– Да разве я тебя чем-нибудь обидел? – удивлялся Лысый Ломоть.

– Этого еще недоставало, но мне, как женщине, всегда не хватало внимания…

– Гретта, о чем ты говоришь, я так люблю тебя!!!

– Мне надоел, от тебя все время воняет бензином!

– Как ты похожа на свою мать…

– Не трогай мою маму!!!. Она так страдала, когда я выходила замуж.

– … и поэтому ты путалась с моим братом!

– … по крайней мере, он понимает толк в сексе!

– Гретта, ты погубишь наше семейное счастье!

– Только не пробуй меня разжалобить!!!

– Кириак, дружище, я словно тронулся, ведь у тебя отпадала кожа с пальцев?

– Как видишь, все нормально и я снова могу держать сигарету и тебе не надо мне помогать.

– Нет, Кириак, в это трудно поверить! Может быть, ты только муляж. Гемоглобина, можно к тебе прикоснуться?

– Это не так важно, лишь бы ты верил.

– И все-таки, мне так хочется. Я знаю, что иногда с людьми такое случается.

– Главное – не бойся, это не самое худшее.

– Дай, я обниму тебя, дружище!

– Мы все стремимся к прекрасному!

– Вот теперь я узнаю тебя, Кириак!

– Все непонятное – всегда обыденно!

– Мы еще поспорим с тобой на эту тему.

– Нам нужно научиться заглядывать в себя!

– Полностью с тобой согласен – как можно глубже.

– Мать, наверное, получила похоронку позже, – говорил Сержант. – Какой только толк в ней, все равно все мертвы.

– Она не долго горевала, я добрался домой через пару недель.

– Пару недель!? – но они должны были погибнуть к этому времени?

– Я и говорю – она почти не горевала. Мне ли не знать свою мать – наверное, удрала с отчимом подальше в горы, нагрузила барахло и удрала.

– Значит, ты тоже дал деру…

– Разумеется я не зелень, которую кидали в самые гиблые места.

– Да, из тех, кого бросили в атаку на голубую пустыню, никто не вернулся. По крайней мере, так у нас болтали, пока жандармерия не укоротила некоторым языки.

– Я помню драку и панику в крысиных ловушках.

– Они облили нас какой-то гадостью.

– Но мне повезло – в самом начале они не знали нашей слабости и обыкновенный противогаз мог спасти, но только тренированных людей. До войны я был чемпионом по подводному плаванию и мог пронырнуть метров сто.

– Я тоже ждал момента, чтобы расстаться с веселым Максом. Но все же через ржавые холмы мне пришлось пройти. С тех пор железом во рту клацаю, боюсь, что я внутри теперь весь железный.

– Мы все были пушечным мясом.

– А пластилиновые топи? Люди проваливались по пояс и застывали. Даже спирт не мог их отогреть. Они замерзали тут же, сразу, и торчали, как серые чушки.

– Меня спас только развал фронта.

– Слава Богу, нам не надо уже воевать.

– Самое лучшее, что придумали люди – это мир.

– Здорово сказано, старина, – как в книге!

– Что же с нами будет? – спрашивала мать.

– Слишком сложный вопрос, чтобы на него ответить просто так.

– Мне иногда кажется, что я живу совсем в другом мире, не таком, как до войны, – говорила мать.

– Отчасти ты права, – рассуждал отец, – временной фактор стал играть меньшую роль и подложка проявляется явственней, но я не в праве распространяться на такие темы.

– Что-нибудь очень нехорошее? – настаивала мать.

– Нет, моя, родная, – улыбался он, – и к тебе не имеет никакого отношения.

– Мне так страшно… – шептала она.

– Не стоит волноваться из-за чепухи, – отвечал отец, – воспринимай жизнь, как поток событий.

– Тебе легко говорить, – возражала мать, – ты пришел издалека…

– Нам всем одинаково тяжело… – говорил отец.

– Значит, нам ничего не простится? – не сдавалась мать.

– Вы ни в чем не виноваты, – отвечал отец.

– Вы же главнокомандующий! – кричал Полковник.

– Штаб был разбомблен, – отвечал Незнакомец.

– Правильно! Но резервный, в шестой зоне?

– И он тоже.

– А командный центр под Парижем?

– Они применили проникающие лучи.

– Не верю!!!

– …слишком быстро, чтобы мы успели убраться. Большие потери…

– А компьютерный штаб в Скалистых горах?

– …выдержал не больше трех залпов.

– Не может быть!..

– …совершенно разные уровни. Они считывали наши планы до того как мы успевали их реализовать. Практически, мы были крайне уязвимы. К тому же примерно через месяц мы поняли, что воюем сами с собой.

– Объясните!!!

– Дело обернулось таким образом, что боевые действия велись с подлунным миром, так называемой низшей подсистемой сознания. И это обернулось крахом… Реального противника, увы, не было… Миф… Легенды…

– И это вы говорите мне, мне кадровому военному! Теперь мне понятно, где таилась наша слабость – мы были, как вареное мясо на дорогах, мы его много накидали на радость им.

– Теперь там ничего нет.

– А, кстати, как вы прошли?

– У меня иммунитет.

– Какой еще, к черту, иммунитет?!

– Нам делались особые операции…

– Что это еще такое?

– …чересчур дорогие, чтобы применять в массовом порядке.

– Господин президент, считайте, что вам крупно не повезло, лучше бы вы к Мясоедам забрели!

Моя мать кричала:

– Фрэд, тебе нечего сказать – ты бросил меня с пятимесячным Петом на руках!

– Гретта! милая, я что-то не узнаю тебя, подойди ко мне! – не унимался Лысый Ломоть.

– Нам здорово пофартило, что мы живы остались, – ревел Сержант, – заходи курнуть!

– Чарльз Дарвин, это опять вы? – спрашивал Доктор, – что-то никак в толк не возьму…

Может быть, так бы все этим и кончилось – наговорился каждый и дело с концом, но они вторили не переставая и все разом:

– Ваше превосходительство!..

– Кириак, что с тобой?!..

– Фрэд! Фрэд!

– Гретта, я здесь!..

– Бедный Йорик!..

А Незнакомец оборачивался все быстрее и быстрее – так что временами мне казалось, что я вижу беспрестанное мелькание желтых зайчиков.

А когда они вовсе потеряли рассудок и, казалось, готовы были свихнуться от отчаяния – вспыхнул жгучим солнцем, да так ярко, что я глаза от неожиданности зажмурил, а когда открыл, то увидал, что Незнакомец стоит в огненном ореоле и говорит, обращаясь только ко мне: «Ты видишь – они слепы от страсти, как же я возьму вас всех?» И сразу в меня такая ясность вошла, словно все что я вам рассказывал, правдивее правды быть не может и никогда не будет, словно жизнь там, в городе, за Стеной, – самая настоящая и все важное происходит только там, а не здесь, словно, стоит нам вырваться за Стену, и мы никогда кричать не будем, а Полковник – размахивать и грозить своим пистолетом, и еще – хотя мы их не видим, это не значит, что их нет. Есть они! Есть! Это точно! Просто они немного другие, и все! Вот что я понял.

Ну а потом все просто кончилось. Покричали они – конечно, совершенно впустую, и утихли. Полковник, хоть и шумел громче всех, отвел и запер Незнакомца и сел его сторожить. Неделю сторожил, каждый вечер допросы вел. Мать Незнакомцу еду носила, только он наши консервы не ел. А в конце Полковник объявил, что трибунал назначается и что это будет самый справедливый трибунал. Ночью мы пошли с Доктором и вывели Незнакомца за Систему.

Иногда я думаю, что Полковник не зря всего боится, даже когда вся эта история кончилась, все равно боится, и мы все боимся, боимся и ждем. А чего ждем? Ждать-то нечего! Не придут они за нами, ни к чему мы им, так же, как и Мясоедам, которых они к себе таскают. Изгои мы, что-то вроде отверженных, чумных, или меченые, что ли. Но опять же, повторяю, я это только сейчас понял. Жалко, конечно, что ты никому не нужен, как-то неуютно, отрешенно, сам по себе, сидишь за стеклянной оградой. Мать вот жалко и Гемоглобина, который умер. Правда, Гемоглобину теперь лучше живется, уж поверьте, и совсем он не болеет. Незнакомец постарался, он для всех нас постарается, но только потом, не сейчас, через год, когда речка морозами схватится и на дальних отрогах появится снег, а может, и раньше. Мне, честно говоря, здесь до чертиков надоело, только что делать – не наше сейчас время, не наше – мясоедовское, лохматых, вот пусть они отдуваются. Недавно в горах появились совсем уже голые – без шерсти – Сержант говорил, в одних шкурах, а вожак у них на Незнакомца похож. Вот и разберись что к чему. Запутался я, да и пора идти – мать зовет. Так что если увидимся, то не раньше зимы, когда на дальних отрогах снег появится, но до этого, жаль, далеко, я еще успею сбегать на Склон – вдруг что-нибудь узнаю и тогда расскажу, ну а сейчас – пока, побежал я – орехи колоть.