— Никогда бы не подумал.

«Не знал, что ты умеешь».

Кажется, Снейп устал, потому что настроение у него явно испортилось, и он начал выразительно поглядывать на дверь.

— Ты хочешь, чтобы я ушёл?

«Да».

Было немного обидно, но не спорить же?

— Спокойной ночи.

«Позови эльфа».

Гилдерой удивился такой странной просьбе, но позвал больничного эльфа. Снейп удовлетворённо кивнул и написал: «Скажи ему, чтобы уничтожил этот пергамент». В этом был смысл: наверняка Снейпу, находящемуся под контролем в ожидании суда, нельзя было ни с кем контактировать. Означало ли это заботу о Гилдерое? Или всё-таки он хотел обезопасить себя? Но, так или иначе, это была хорошая идея. Когда эльф заставил цветы исчезнуть и навёл порядок на тумбочке, Гилдерой подхватил корзинку с земляникой и отправился к себе, пожелав на прощанье:

— Сладких снов!

Губы Снейпа скривились в усмешке, и он едва слышно фыркнул. Наверное, прощаясь. Гилдерой решил считать именно так, чтобы поберечь собственное самолюбие. Он вернулся в палату и долго любовался земляникой, прежде чем её съесть — вчера он сильно торопился и не смог сполна насладиться ни вкусом, ни запахом. Всё-таки Поттер был хорошим человеком и по-настоящему хотел порадовать Снейпа.

***

Следующей ночью Гилдерой вполне мог не ходить к Снейпу: говорить им, вроде бы, было не о чем, воды себе тот сам мог налить… разве что цветы убрать. Но Гилдероя влек иной интерес — впервые с тех пор, как он осознал себя в больнице, у него появилась своя тайна, и вообще что-то своё. О визитах он не стал говорить ни с кем, старательно оберегая этот осколок личной жизни от посторонних. Чему удивляться? Ничего другого у него просто не могло быть, но ощутить себя нормальным человеком хотелось безумно. Снейп оказался единственным, кто был как-то причастен к его прошлой жизни — пусть это и была показательная дуэль! — и не отказывался иметь с ним дела.

— Привет!

Показалось, или Снейп в самом деле держал пергамент и перо под рукой? Интересно, он ждал именно его или общался с целителями?

«Чего ты хотел?»

— Просто не спится, — Гилдерой лукавил: он с трудом сдержал зевок, маскируя его под дружелюбную улыбку. — Как ты себя чувствуешь?

Снейп скривился, и перо забегало по бумаге, выводя косыми буквами: «Сносно». Он почесал нос и добавил: «Ты ждёшь, что я буду спрашивать о здоровье тебя?»

— Не жду, вообще-то.

«И правильно. А что вообще происходит?»

— Где? В больнице?

«В стране. В мире. Кто пришёл к власти? Какие настроения в обществе?»

— Ну, ты спросил! — опешил Гилдерой. — Откуда я знаю? Мы же в больнице.

«Есть такая вещь, как газеты. Мне показалось, что ты умеешь читать».

— Умею. Но книги гораздо интереснее.

«Неужели тебя не интересует происходящее? Это ведь та же война, о которой ты наверняка читал, только глазами участников».

Снейп с интересом взглянул на Гилдероя. Пришлось признавать очевидное:

— В книге автор сначала знакомит с героями, а в газете каждый раз новые лица. Я никого из них не знаю, и меня совершенно не трогает их судьба.

Снейп задумчиво поводил кончиком пера по губам, а потом начал быстро писать.

«Но меня-то ты теперь знаешь?»

— Тебя знаю. Думаешь, про тебя пишут?

«Уверен! Ты мог бы принести мне газеты?»

— Конечно, мог бы. Но уже теперь только завтра.

«Это-то понятно. Где бы ты нашёл их ночью?»

Вообще-то Гилдерой мог бы покопаться в ящике на посту — Агнес от скуки любила разгадывать кроссворды с последних полос «Ежедневного Пророка», — но вместо этого прищурился:

— Ты всегда такой умный?

«Большей частью».

Гилдерой открыл окно и, глядя на цветы, спросил:

— А ты так и не поговорил с Поттером?

«Не лезь не в своё дело!»

— А почему он носит тебе лилии?

Снейп поморщился, но ответил: «Уверен, что я их люблю».

— А ты любишь?

«Только смотреть. Издалека».

— Ну да, запах у них чересчур сильный, — Гилдерой почесал кончик носа, невольно копируя жест Снейпа, и неожиданно для себя признался: — Не думал, что тебе могут нравиться цветы.

«Они мне не нравятся! Мне просто приятно на них смотреть. Издалека».

— Да понял я, понял, что тебе проще издалека, чем рядом. И лучше смотреть, чем прикоснуться.

Теперь Снейп не скрывал своего удивления: «Только не говори, что ты научился разбираться в людях».

— Не скажу. Как я могу разбираться в ком-то, если не разбираюсь в себе?

Снейп продолжал удивлённо разглядывать его, а потом устало потёр глаза ладонью и быстро написал: «Тебе ещё не пора?». Гилдерой пожал плечами и вызвал эльфа, который убрал цветы и уничтожил пергамент с ответами Снейпа. Можно было уходить.

— Тебе не мешает свет?

Снейп ответил недовольным взглядом и, закутавшись в одеяло, как в кокон, отвернулся к стене. Гилдерой потоптался на пороге, но не нашёл больше повода задержаться.

— Сладких снов.

Агнес по-прежнему спала, и Гилдерой осторожно прокрался мимо неё в свою палату. Газеты было лучше попросить у сердобольной Матильды, которая все его такие инициативы встречала с радостью. Она почему-то считала, что интерес к происходящему вне стен больницы — признак выздоровления. Как будто это было панацеей от всего!

Матильду на самом деле обрадовала его просьба, и она принесла целый ворох газет за последние дни.

— Люди хотят знать, что происходит, — пояснила она, — поэтому все они теперь такие толстые: двадцать страниц «Пророка» вместо восьми ещё не предел. Ну и цена почти полсикля против обычных шести кнатов… задумаешься тут.

Гилдерой сердечно поблагодарил Матильду и, едва дождавшись, когда она уйдёт, с интересом погрузился в чтение. Если сначала знакомых имён было всего два: Снейп и Поттер, а Гилдерой замирал, когда натыкался на них в тексте, то к вечеру он уже знал, что исполняющего обязанности министра зовут Кингсли Шеклболт, что Люциус Малфой ни в чём не виноват, и что у журналистки по имени Рита Скитер — очень прыткое перо.

Про Поттера он окончательно понял, что тот герой, и, победив самого страшного тёмного мага современности, остался добрым, понимающим, скромным и, к тому же, отстаивающим справедливость. Чем иначе объяснить, что он не только лично поручился за убийцу Дамблдора, но и рассказал о гениальном плане, который включал в себя «вещи, несомненно, далёкие от обывательского понимания». Понимание Гилдероя, несомненно, было самым что ни на есть обывательским, но даже он сообразил, что судьба Снейпа полностью зависит от того, поверит Визенгамот Поттеру или нет.

А сам Снейп неожиданно показался с очень интересной стороны. Недаром эта Скитер даже обмолвилась, что непременно будет следить за его дальнейшей судьбой и собирается написать о нём книгу. Гилдерой представил, как можно преподнести такую историю, и, поймав себя на придумывании названия будущего бестселлера, содрогнулся от страха. Он увидел, как в книжном магазине на него надвигается толпа безликих людей, скандируя одно слово: «Автограф!» Воспоминанием это точно быть не могло — слишком уж условной была картинка, но страх оказался самым настоящим. Неужели ему когда-то такое могло нравиться? Или он просто считал это издержками профессии и терпел? Теперь уже и не узнаешь, но почему-то Гилдерой был убеждён, что и Северус Снейп — он теперь точно знал его имя! — не в восторге от собственной известности. Хотя его имя идеально подходит герою романа.

Неожиданно для себя Гилдерой достал лист пергамента и принялся записывать свои впечатления от этого человека: как он хмурится, как поднимает бровь, как скрещивает на груди руки. Просто зарисовки, ничего больше. Но, подбирая слова, он почему-то назвал многие жесты Снейпа защитными. Надо же… а так и не скажешь! Гилдерой с интересом перечитал написанное и решительно смял пергамент. Нет! С той жизнью покончено навсегда — ничего хорошего она ему не принесла.

А ещё Гилдерой вдруг подумал о том, сколько правды в словах Скитер, а сколько художественного вымысла. Интересно, а рассказ про единственную любовь всей жизни правдив? Или просто так преподнесён? И откуда вообще такая личная информация появилась в газете? И как Снейп отнесётся к тому, что его личная жизнь стала общим достоянием? М-да… Гилдерою отчего-то расхотелось нести Снейпу эти газеты.