Художественный салон был впечатляющим – одним из тех магазинов, откуда попросту невозможно уйти без принуждения. Цены в нем были космическими, а товары недостижимыми, как соседняя галактика, и оттого тоскливо желанными. В Академии этот салон шутливо прозвали «смертью художника», ибо позволить себе покупку здесь могли разве только отпрыски олигархов или профессионалы, уже заработавшие репутацию и гонорары; а студентам нищебродам, вроде Софи, приходилось довольствоваться лишь голодным созерцанием витрин. Здесь продавалось все: от канцелярских скрепок до масла, акрила и акварели лучших мировых производителей. Софи заглядывала сюда время от времени, предаваясь мечтам о несбыточном, словно жадные взгляды на вожделенную краску или хлопковую бумагу могли совершить чудо и прибавить денег в пустых карманах.

Сегодня возле витрины с акварелью у нее перехватило дыхание: на самом видном месте появилась роскошная деревянная коробка «Рембрандт» от Ройал Тэлэнс: сорок восемь кюветов волшебства. От ценника, прикрепленного к откинутой крышке, у Софи помутилось перед глазами, а в горле запершило. Видимо, коробка с акварелью представляла собой какой-то особо ценный музейный экспонат, и он был очень дорог хозяевам магазина: не дай бог купят. Переводя дух, Софи на миг зажмурилась. Что ж, ей было к чему стремиться и куда расти. И все же – боги милосердные! – откуда брались эти астрономические цифры о трех знаках до запятой? С потолка? Софи зачарованно застыла перед запертым застекленным шкафом, потерявшись в палитрах, гаммах и магических названиях: Ройал Тэленс, Мэймери, Винзор и Ньютон, Гольбейн… Рядом находилась полка поскромнее – труба пониже, дым пожиже. «Белые Ночи» от Невской Палитры – тоже ничего себе краски; впрочем, чуть грязноватые, чуть грубоватые, с проблемной светостойкостью в красно-фиолетовой гамме и мешаниной пигментов в коричневой… Ну а куда деваться? Надо же чем-то рисовать. Можно было бы за пару недель сэкономить на обедах и купить один тюбик «Рембрандта», миллилитров пять. Церулеум, например, или землю зеленую. Он как раз стоил как полкоробки «Белых Ночей».

Краем глаза Софи заметила, как разглядывают ее молоденькие продавщицы: оценивающе и чуть насмешливо, с головы до пят, – и ощутила, как деревенеет тело, а щеки заливает горячий румянец. Она мигом представила себя со стороны: стоптанные кроссовки, джинсовая юбка и поношенная куртка с капюшоном, а через плечо – кожаная сумка, вытертая и вылинявшая за годы до зеленовато-серого оттенка. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, какие мысли посещали продавщиц при взгляде на очередную студентку Академии, сиротливо топтавшуюся у витрины и вымучивавшую на лице выражение сомнения. Раздосадованная, Софи собралась гордо двинуться к выходу, как вдруг тренькнул дверной колокольчик. Внимание продавщиц мигом переключилось на вошедшего, скучающие лица просветлели и исполнились благоговейного восторга – не иначе как пожаловал Клиент с большой буквы. Софи подавила желание высунуться из-за витрины и тоже поглазеть на посетителя. По крайней мере, теперь она могла покинуть магазин, не теряя достоинства, – проще говоря, улизнуть под шумок. Однако радость ее улетучилась, едва лишь раздался спокойный низкий голос с легким французским акцентом:

– Сколько ты предлагаешь? Пять машин в год? Это смешно, я сам могу приобрести пять машин для собственного гаража. Двести пятьдесят тысяч за авто? Все равно смешно. У меня на сегодня уже четверо клиентов, готовых платить и по двести пятьдесят, и по триста тысяч евро за эту машину, а до конца года…

Софи вдруг сообразила, что задержала дыхание и не в состоянии сдвинуться с места.

– А вот это их проблемы, не наши!..

Откуда он здесь? Зачем он здесь?

– Хорошо, пусть будет десять для начала. Согласен. К завтрашнему дню жду документы. И держи меня в курсе насчет Альмир. Так… – судя по всему, разговор завершился. – Добрый день, мадемуазель, – обладатель бархатного голоса обратился к одной из продавщиц – та расцвела в улыбке.

Софи обреченно дождалась, пока говоривший приблизится к витрине, за которой она притаилась.

Александр Аверонский. Гремучая смесь дьявольски привлекательной внешности, утонченных манер и опыта, накопленного без малого пятью сотнями прожитых лет. Ее семейное проклятие. Вампир, не боящийся солнечного света. С тех самых пор, как ее много раз «пра» прадед поклялся очистить мир от этого кровососа, началась охота, сменившая с течением веков не одно поколение ее предков. Отец от семейного «дела» самоустранился, еще в конце девяностых, сразу после ее рождения переехав в Москву и прихватив с собой маму, а вот дядя Андрей Васильевич счел долгом чести поддержать традицию. Он и сына своего воспитывал соответственно: первый осиновый кол парнишка смастерил в четыре года. Софи пошла по стопам дяди. Портативные вампиропротыкатели, конечно, не мастерила, но ей не раз доводилось вытаскивать из цепких лап Аверонского того же Макса – мальчишка прямо-таки бредил желанием испытать на Аверонском свои безумные изобретения. Что бы он без нее делал, глупый ребенок, торопящийся вырасти… или умереть.

Ноги по-прежнему ее не слушались, тело обмякло. Так бывало всякий раз, когда ей доводилось встречаться с этим… человеком. Холод заструился по жилам. Только бы он ее не заметил, только бы увлекся общением с продавщицами и не обратил внимания на серую мышку в углу. Обмениваться приторно-светскими улыбками и двусмысленными фразами, за каждой из которых вырастало обещание могильной плиты, осинового кола или клыков в вене, не возникало ни малейшего желания.

Но как бы не так! Естественно, Аверонский ее увидел. Улыбнулся, чуть глумливо подняв брови, и направился прямо к ней. Софи вздохнула, отворачиваясь обратно к витрине с красками, и сосредоточилась на своем блеклом отражении в стекле. Когда он встал рядом, заложив руки за спину, его отражения, разумеется, не появилось.

– Софи?

– Александр? Вас теперь можно встретить всегда и везде.

– В затворе тяжко, в склепе холодно.

Плоская шутка. Одна из привычного арсенала.

– Ну зачем же в склепе. Вам положено сидеть в офисе и строить планы по завоеванию мира.

– Скука, Софи. На свежем воздухе думается легче и планы, соответственно, получаются удачнее. А тебя можно поздравить с совершеннолетием?

Софи вскинула на него удивленный взгляд. Он демонстративно ответил тем же.

– Неужели я ошибся? У тебя не день рождения? Или тебе еще нет восемнадцати?

– Не ошиблись.

– Вот видишь, – Аверонский удовлетворенно улыбнулся, сверкнув безупречной полоской зубов. – Тогда поздравляю! Пусть сбудутся твои самые заветные мечты, – он многозначительно выдержал паузу и понизил голос, – кроме одной. Хотя сомневаюсь, что мечту вогнать меня в гроб можно назвать заветной. В столь юном возрасте мечтать полагается о более романтичных вещах.

– Действительно, – согласилась Софи. – Вы – не единственная моя забота.

– Есть еще искусство. И учеба.

Софи снова кивнула. Ох, поскорее бы он вспомнил, за чем явился, и переключился на ассортимент товаров.

– Мадемуазель! – позвал Аверонский, обернувшись к ближайшей девушке за прилавком.

Софи мысленно отметила, что латышское обращение kundze в его устах прозвучало бы не просто нелепо – смешно. Как издевка.

– Чем могу помочь? – пропела девушка, лучезарно улыбаясь.

– Можно посмотреть поближе… скажем, вот на эту коробку?

– Да, конечно, замечательный выбор, – ошеломленно выдохнула барышня и поспешила за ключом от шкафчика.

Щелкнул замочек, и стеклянные дверцы распахнулись.

– Тебя ведь интересует «Ребмрандт»? Выбирай.

До Софи не сразу дошло, что слова обращены к ней. Выбирай. Она испуганно уперлась взглядом в его лицо. Может, ослышалась? Нет, денег-то у него не меряно, он с легкостью мог бы скупить все в этом художественном раю вместе с помещением, самим зданием и даже целым районом. Но предлагать ей выбрать? Чтобы она воспользовалась его деньгами, его властью, его…