По мнению П. П. Владимирова, «позиция Мао Цзэдуна предельно ясна. Главное — “доконать Чана”, т. е. развязать гражданскую войну! Все остальное лишь обработка общественного мнения, которая должна дать выигрыш времени Компартии для полной мобилизации».

«По-настоящему смущает Мао нечто другое (а не вероятность того, что США усилят военную помощь Гоминьдану. — Ю. Г.). Он до конца не уверен, что Советский Союз выступит против Японии. Вроде бы заявляет, что СССР будет воевать, но сам колеблется. Это факт. Именно отсюда все оттяжки решительных внешнеполитических и внутриполитических акций руководства Компартии до второй половины апреля. Что ж, похоже на Мао! Даже перед своими соратниками до конца не искренен».

П. П. Владимиров сделал вывод о том, что «у Мао Цзэдуна нет выбора. Другого союзника, кроме СССР, у КПК нет. Никакие обещания Мао не рассеяли подозрений руководителей американской политики. США укрепляют Чан Кайши. Это и определяет поведение председателя ЦК КПК.

Союз с Москвой в борьбе против Японии может объективно сыграть положительную роль в оздоровлении КПК, и особенно — в формировании нового поколения коммунистов-интернационалистов».

П. П. Владимиров также констатировал, что руководство в Москве, «несмотря ни на какие политические махинации Мао, твердо держит курс на поддержку КПК». И далее: «В освобожденном Китае СССР обретет могучего друга, союз с которым поставит лагерь социализма в исключительно выгодное положение».

П. П. Владимиров, наблюдая за действиями Мао Цзэдуна на протяжении длительного периода времени, отмечал, что политику Мао Цзэдуна «часто называют таинственной восточной дипломатией, каверзной, туманной…

Но это всего лишь бульварное представление. На самом деле подобная политика логична и последовательна.

Такой логичностью и последовательностью отличается и политика председателя ЦК КПК. Меняются условия, и он, приспосабливаясь, непрерывно меняет внешние формы борьбы, но не ее существо. Главное остается. В данном случае — это полный отказ от единого антияпонского фронта, антисоветизм, искоренение “догматизма”.

И никакой таинственной восточной хитрости здесь нет. Да, он изменяет обещаниям, договорам. Унижает и возвышает людей, рядится в одежды народолюбца, а в своих апартаментах — вельможа. Разыгрывает спектакли перед Барретом, иностранными репортерами, подсовывает мне чушь, обманывает Москву.

Вздор! Чепуха! Никакой восточной мудрости и хитрости нет. Это бульварщина и выдумки! Если и есть здесь особая, так называемая восточная дипломатия, то она в циничности средств!»

В феврале 1945 года Мао Цзэдун направил Сталину поздравление в связи с очередной годовщиной создания Советской (Красной) армии. П. П. Владимиров, говоря об «изворотливости» Мао Цзэдуна, подчеркивал: «В тексте и следа нет от той циничной насмешливости, которой Мао Цзэдун развлекал своих сторонников осенью 1941 года. Сейчас 1945 год! И Мао Цзэдун льстит Сталину». «Теперь Мао Цзэдун уверяет Сталина, что его гениальный опыт вселяет веру в победоносность окончания величайшей освободительной борьбы»…

В конце февраля 1945 года Мао Цзэдун в беседе с П. П. Владимировым заговорил о смерти, неизбежности смерти, неотвратимости судьбы. Он рассуждал о бренности бытия, бессмертии. Чувствовалось, что «мысль о смерти угнетает его». Реагируя на высказывания и вопросы Мао Цзэдуна, П. П. Владимиров сказал: «…в поселковой школе еще до революции на уроках закона божьего нас просвещали по части священного писания. Так, в писании о смерти сказано: “…ибо прах ты и во прах возвратишься”…

Мао усмехнулся и швырнул сигарету на пол.

На прощанье он вдруг спросил: “Неужели вы не приглядели здесь ни одной милой женщины? Не стесняйтесь на этот счет”…

Я отделался шуткой», — сказал П. П. Владимиров.

5 марта П. П. Владимиров продолжил записи на эту тему в своем дневнике:

«“Ведь есть привлекательные девушки, — сказал мне председатель ЦК КПК, заканчивая очередную беседу. — И совершенно здоровые. Сомневаетесь? Пусть такую осмотрит Алофу (окитаизированное имя А. Я. Орлова). А может, есть на примете?”…

Вот не предполагал за Мао Цзэдуном таланта сводника! Я обратил все в шутку. И мы расстались.

А ближе к вечеру в нашем доме появилась девушка. Появилась мягко, неслышно. Застенчиво поздоровалась и сказала, что пришла убрать дом.

Одета она была грубо, как все, но поверх ватника белел воротничок, столь редкий здесь. И талию перехватывал солдатский ремень. Тонюсенькая талия. Щеки плотные, упругие. Кожа чистая, смуглая. Лоб правильный, открытый. Черные до плеч волосы с цветком вместо заколки. Большие узкие глаза…

Да, на скудном пайке выглядят несколько иначе.

Я вынес табуретку. Поставил под нашим единственным деревом возле дувана. Она напряженно присела, улыбаясь. Потом приветливо отвечала на вопросы, а сама настороженно ждала, поджав маленькие изящные ноги в плетеных тапочках.

Я отснял несколько кадров и проводил ее.

Слов нет, девушка удивительной красоты!

По дороге она рассказала, что учится в университете, только поступила. Она совсем девочка.

Господи, как все это гнусно! Поскорее бы домой! За стол и чтоб вокруг родные лица».

Мао Цзэдун был не только сводником, но эта область человеческих отношений представляла для него один из существенных интересов его повседневной жизни. Он опустился до того, что сам попытался перенести стиль поведения в своей внутрикитайской деятельности на отношения с представителем Сталина, другой страны, нашей страны. Здесь сквозит полное непонимание Мао Цзэдуном лучших качеств человека, как китайца, так и русского. Подлость и низменность души Мао Цзэдуна через эту бытовую сценку проявляется во всей своей отвратительной наготе.

1 марта 1945 г., «совершенно неожиданно для себя, Мао Цзэдун получил ответную телеграмму И. В. Сталина. Председатель ЦК КПК немедленно созвал совещание»…

В яньаньской газете 4 марта 1945 года аршинными иероглифами набрана ответная телеграмма И. В. Сталина на поздравления Мао Цзэдуна и Чжу Дэ.

П. П. Владимиров полагал, что «в Мао Цзэдуне поражает убежденность, что жестокость есть следствие справедливости, что, собственно, жестокости нет! Есть справедливость — и только! Он никогда не ставит под сомнение справедливость своих решений. И тогда эта убежденность в жестокости превращается в насилие. Это характерный стиль его работы…

Я ни разу не слышал, чтобы он кому-нибудь выразил сочувствие, разве только в беседах с иностранными гостями, делегациями других баз… Тут он может потолковать о своей скорби к униженным народам, посетовать на жестокость японцев, обласкать словом “простого человека”»…

Человечность, высокая нравственность и культурность П. П. Владимирова позволяли ему, с одной стороны, глубже разглядеть сущность политики и характера Мао Цзэдуна и, с другой стороны, возвыситься и над Сталиным, и над Мао Цзэдуном в своем общем взгляде на проблемы мировой политики, двусторонних межпартийных и межгосударственных отношений, а также отношений между людьми.

По мнению П. П. Владимирова, «в переговорах с Патриком Хэрли (посол США в Чунцине. — Ю. Г.) председатель ЦК КПК разоблачил себя. Ведь он рассчитывал на понимание американцев… Председатель ЦК КПК предлагал Америке свой союз, гарантировал независимость Яньани от политического курса Москвы и т. п».

П. П. Владимиров пришел к выводу о том, что «на ближайшие годы председатель ЦК КПК сделал выбор. Вынужден был сделать. Перед Чан Кайши ему не устоять. За Чан Кайши вся мощь США. Значит, равнение на Советский Союз. Именно в этом плане перестраивается вся работа в Компартии.

Канкан Мао перед Москвой сменяется глубоким почтительным реверансом и потоком самых правоверных марксистских фраз.

Мао ставит на интернационалистические принципы ВКП(б). Ставит хладнокровно, расчетливо… Партийцы принимают все это за чистую монету. Искренне радуются победам СССР. Пресса, радио, выступления политработников создают обстановку повышенной доброжелательности к СССР».