, черноволосый султан поднялся из-за стола и приблизился к сестре, которая в молчании ожидала его ответа, хотя прекрасна знала его.

— Я не желаю силой выдавать Севен замуж, если ее сердце принадлежит другому мужчине. Она и без того настрадалась… Поэтому этим утром по моему велению между Севен и Османом был заключен никях. В этих покоях и в моем присутствии.

Подобного поворота событий Шах не ожидала и ошеломленно уставилась на брата, пытаясь осознать то, что услышала.

— Никях..? Аллах всемогущий. Зачем это понадобилось?

— Через неделю Осман должен отправиться в провинцию, которую я ему назначил и Севен, узнав об этом, в слезах молила меня даровать ей счастье и соединить их перед Всевышним, дабы она смогла отправиться вместе с ним, а не разлучаться на долгие годы. Перед ее слезами я не смог устоять… В конце концов, я — падишах всего мира и подобные решения могу принимать, не согласовывая их ни с кем. Поэтому твоих возражений я слушать не желаю.

— Я и не собиралась возражать. Твоя воля — закон. Я рада за Севен. Да пошлет Аллах ей счастье и покой, — осторожно проговорила Султанша, чувствуя, что нужно отступить, дабы сохранить доверие в их отношениях, так ей необходимое для достижения собственных целей. — Что же насчет помолвки Хюмашах? Ты принял решение?

— Да. В конце лета между ней и Феридуном-беем будет заключен никях, несмотря на ее недовольство.

Шах Султан сдержала самодовольную ухмылку, коснувшуюся ее лица.

— Не думаешь ли ты, Орхан, что стоит подумать и о судьбе Эдже? Как только приехала эта сеньора, так она и во дворце перестала бывать. Одному Аллаху известно, чему эта… распутная женщина учит ее в своем доме. Эдже пора думать о собственной семье. Так она остепенится, усмирит злость и пламя страданий в своей мятежной душе.

— И кто же, по-твоему, достоин стать ее мужем? — согласно кивнув, задумчиво спросил Орхан.

— Касим-паша. Из-за помолвки с Севен ты наградил его должностью третьего визиря совета дивана, а также обещал титул дамата династии. Не стоит свои обещания нарушать. Пусть он станет если не мужем Севен, то мужем Эдже.

— Я подумаю, — уклончиво ответил султан. — Что-то еще?

— Да. Тебе стоит кое о чем узнать…

Насторожившись, султан в ожидании смотрел на подбирающую слова сестру.

— Гюльхан не просто покусилась на жизнь Артемисии. Видимо, новость о том, что ты снова принимаешь в своих покоях Артемисию столь сильно разозлила Гюльхан, что она отчаянно испила яду. Слава Аллаху, она жива, но ребенка из-за своей глупости потеряла. Видимо, она хотела тем самым привлечь к себе твое внимание или же желала умереть на зло тебе… Гюльхан в лазарете и, по словам лекарши, пребывает в каком-то безумии.

Орхан хмуро отвел взгляд и не заметил, как сестра самодовольно ухмыльнулась тому, как ловко ей удается им манипулировать и воплощать свои идеи по маской его решений.

Гарем.

Возвращающуюся с улыбкой на лице Шах Султан остановила настороженная Фахрие-калфа.

Наложницы, заметив госпожу, стали переглядываться между собой и между ними прокатилась волна перешептываний, от которых Шах нахмурилась в непонимании подобного отношения к ней.

— Госпожа, вы просили узнать меня о том, почему наложницы стали подобным образом вести себя по отношению к вам…

— Я помню, Фахрие-калфа. И что же ты узнала?

— Наложницы считают, что вы серьезно больны, а также верят, будто вы, позабыв о гареме, тратите огромные средства перед своей близкой кончиной.

Возмущение вспыхнуло в темных глазах Султанши и надменность отчетливо проступила на ее красивом лице.

— Кто посмел распространять обо мне такие слухи?

— Нельхан-хатун. Она служит… Гюльхан Султан.

Понимающе усмехнувшись, Шах, жестко взглянув на перешептывающихся наложниц, царственно вошла в гарем.

Обитательницы вынужденно вскочили со своих мест и выстроились в ряд перед вошедшей госпожой, обжигающей их озлобленным взором.

— Мне стало известно о том, что в гареме ходят слухи о моей неизлечимой болезни и о том, будто я трачу средства на себя, а о гареме позабыла, — громогласно воскликнула Шах, медленно проходя по гарему. — Так вот… Гюльхан Султан, видимо, решила подобным образом пошатнуть мой авторитет в гареме, раз распустила такие слухи с помощью своей служанки Нельхан-хатун. Не она ли вам обо всем этом поведала?

Русоволосая Нельхан-хатун, испуганно вздрогнув от слов госпожи, поймала на себе настороженные взгляды одалисок, которым именно она и рассказала о болезни Шах Султан.

— Знайте, что я здорова и власть моя в гареме будет длиться долгие годы, не сомневайтесь. Если я узнаю, что столь нелицеприятные слухи витают в гареме снова, то не поскуплюсь на наказание. А сейчас… Фахрие-калфа!

Седовласая женщина подошла к Султанше и поклонилась.

— Слушаю.

— Нельхан-хатун посадить в темницу на неделю. Пусть одумается и выбросит из головы мысли о мятеже.

— Нет, госпожа! — испуганно вскрикнула девушка, схваченная на глазах у всех охраной. — Пожалуйста!

Ухмыльнувшись прямо ей в лицо, Шах гордо вздернула подбородок и, окинув испуганных наложниц надменным взором, покинула гарем, шелестя подолом своего роскошного изумрудно-зеленого платья.

Дворцовый лазарет.

Хмурый и настороженный, черноволосый Орхан неспешно вошел в небольшое помещение и огляделся.

Бледная рыжеволосая Гюльхан недвижимо лежала в постели, отрешенно смотря в одну точку.

Лекарша Зейнаб-хатун, увидев султана, испуганно поклонилась и отступила в сторону.

— Каково состояние Гюльхан Султан? — мрачно осведомился Орхан, не отрывая тяжелого взора от жены, которая, услышав звук его голоса, встревоженно оторвала голову от подушки и растерянно на него посмотрела.

— Госпожа, к сожалению, потеряла ребенка, но поправляется. Яда уже нет в ее организме.

— Оставь нас, — сухо бросил султан.

Зейнаб-хатун покорно покинула лазарет, в дверях беспокойно обернувшись на мрачного господина.

Насупившись, Гюльхан села в постели и опустила голову, будто была не в силах выдерживать осуждающий и тяжелый взор султана.

— Как ты до такого опустилась? — непонимающе проговорил Орхан, разглядывая женщину и пытаясь отыскать в ней ту, что когда-то давно любил. — Что стало с тобой, раз ты пьешь смертельный яд, ожидая ребенка, и покушаешься на чужие жизни?

Вспыхнув от его слов, рыжеволосая госпожа, наконец, подняла синие и затуманенные от боли глаза.

— Что вы говорите..? Я не пила яда! И не убивала никого…

— Довольно лжи и лицемерия! — гневался черноволосый султан, прожигая жену глазами, полными осуждения и негодования. — Мне опротивели твои извечные капризы и низкие поступки.

Вздрогнув, словно от болезненного удара, Гюльхан качнула головой в каком-то неверии и разочаровании.

— Я едва не погибла, Орхан. Потеряла нашего ребенка… А ты такие слова говоришь мне прямо в лицо, не щадя?

— Больше слушать ничего не желаю, — выдохнул он, хмурый и мрачный. — И видеть тебя не могу. Как только поправишься, то немедленно покинешь Топ Капы и вместе с Сулейманом отправишься в санджак, что я ему определю.

Развернувшись, Орхан размашистыми шагами покинул лазарет, а Гюльхан, растерянно проводившая его взглядом, бессильно упала на подушку и в тысячный раз разразилась плачем.

Султанские покои.

Светловолосая Дэфне Султан, облаченная в нежно-голубое изысканное платье закрытого кроя с высоким воротником, задумчиво стояла у письменного стола, ожидая, когда султан вернется в свою опочивальню.

Вскоре двери со скрипом распахнулись и вошел мрачный и явно чем-то огорченный Орхан, который, заметив Дэфне, шумно выдохнул то ли от раздражения, то от облегчения.