"И все же мне повезло: жив, здоров, получил неплохую сумму денег, чтобы можно было купить собственный дом. Да кому какое дело, как теперь страна называется? Да и медали эти... уберу в шкаф на полку, их никто и не увидет".

  Остановившись перед до боли в сердце знакомой дверью, полковник нажал пальцем правой руки на кнопку звонка. В квартире прозвучал перезвон колокольчиков, раздались шаги...

  - Ты к кому? - Высокий крепкий парень лет двадцати, одетый в шерстяные штаны и домашнюю рубаху, распахнул створку и оперся плечом на дверной косяк. - Надеюсь цветы не мне?

  Из кухни, дверь в которую находилась буквально в пяти шагах, на другой стороне короткого коридора, доносился звук текущей воды и звон посуды. Голос Мары напевал какую-то песенку, (видимо из нового альбома любимой группы).

  - А... ты здесь давно? - Невпопад спросил у незнакомца Ромеро, чувствуя как сердце болезненно сжимается, а душа проваливается в копыта.

  - Да без малого год. - Собеседник небрежно почесал грудь. - Так ты к кому?

  - Домом ошибся. - Дрогнувшим голосом отозвался полковник, после чего развернулся на негнущихся ногах и шагнул на лестницу.

  Хмыкнув, незнакомец захлопнул дверь и щелкнул замком, но демобилизованный полковник все же успел услышать вопрос, заданный марой:

  - Кто там?

  Словно в тумане прошел путь на первый этаж, а возможность связно мыслить вернулась только на улице у парадного входа. Букет, так и не понадобившийся, отправился в мусорную урну, разместившуюся рядом со скамейкой, а пальцы правой руки сами собой сжались на рукояти наградного револьвера, в котором были заряжены все четыре патрона.

  "Ну и зачем?!".

  Хотелось плакать, кричать, биться в истерике, взбежать по лестнице и пристрелить всех жителей той проклятой квартиры... В то же время, желание забиться в дальний темный угол, чтобы никто не нашел и не увидел слез, как когда-то в детстве, разрывало душу на неравные куски.

  Повернувшись налево от парадного входа первой из лестничных клеток многоквартирного дома, Ромеро зашагал вперед, не разбирая дороги. В ушах звучала какофония взрывов и выстрелов, жужжание крыльев насекомых, рев боевых химер и крики умирающих соратников. Вновь и вновь на грани сознания мелькал один и тот же вопрос: "Зачем?".

  Психика, большую часть войны удерживающаяся стабильной из-за единственной цели, ставшей заветной мечтой, стремительно шла вразнос: вместо уютных улочек и жилых домов, полковник видел холмы и равнины, крепости и барикады, а между ними сновали тени мертвецов и скалились улыбками зебры.

  "Так зачем я вернулся? Почему я, а не кто-то из тех, кому действительно было куда возвращаться? Зачем я оставил ребят и предал командующего? Может быть именно меня им и не хватило, чтобы победить!".

  Прохожие удивленно косились на полковника, медленно бредущего по прямой улице, высоко подняв голову и глядя перед собой немигающим взглядом. Кто-то порывался к нему подойти, но ощущение угрозы, распространяющееся вокруг солдата, отбивало всякое желание привлекать к себе внимание.

  "Мое место там, на поле боя. Рядом с другими мертвецами".

  Правая рука высвободила револьвер, указательный палец ловко взвел курок...

  - Ромеро!

  Окрик, донесшийся из-за спины, заставил вздрогнуть и опомниться. Минотавр обнаружил, что стоит на перекрестке, приставив к подбородку ствол наградного оружия.

  Мыслей в голове снова не стало, иллюзии мертвецов сменились мордами прохожих, спешащих убраться подальше от вооруженного психа.

  - Ромеро!

  Оклик повторился, но теперь гораздо ближе.

  С некоторым трудом полковник вспомнил, где же слышал этот голос раньше. Осторожно убрав от себя револьвер, он обернулся...

  - Живой. - Облегченно выдохнув, Мара с разбегу прыгнула на грудь солдата, обхватив его шею тонкими руками и уткнувшись мордочкой в воротник форменной куртки. - Куда же ты... Дурак! Когда брат сказал, что какой-то офицер приходил... Я ведь боялась, что твою похоронку принесли...

  Бормоча что-то неразборчивое и бессвязное, молодая красавица всхлипывала и вздрагивала всем телом, крепче прижимаясь к Ромеро, будто бы боялась, что он растает словно утренний туман. Ее светлые волосы, завивающиеся в забавные кудряшки, рассыпались водопадом по плечам и спине.

  Мара была одета в желтую жилетку поверх белой футболки и шорты синего цвета, едва достающие до колен. С первого взгляда легко было понять, что она сильно спешила...

  - Все хорошо. - Приобняв любимую левой рукой, полковник постарался придать голосу уверенности, которую сам в себе не ощущал. - Я вернулся.

  ***

  Вбежав в комнату, Сансет прыгнула на кровать и зарылась мордочкой в подушку. Горкие слезы обиды, струящиеся из глаз, в считанные секунды промочили белоснежную наволочку, но кобылка с золотой шерсткой и огненной гривой, этого даже не заметила.

  Только что, названная дочь принцессы Селестии, стала свидетельницей самого жестокого предательства, особенно больно из-за которого было по причине, что в нем фигурировала пони, которой волшебница беззаветно доверяла: ее мама.

  "Почему она? Разве я хуже? Разве я мало училась? Плохо старалась?".

  В один миг, ощущения единорожки стали утверждать, что в спальне она больше не одна. Учитывая, что Каденс телепортируется достаточно шумно, а слуги вошли бы через дверь...

  - Что случилось, маленькая моя? - Голос селестии, как всегда нежный и заботливый, в этот раз казался жестоким обманом и насмешкой. - Тебя кто-то обидел?

  "Ты!".

  Хотела было закричать Сансет, но вместо этого только вцепилась зубами в край наволочки и продолжила тихо плакать. Когда ей на спину легло теплое мягкое крыло, пони вздрогнула словно от удара и богиня солнца, ощутив это, сперва отстранилась а затем...

  - Расскажи, что тебя так расстроило? - Забравшись на кровать своей пятнадцатилетней дочери, Селестия обняла ее передними ногами и крыльями, заключая в своеобразный кокон. - Вместе мы все сможем исправить, обещаю.

  Ровно минута потребовалась золотой единорожке, чтобы взять себя в копыта, а затем встретившись взглядом с обеспокоенными глазами названной матери, она почувствовала стыд. Мордочка в мгновения потемнела от прилившей крови, в животе словно бы свернулся ежик, к горлу подкатил новый горький ком и захотелось разреветься, но теперь уже по совершенно иной причине.

  - Нет, так дело не пойдет. - Деланно строгим голосом произнесла правительница Эквестрии и начала вылизывать мордочку дочери.

  - М-мам! - Возмущенно воскликнула Сансет. - Я ведь уже не жеребенок!

  - Разве? - Искренне, с ма-аленькой долей ехидства, удивилась богиня солнца. - Тогда, взрослая моя, может быть ты расскажешь, что же тебя так расстроило?

  - Ну... - Молодая волшебница замялась, из-за стыда и страха, не решаясь заговорить.

  - Му-му. - Уткнувшись мордочкой в живот золотой единорожки, белая аликорн начала дуть и щекотать нежную шкурку.

  - Мам!- Задергавшись, Сансет безуспешно попыталась вырваться. - Прекрати-и-и!

  - Только если и ты прекратишь дуться и начнешь рассказывать. - Поставила условие принцесса дня, прерываясь от своего увлекательного занятия.

  Собравшись с мыслями, молодая пони наконец произнесла:

  - У тебя ведь появилась новая ученица...

  - И ты решила, что я собираюсь тебя заменить? - Нахмурившись, Селестия приняла сидячее положение и нависла над дочерью. - Маленькая моя, откуда у тебя в голове такие мысли? Ты - моя дочь и этого ничто не изменит. Даже если у меня появятся другие ученики, это совершенно не означает, что я буду любить тебя меньше.

  Закончив произносить свою речь, богиня солнца подхватила пискнувшую от неожиданности кобылку передними ногами и крепко прижала к себе.

  - Я жадная эгоистка, а потому никому тебя не отдам.

  - Но... - Слезы снова скопились в уголках глаз Сансет, но на этот раз она смогла сдержаться. - Ты ведь отдала ей элемент Магии.