Мы согласились с встречным предложением китайцев и предоставили им помощь, которую они просили, чтобы создать плантацию каучуконосов, но, в конце концов, ничего из этого не получилось. Я не думаю, что китайцы с энтузиазмом отнесись к этому проекту. Они заплатили нам за наши тракторы и займы, но мы не получили от этой сделки никакого каучука.

Этот инцидент должен был оставить свой след в душе у Мао. Как и Сталин, Мао был не из тех, кто забывает. Опыт его общения со Сталиным сначала по вопросу о Синьцзяне, а теперь по вопросу о плантации каучуконосов был вполне достаточным, чтобы убедить его в том, что политика Сталина в отношении Китая имела много общего с империалистической политикой капиталистических стран. Точно так же, как и Сталин, Мао был глубоко недоверчивым человеком. Поэтому конкретные свидетельства того, что Сталину не следует доверять, во много раз увеличились в силу его подозрительности».[196]

Сталин ставил перед Мао Цзэдуном вопрос о каучуке, сохраняя лицо и, во всяком случае внешне, исходя из интересов и СССР, и КНР. В начале 1952 года Сталин направил телеграмму Мао Цзэдуну, внося предложение, которое, по его мнению, могло положить конец зависимости от империалистов в таком стратегическом сырье, как каучук: «вам следует осуществить насаждение в Китае каучуковых деревьев, обеспечив по крайней мере 200 тысяч тонн натурального каучука в год. Остров Хайнань — база для каучука…Техникой поможем».[197]

Во время пребывания Мао Цзэдуна в Москве в конце 1949 года — начале 1950 года Сталин, стремясь на деле продемонстрировать и свое доверие к Мао Цзэдуну, и желание способствовать упрочению двусторонних личных отношений со своим китайским партнером, вручил ему копию секретного доклада своего доверенного представителя в то время при Мао Цзэдуне в КНР И. В. Ковалева. В этом документе содержались собранные И. В. Ковалевым, в том числе в беседах с некоторыми руководителями КПК и КНР, в частности с членом Политбюро ЦК КПК и заместителем председателя Центрального народного правительства КНР Гао Ганом, сведения о настроениях руководителей КПК, об их отношении к СССР.

Личный переводчик и консультант Мао Цзэдуна по советским делам Ши Чжэ тогда же ознакомил Мао Цзэдуна с содержанием этого документа. В то время этот жест Сталина сыграл свою роль, помог успешному ведению переговоров в Москве. Мао Цзэдун тогда не предпринял никаких мер ни вообще в связи с этим документом, ни по отношению к Гао Гану. Вероятно, он хотел, во-первых, сохранить в тайне практически от всех своих коллег по руководству КПК содержание документа, переданного ему Сталиным, а в равной степени и сам факт передачи такого документа. Во-вторых, Мао Цзэдун не считал возможным в то время, в ситуации, когда КНР во многом зависела от помощи со стороны СССР, развернуть в КПК борьбу против людей, так или иначе сотрудничавших с советскими коллегами. В-третьих, Мао Цзэдун желал усыпить бдительность Гао Гана. В-четвертых, при жизни Сталина Мао Цзэдун считал нецелесообразным, а вероятно и невозможным, открыто наказывать Гао Гана.

Такая позиция Мао Цзэдуна, с одной стороны, показывала, что он все-таки, очевидно, побаивался возможной реакции Сталина на свое выступление против Гао Гана, а с другой стороны, Мао Цзэдун исходил из того, что умолчание, выдержка позволяли ему в данном случае не попасть в некую зависимость от Сталина, которому он в таком случае оказывался как бы обязанным за помощь в борьбе против врагов Мао Цзэдуна внутри КПК. Мао Цзэдун сохранял при этом и свою независимость в этом плане, и, наконец, он хотел в ответ на неожиданный жест Сталина (передачу секретных сведений о действиях советской стороны, то есть И. В. Ковалева, и о действиях некоторых китайских высокопоставленных лиц, раскрывавших взаимоотношения внутри руководства КПК), со своей стороны, продемонстрировать неожиданное отношение к докладу И. В. Ковалева, то есть сделать вид, что эта «бумажка» для него ничего не значит, не имеет особой цены, что сведения, содержавшиеся в ней, вроде как бы или были ранее известны Мао Цзэдуну, или расценивались им по-своему. В общем, Мао Цзэдун в ответ на хитроумный и коварный ход Сталина применил фигуру умолчания и недействия, которая, с его точки зрения, была тогда самым выгодным и также хитроумным и коварным ходом с его стороны.

По возвращении в Пекин в начале 1950 года Ши Чжэ сделал полный перевод этого документа на китайский язык. Передавая перевод Мао Цзэдуну, Ши Чжэ сказал: «Председатель, я перевел доклад, переданный вам Сталиным. Почитайте его! Там, в частности, говорится, что товарищи Лю Шаоци, Чжоу Эньлай выражали недовольство Советским Союзом; право, уж и не знаю, кто мог дать такую информацию?»

Мао Цзэдун ознакомился с текстом доклада и с презрением, как показалось Ши Чжэ, произнес: «Пока его трогать не будем. Подождем, посмотрим, а там видно будет!»

Прошло время. Умер Сталин.

Летом 1953 года Гао Ган и секретарь Бюро ЦК КПК по Восточному Китаю Жао Шуши проявляли большую активность в ходе проводившегося тогда всекитайского совещания по финансово-экономическим вопросам. Они критиковали Бо Ибо, однако, по сути дела, направляли острие своих ударов против Лю Шаоци. Обстановка на совещании накалилась.

Ши Чжэ вспоминал, что он тогда спросил Мао Цзэдуна: «Что это они делают? Почему все время нападают на Бо Ибо?»

Мао Цзэдун улыбнулся и разъяснил, что эти нападки обращены не против Бо Ибо, а против Лю Шаоци и Чжоу Эньлая. При этом Мао Цзэдун велел Ши Чжэ снова представить ему доклад И. В. Ковалева.

И тут Ши Чжэ снова вспомнил голос Сталина: «Почитайте, возможно, это вам пригодится!»

Мао Цзэдун заново ознакомился с докладом, в котором, в частности, утверждалось, что в КПК имеется «проамериканская фракция» во главе с Лю Шаоци. Эти заявления Мао Цзэдун, очевидно, сопоставлял с тем фактом, что после визита Гао Гана в СССР в КПК начали распространяться слухи о том, что Сталину не понравился Лю Шаоци, что он также не ценит Чжоу Эньлая, но больше всего ему по нраву Гао Ган. Именно вследствие этого Мао Цзэдун и стал обращать особое внимание на деятельность Гао Гана. При этом Мао Цзэдун применил коварный прием: он стал выдвигать Гао Гана, косвенно демонстрируя свою поддержку Гао Гану в противовес Лю Шаоци. Гао Ган же, со своей стороны, предпринял внутри руководства партии переговоры с рядом высокопоставленных деятелей, предлагая произвести изменения или в составе руководства, или в распределении обязанностей, снизив положение Лю Шаоци. Дэн Сяопин, с которым, в частности, говорил Гао Ган, немедленно доложил об этом Мао Цзэдуну. (Следует сказать, что одним из приемов, которыми постоянно пользовался Мао Цзэдун, был следующий. Мао Цзэдун не имел ни дружеских, ни приятельских отношений с кем бы то ни было в руководстве партии. Он поощрял при этом всех своих младших коллег на то, чтобы они в беседах с ним жаловались один на другого, рассказывали ему все, что знали, о других членах руководства. Так Мао Цзэдун стравливал всех руководителей партии между собой, всегда оставаясь в положении высшего арбитра.)

Трудно сказать совершенно определенно, каковы были тогда намерения Мао Цзэдуна. С одной стороны, он никогда не помогал кому бы то ни было твердо занимать пост второго человека в партии и в стране. Если это и случалось, то либо (очень редко и фактически в виде исключения) помимо воли Мао Цзэдуна, либо (по большей части) временно, согласно расчетам того же Мао Цзэдуна. Следовательно, Мао Цзэдун проводил многоходовую комбинацию. Он, по сути дела, поощрял Гао Гана на борьбу против Лю Шаоци, занимавшего положение второго человека в партии. Ведь Гао Ган получил повышение при переводе его с периферии в Пекин. При этом его назначили на пост, который фактически заставлял Гао Гана бороться за власть, прежде всего в сфере экономики, финансов, главным образом с Лю Шаоци. И перевод Гао Гана из Северо-Восточного Китая, и назначение его на высшие посты были осуществлены по инициативе Мао Цзэдуна.