— Если ты выберешь второй исход, то тебе придется немедленно начать усиленные тренировки в боевых искусствах. Мягкотелая и изнеженная принцесса мне не нужна. Я иду на войну. В Греции закуплю новых кораблей для своего флота, а после отправлюсь на Геную и верну себе законное право власти.

Эдже непонимающе нахмурилась, а после растерянно опустила глаза, чувствуя, как душа разрывается на части. Одна отчаянно желала последовать за Рейной, куда она прикажет, а вторая держалась за султанство и Топ Капы, что она должна будет оставить.

— Подумай сама! — ненавязчиво соблазняла ее к побегу Рейна, плетя ловкую паутину заблуждения вокруг племянницы. Она знала, на что толкает ее. Война — страшна и убийственна. — Ты сбежишь, наконец, от условностей и предрассудков османского двора, что душат тебя. Спасешься от этого ужасного мусульманства и обретешь полную свободу. Рядом со мной ты будешь вольна делать все, что пожелаешь. Выходить замуж за того, кто понравится, а не по приказу этого «господина». Пусть вся эта гнилая династия османов продолжает здесь утопать в трясине интриг, крови за трон и убийствах за власть! Вместе мы перевернем Европу. Весь мир сложим к нашим ногам!

Эдже растерянно покачала головой.

— Я… подумаю. Это очень важное решение и я не могу так сразу ответить.

— Конечно, — улыбнулась темноволосая сеньора. — Но времени почти нет. Решай, Эдже. Твоя судьба в твоих руках.

Дворцовый лазарет.

Зейнаб-хатун отчаянно пыталась успокоить рыжеволосую госпожу, льющую горькие слезы на подушку в душераздирающем плаче, но та отказывалась слушать ее и пить какой-то дурно пахнущий отвар.

— Молю Аллаха, успокойтесь, госпожа. Вы еще не совсем здоровы. Вам нельзя так волноваться!

— Оставь меня, — сквозь слезы прошептала Гюльхан. — Это все она.. Она меня отравила! Шах Султан!

— Что вы такое говорите? Побойтесь Аллаха, госпожа. Вы сами испили яду, потому и потеряли ребенка и возможность впредь иметь детей.

Слова о потере ребенка ударили снова по слуху Гюльхан и та, чувствуя, как от осознания этого боль и негодование расстилается в душе, с новой силой бросилась в отчаянные рыдания.

Двери лазарета со скрипом распахнулись и в комнату вошел взволнованный Сулейман, который, увидев, как мать рыдает в постели, мрачно насупился.

Лекарша, поклонившись, отступила в сторону.

Медленно приблизившись к кровати матери, Сулейман осторожно опустился на ее край и от созерцания ее страданий что-то неприятно защемило в его груди.

— Валиде?

Гюльхан вздрогнула от звука его голоса и стихла, но головы от подушки не оторвала и осталась неподвижно лежать, словно вместо выплеснутого отчаяния пришла душевная пустота.

— Аллах не оставит вас. Вы поправитесь… Не печальтесь об утраченном. Я и Зеррин все еще рядом с вами. Думайте о том, что мы у вас есть и очень вами дорожим.

Тяжело вздохнув, рыжеволосый Шехзаде наклонился к лежащей на кровати бледной руке матери и почтенно поцеловал ее.

— Госпоже нужен покой, — осторожно проговорила лекарша.

Понимающе кивнув, Сулейман направился к дверям и, выходя, бросил на страдающую мать беспокойный, сочувственный взгляд.

Спустя некоторое время…

Покои управляющей.

Заботливо склонившись над лежащим на руках маленьким Абдулбаки, темноволосая Шах Султан непрестанно улыбалась.

Дети привносили в ее жизнь светлую радость, которая, словно луч солнца, пробивающийся сквозь сгустившиеся тучи, освещала ее дни.

Фериде-калфа, вошедшая в роскошную опочивальню, почтенно склонилась перед сидящей на тахте госпожой и не сдержала умиленной улыбки, взглянув на маленького Султанзаде.

— Госпожа моя. Есть новости.

Та неохотно перевела взор темно-карих глаз к своей калфе.

— Говори.

— Мне удалось узнать о том, что вчера Повелитель расторг помолвку Севен Султан с Касимом-пашой.

— Что..? — изумленно переспросила Султанша и, подозвав к себе служанку, бывшей няней младших детей, отдала ей Абдулбаки, а после поднялась с тахты и подошла к калфе. — Зачем это понадобилось?

— Оказывается, Султанзаде Османа, сына Хюмашах Султан, и Севен Султан вот уже два года связывают романтические чувства. Они об этом поведали Повелителю и тот немедленно расторг помолвку Султанши. К тому же, господин вызвал к себе после Хюмашах Султан. Говорят, она так гневалась, так кричала, что стены сотрясались… Заявилась после в гарем и направилась прямиком в покои Севен Султан. Насколько мне известно, Хюмашах Султан очень злилась на своего сына и госпожу.

— Аллах милостивый… — ошеломленно выдохнула Шах, а после задумчиво ухмыльнулась. — Вот уж не думала, что такое возможно. Севен всегда казалась мне такой чистой и непорочной, что и мысли о том, будто она за спиной династии тайно встречается с кем-то, а уж тем более с Османом, не могло возникнуть в моем разуме.

— Верно, госпожа, — согласилась Фериде-калфа. — И я была удивлена. Но это еще не все новости…

— Что еще?

— Повелитель объявил Хюмашах Султан о том, что ее никях с Феридуном-беем состоится в скорейший срок.

Шах Султан улыбнулась шире и довольно кивнула темноволосой головой, отчего ее высокая драгоценная корона сверкнула в солнечном свете.

— Навестим-ка нашего Повелителя. Нужно кое-что уладить, раз все так удачно складывается…

Гарем.

Проходя мимо распахнутых дверей гарема, царственная Шах Султан увидела, как темноволосая и худощавая Артемисия, стоя в окружении нескольких наложниц в золотисто-бежевом нежном одеянии, о чем-то с ними разговаривала.

— Фериде, пусть Артемисия подойдет ко мне.

Калфа, покорно склонив голову, пошла к фаворитке и вскоре Артемисия, обернувшись к ожидающей ее госпоже, приблизилась к ней и почтенно поклонилась.

Наложницы, которых она покинула, завистливо переглянулись между собой.

— Тебе удалось удержать Орхана этой ночью в султанских покоях, как я и просила, — довольно отозвалась Шах, оглядывая молчаливую девушку, которая смотрела ей прямо в глаза. — В который раз ты удивляешь меня своей сообразительностью и преданностью, Артемисия.

— Для меня нет большей радости, Султанша, чем угодить вам, — ровным голосом ответила та и на ее красивом лице промелькнула тень улыбки.

Шах Султан в некоторой задумчивости оглядела девушку, стоящую перед ней.

Она не без довольства сознавала, что не ошиблась, избрав из всех наложниц гарема именно ее, Артемисию. Красивая и умная, молчаливая и преданная. Казалось бы, в ней не было недостатков. Но в глубине серо-голубых глаз, подернутых пеленой загадочности и задумчивости, сквозило что-то, отчего даже сама Шах порой отводила взор. Какой-то внутренний стержень, полагающийся на мрачности, позволял Артемисии подчиняться, но оставаться непокоренной и улыбаться, но при этом оставаться неизменно мрачной.

— Я слышала, Гюльхан Султан до сих пор в лазарете и находится под властью страданий из-за потери ребенка. Так ли это?

— Ты об этом не думай, — ухмыльнулась Шах Султан и в глубине ее темно-карих глаз мелькнуло недовольство. — О своей судьбе переживай.

Кивнув в знак окончания разговора, царственная госпожа направилась в сторону коридора, ведущего в султанские покои, и скрылась в нем, провожаемая задумчивым взглядом Артемисии.

Султанские покои.

Черноволосый Орхан в некоторой мрачной задумчивости привычно восседал за письменным столом, заваленным документами и освещаемым несколькими мелькающими свечами, когда в опочивальню степенно вошла Шах Султан, облаченная в роскошное зеленое платье благородного оттенка.

— Повелитель, — поклонилась она, а после подошла к письменному столу, из-за которого султан бросил на нее мимолетный взгляд и кивнул. — Я бы хотела с вами поговорить.

— Прежде выслушай меня, — отозвался Орхан и, отложив читаемый до этого документ в сторону, откинулся на спинку своего стула. — Как ты объяснишь то, что происходит в моем гареме, который я доверил тебе? Как может моя фаворитка быть жертвой покушения?

Напрягшись, темноволосая Султанша осторожно улыбнулась.