– Лауфер, иди, в журнале распишись, – снова переводя взгляд на взволнованного мальчишку, строго отчеканил мужчина, с трудом сдерживающий порыв эмоций, которые беспощадно душили его и грозились вылиться в неукротимое желание убивать.
Том, словом, старался направлять их лучше на не в меру самоуверенного Мертена, чем на такого беззащитного сейчас Лауфера.
Тот, негромко всхлипывая и прихрамывая на одну ногу, так быстро, как только мог, направился в сторону Каулитца и, крупно дрожа от избытка бесконечных ощущений и страхов, вскоре исчез в большом зале бассейна. В это время цепкий взгляд Тома, внимательно проводивший Билла, вернулся к заметно стушевавшемуся и не знающему, что делать, Гессу.
– Тебе минута на мытье, и резко на выход, – Том не узнавал собственного голоса, который звучал с неприкрытым шипением и содержал в себе откровенную угрозу, которой этому, казалось бы, потерявшему всякую совесть старшекласснику действительно следовало опасаться. – В темпе, в темпе давай! – видя, что сконфузившийся старшеклассник, не торопясь, вернулся к процессу мытья, что стало адски раздражать мужчину, который хотел схватить его, посильнее потрясти и впечатать лицом в стену, как минимум, и то, что он уйдет отсюда раньше Лауфера, тоже было в его интересах. – Что же ты как неживой резко стал? – продолжал грубым тоном нападать на Мертена Том и, с трудом успокоившись, развернулся и ушел в зал, гневно закрыв дверь в душевую, и сразу же заметил зажавшегося Билла, сидевшего на лавочке и нервно переплетающего пальцы.
Тот до сих пор не мог отойти от случившегося, все тело по-прежнему дрожало, и Лауфер грозился от всех своих эмоций просто-напросто лишиться сознания, но все равно волнительно ждал прихода Тома, с которым теперь точно предстоял тревожный разговор.
Не менее взвинченный тренер, снова покосившийся на нимфу и, как ему казалось, мысленно уже похоронивший свои светлые чувства к ней вместе с ее уничтоженным образом, как неживой, прошел к своему столу. Он с громыханием обрушился на стул, как это сделал в начале занятия, когда только увидел своего нового ученика, и он не знал точно, был он рад такому или же нет. Как тренеру ему было все равно: одним больше – одним меньше, но как мужчине ему пришлось довольно туго, поскольку, что со всей этой чертовщиной делать, Каулитц так еще и не определился.
Лауфер молча поднялся и медленно подошел к столу, изменяя своей привычно ровной, блистательной осанке. Он небрежно шаркал шлепанцами по влажному полу, поджимая пальцы на пораненной ноге и стараясь наступать только на пятку, и в итоге остановился напротив Томаса, одетого практически так же, как и Билл. Так и хранящий тяжелое молчание Тренер теперь уже вблизи заново осмотрел обнаженный, совершенно не девичий торс Лауфера, его темные волосы с необычно вплетенными в них черно-белыми дредами, шумно сглотнул и просто пододвинул к нему раскрытый на нужной странице журнал, где мальчику предстояло оставить свой автограф.
Молчание затянулось, а в душевой все еще раздавался плеск воды, говорящий о присутствии Гесса, и, даже несмотря на вернувшуюся в мысли Каулитца бурю, он знал, что все же надо выждать еще немного, прежде чем брюнет сможет спокойно покинуть лицей.
– К..как это вообще.. – непонимающе качая головой, негромко говорил смятенный мужчина, упрямо не глядя на Билла.
Тот так же растерянно переминался с ноги на ногу около стола, но все равно смотрел на своего любимого садовника, отчаянно сражающегося со своими эмоциями, получившими такой болезненный удар буквально ниже пояса в этом зале.
– Том.. – тихо позвал юноша и волнительно закусил губу, теперь уже боясь не за свое тело, которому сделают больно, а за чувства, от которых сейчас могут безоглядно отказаться после жестокого притворства, от чего ему будет даже больнее.
– Неужели это ты? – риторически продолжал недоумевать Том.
Он хоть и видел, что это вовсе не Белинда так искусно соблазнила его, а несовершеннолетний сын Лауферов, но теперь садовник совершенно ничего не понимал. К тому же рассказ Агнет, сначала так сильно его расстроивший и разочаровавший, теперь совершенно не имел смысла, а получалось все так, что дочь хозяев он даже и не видел ни разу за это время.
– Я понимаю, что поступил нехорошо, но.. – начал было оправдываться Билл, не смея решиться и протянуть руку, чтобы дотронуться до Каулитца, чего сейчас хотел больше всего на свете после главного желания о своем прощении.
– Твою ж мать! – Том хлопнул ладонью по ровной столешнице, заставляя ученика содрогнуться и прикрыть свои накрашенные глаза от всех этих громких звуков, беспощадно ударяющих по сонному, беспомощному сознанию, атакованному сразу всеми возможными силами. – Здорово ты развлекаешься, птичка, – горько усмехнувшись и прямо взглянув на поджавшего губы брюнета, протянул он.
Его взгляд снова изучающе прошелся по каждой черте юноши, изысканной и словно созданной природой в самом возвышенном настроении, когда она сотворила настолько красивого мальчика, вложив в него все лучшее, что только могла, и сейчас Каулитц лишь думал о том, что такой же идеальный, как превосходная внешность, характер у нее, к сожалению, для своего творения не нашелся.
– Том, ты мне правда очень нравишься, и я.. – Лауфер, слегка наклонившись вперед, обхватил края столешницы своими тонкими пальцами с ровными черными пластинками длинных ногтей, которые невольно привлекли внимание тренера, опустившего на них свои глаза.
Том остервенело закусил губу, теряясь в своих слишком разрозненных мыслях, которые словно заняли два абсолютно противоположных и непримиримых фронта. Ведь, с одной стороны, было крайне неприятно после подобного вранья, и Томас совершенно не терпел такого к себе отношения, поскольку сам всегда относился ко всему с предельной открытостью и честностью, а с другой – его обезумевшее от красоты Лауфера сердце сладко замирало только от того, что маленькая нимфа находится рядом, и он не потерял ее, неведомо отпустив в далекую столицу. Он в любой миг мог заключить ее в свои объятия, ласкать и оберегать, но осложнялось здесь все еще и тем, что эта самая нимфа противоположным полом теперь не отличалась, и это условие гордо считало себя значительным минусом во всей этой ситуации. Подобного с Томом никогда в жизни еще не случалось, чтобы он сразу знал, как лучше и более правильно на это среагировать.
– То, что я сказал тебе по телефону – чистая правда..
– Как-то не верится, ты уж извиняй, – лишь фыркнул Том, уже мечтающий, чтобы все это ему приснилось, и не было бы необходимости разбираться в этой запутанной истории, которая только сейчас соизволила распутаться, хоть и не до конца.
Для этого следовало задавать новые вопросы, но дальнейшему продвижению препятствовало зародившееся на почве открывшейся лжи недоверие.
– Том, послушай меня, прошу! – Билл рискнул подойти поближе, но Томас, не раздумывая, резко поднялся из-за стола и уже сам высокой, страшной горой навис над неуверенным Лауфером.
Он снова прожигал его своим нечитаемым взглядом, от которого внутри у юноши все скрючилось и болезненно вздрогнуло, а мысленно построенные в безумном темпе слова в единый миг разбились вдребезги, оставив после себя лишь мечущийся в пустоте смысл.
– Я.. прости меня, – стыдливо опуская взгляд, на грани слышимости говорил Билл, не помня себя от растерянности, а самоуверенный, надменный и бессовестный Лауфер-искуситель уже давно беспомощно затерялся в гуще смущающих эмоций, от которых Биллу хотелось уже сгореть, и стоять вот так перед полуобнаженным статным тренером было особенно волнительно и трудно. – Давай мы забудем эту нелепость, и..
– Что же ты натворил.. – коротко приложив ладонь ко лбу и потерев переносицу, сокрушенно проговорил Каулитц. – Гей малолетний, – снова с оттенками презрения взглянув на юношу, выплюнул он, заново переживая те свои космические чувства, испытанные с ним в чудовищном избытке, когда между ними произошла та нежданная близость в саду, после которой Том окончательно лишился всякого рассудка.
