— Извини, — проговорила женщина раскаявшись. — Будем вести себя тише…
К ним в гости пришел Николай Петрович. Рогозин-младший, после обеда, сразу же засел за уроки и диплом, о теме которого договорился со Слизнортом еще на четвертом курсе, сейчас заканчивал составлять одну из алхимических таблиц и вычислял сейчас результат. Полумна сейчас работала в морге и за себя, и «за того парня» — каждую ночь и день кто-то непременно попадал на ее стол, а ее сотрудник, с которым она обычно работала в паре, был на больничном — катаясь на велосипеде, умудрился сломать ногу и руку. Так что вскрытия, отчеты по вскрытию и опознания — все было на ней. Вячеслав же днем — спал, ночью (чего так сильно не нравилось Рогозиной) же отправлялся на службу и приходил под утро, когда она уже уходила на работу. В редкие часы отдыха — садился за летние домашние здания и написание диплома. Диплом по артефакторике у него с Невиллом уже был готов — они усовершенствовали свой дрон, да так, что теперь ему были не страшны ни любые погодные условия, ни высота, ни магия или ее производные. Еще запись на него теперь велась автоматически…
— Диплом пишет, — улыбнулась женщина мужчине, тщательно притворив за собой дверь. — Попросил не мешать…
В жизни обоих наступили значительные изменения. Рогозина, засунув все свои потаенные страхи глубоко внутрь, все же сделала шаг мужчине навстречу, позволив ему ухаживать за собой. Они оба старались не привлекать к себе внимание, и не давали повода их подозревать в «неустанных отношениях» на работе. Сейчас их роман развивался стремительно, и женщина впервые за многие годы стала чувствовать себя живой по-настоящему. Что-то в ней изменилось, и это отмечали в ней все — в глазах появился живой блеск, она стала чаше улыбаться и теперь была более терпеливой к некоторым «косякам» работников. Даже то и дело опаздывающий на работу (возвращаясь каждый раз из разных мест от очередной своей пассии) Майский, отметил, что выговоров за опоздания и за не сданные в срок отчеты, стало вдвое меньше.
Сама Галя отмечала, что эти ее отношения совершенно не походили на другие — в силу возраста и зрелости обоих, бурного секса уже, как в молодости, было не столь много, но эти нежные касания, взгляды и поцелуи казались даже более интимными и более… нужными в этот момент. Чаще сейчас они с Колей оба просто лежали друг с другом в одной постели, причем Рогозина лежала на мужчине чаще, прислонившись к его плечу, и слушая стук сердца майора. В кольце его рук ей было как никогда уютно и тепло.
— Господи, — вырвалось у нее, когда она удобно устроилась вместе с ним на диване, поджав ноги, — и почему я раньше была так слепа?! Мне так за себя стыдно теперь бывает, Коль… Я же тебя обижала, столько раз отталкивала от себя…
— Да ладно тебе, Галь… — Круглов аккуратно отодвинул ее волосы, перебросив ей их на грудь, и поцеловал оголенную шею. Прикосновения его горячих губ к ее шее вызвали у нее мурашки по коже. — Что ни делается — все к лучшему… Очевидно, Вячеслав бывает прав…
— А мне не хватало как раз такой эмоциональной встряски. Я, ведь, в себе завязла, как в болотной трясине, в пучине печали и сознательного одиночества… Господи, да мой сын умнее самой меня! Он бывает прав больше, чем даже я!
— Просто ты — очень хорошая мать. Ты воспитала хорошего человека и мужчину… пусть и на свой «рогозинский» лад. — Грубые мужские пальцы продолжали ласкать ее по спине, и каждое движение, производимое через тонкую шелковую ткань халата, ощущалось все глубже, и отзывалось электрическими разрядами, гуляющими по ее коже.
— Коля, — хрипло проговорила Рогозина, когда терпеть его ласку стало практически невозможно, — Вячеслав вообще-то за стенкой…
— Вячеслав уже взрослый, тем более, у него тоже есть девушка… И, знаешь, он в курсе, что бывает между мальчиком и девочкой… — он начал потихоньку спускать халат с плеч полковника. Та все еще отчаянно не давалась, пытаясь не сдаться на милость победителю:
— Коля…
— Тем… более… — рука майора вовсю хозяйничала у нее под халатом, так как завязки расплелась, — это… тоже… воспитание…
Рогозина, потеряв голову от его прикосновений, и забыв при этом обо всем, позволила мужчине уложить ее на широкое «ложе» дивана…
Они самозабвенно и страстно целовались, уже скидывая последние лоскуты мешавших им тканей с тел. Руки майора были то ласково-нежными, то грубовато-сильными. Прикосновения его губ находили отклик по всему ее телу. Рогозина отдавалась как могла, и как умела; Николай, как мужчина, правил ее и направлял.
Его язык чувственно ласкал грудь и затвердевшие соски; она, вытянувшись под ним как струна, судорожно вцепилась в подлокотники и простонала его имя, совсем забывая о том, что они не одни находятся в этой квартире. Потом он начал оцеловывать ее плоский, все еще находящийся в прекрасном состоянии пресс, и водить самыми кончиками пальцев по внутренней стороне бедра, вызывая у нее все более и более громкие стоны, так как именно там были едва ли не самые ее чувствительные точки. Она жадно глотала воздух, вся мокрая и дико возбужденная медленными действиями — считай прелюдией, рук и губ мужчины.
Николай умел ее любить…
Так долго продолжаться не могло; не выдержав, она откликнулась на очередное прикосновение, и сама призывно раздвинула перед ним ноги, побуждая его к дальнейшим действиям. Ее глаза просто умоляли его… Мужчина откликнулся моментально: одно короткое движение — и его член вошел в нее, вызвав очередной стон выплеснутой страсти. Застонал и Николай, ощутив ее на своем члене…
Через секунды они оба, вцепившись друг другу в плечи, катались (насколько это было возможно) по всей поверхности рогозинского дивана. Мужчина старался удовлетворить собой женщину полностью, входя в нее все больше, глубже и чуть увеличивая с каждым движением темп. Рогозина изгибалась под ним в таких немыслимых позах, что в реальной, спокойной жизни, казалось весьма смутно возможным. Чувствуя его твердостью всем своим естеством, она ощутила и приближение своего оргазма.
Еще чуть-чуть… еще…еще… еще…
— Да! Ко-ля-я-я! — вскрикнула женщина, «финишируя» на сегодня. Оргазм ударил откуда-то из-под позвоночника, почти болезненным удовольствием, заставляя ее вцепляться еще более мертвой хваткой вцепляться в широкие плечи майора.
— Га-а-а-ляяя, — почти пропел Николай, кончая в нее.
Оба любовника на миг замерли, а потом, переглянувшись, устало улыбнулись друг другу.
Рогозина неожиданно поняла, что завтра поневоле придется прикрыть шею шарфом — от поцелуев Николая Петровича на шее остались роскошные следы засосов, а особо любопытные сотрудники любят почесать свои языки, разговаривая о начальстве… Оба обессилено лежали на диване, восстанавливая свое дыхание и унимая бешеное сердцебиение после полового акта.
— Мы снова забыли о презервативах… — вслух заметила женщина.
— Да ну, мы ж тобой чистые, а… о том, что у тебя… не может быть детей, ты мне сама рассказывала… Да и с «резинкой» ощущения далеко не те… — майор повернул голову на ее голос.
— Просто потом не тебе отмывать наши следы с дивана… Кто знает, может ко мне с обыском придут, а тут картина маслом — твои отпечатки, волосы и биологические следы…
— Да ну тебя! — легко рассмеялся мужчина. — Даже здесь и сейчас не можешь расслабиться…
Женщина неловко улыбнулась, а он любовно провел кончиками пальцев по ее спутанным волосам.
Тут в дверь позвонили. Насилу выпутавшись из крепких объятий Круглова, женщина нашарила сброшенный халат, наспех накидывая его на себя, и продевая ноги тапочки, сброшенные у порога комнаты.
На ходу приглаживая взъерошенный волосы, она посмотрела в глазок: там маячил курьер.
— Кто? — спросила она, пытаясь припомнить, что же они такое заказывали.
— Вам доставка! Она оплачена, нужна только ваша подпись…
Рогозина открыла дверь, и аккуратно забрала тяжелую, большую цветную коробку из рук курьера службы доставки. Поставив «посылку» на пол, она расписалась в нужном месте, на предоставленном на планшете бланке.
