Через неделю мы опять пришли на вулкан. Мышь была на месте, возле нашей палатки. Покормили её и впрок оставили.

Так продолжалось всё лето. Но вот стукнули заморозки. Кратер опоясала снежная полоса. Совсем неуютно стало на сверкающем острие вулкана. И всё же мы решили сделать туда внеочередной рейс. Дело нашлось у каждого, и это было убедительно изложено старшему научному руководителю. Поход разрешили.

Мышь нас встретила как всегда. Поймали её, сунули в рюкзак — и в обратный путь. Спустились к подножию вулкана, подержали подопечную в ладонях поочерёдно и выпустили на пахнущую кедрачом землю. Поднялась она на задние лапки, крутнулась — только её и видели…

Такая уж порода неблагодарная!

Кто не знает сказки об умной курице, снёсшей старику со старухой золотое яичко! Но то сказка, а я расскажу быль.

В камчатском селе Старица у рыбака дяди Сергея жила-была Пеструшка. Я сказал «была» и не оговорился. Дело в том, что Пеструшкин секрет обнаружился лишь тогда, когда её закололи для супа.

Потрошит курочку Анна Григорьевна, жена дяди Сергея, и видит — из куриного зоба выпал кусок жёлтого металла. Взяла на ладонь — тяжёл.

— Муж! — кричит.

Дядя Сергей подошёл, покидал слиток из руки в руку.

— Любопытно, — молвил он.

Сбежались соседи. Нашёлся среди них и рудознатец, заведующий аптекой.

— А ведь это, пожалуй, золото самородное, — сказал он.

Взвесил находку на точных аптекарских весах. Два грамма!

— Давайте испытаем для верности, — предложил.

Опустили слиток на ночь в серную кислоту и туда же для сравнения кинули трёхкопеечную медную монету. К утру от трояка осталась лишь коричневая, тонкая, как бумажка, пластинка, а самородок поблёскивает, и хоть бы что. В весе ничуть не убавился.

— Точно, золото! — подтвердил аптекарь.

Но откуда Пеструшка золото взяла, где заклюнула? Вздумали было проследить всю её птичью жизнь, да больно стара и у разных хозяев побывала.

Теперь в каждой избе призадумались… А вдруг и их куры с самородками ходят! Самых нетерпеливых одолевала забота выяснить это сейчас же, немедленно. И курицы в деревне начали заметно редеть…

— Праздник у тебя, что ли, какой? — спрашивала с усмешкой Марья Дарью, переступая порог дома. — Больно жаркое пахнет.

— А я иду вчера мимо вас, — не оставалась та в долгу, — чую, пером палёным несёт. Даже во двор заглянула, уж не пожар ли, — многозначительно добавляла Дарья.

Но больше всех неймётся соседке дяди Сергея. Краснощёкая расторопная тётка Фёкла, как её звали на селе, любила торговать на базаре. Осенью с десяток старых кур продала, а сейчас из-за этого потеряла сон.

«Непременно в них золото было, — сокрушалась она, — как бы сгодилось, давно собираюсь зубы вставить».

Кормит кур, а у самой думка — какую колоть? По одной, по одной, да так всех и переколола. Но в зобах у птиц оказался только песок и обыкновенные камушки, которые они заглатывают, чтобы пищу легче перетирать — вроде жерновов.

— Приподняло бы вас да хлопнуло! — негодовала она на соседей. — Взбаломошили своей Пеструшкой. Покоя нет, — уже не известно, в чей адрес сыпались ругательства.

Слух о «золотой» курице дошёл и до геологов. Приехали. Пошли со своими инструментами по соседним сопкам, закрутили буровые станки. И ведь в самом деле нашли золото.

Теперь хоть памятник Пеструшке ставь!

Шёл камчатский январь. На Нерпичьем озере морозы крушили трёхметровый лёд, лопались от холода оголённые скалы-ветроломы. Холод захватывал дыхание. В один из таких дней местный охотник Фёдор Симаков направился проверять капканы, которые поставил на речушке со смешным названием — Пузырь.

Симаков выехал поутру. Собаки ходко тащили нарту, и каюр по северной привычке сочинял песню про удачливый промысел. Запоёт — одной песни на всю дорогу хватит.

Показался заросший тальником берег речушки. Весь заметённый снегом, на поверхности топорщились лишь обитые пургами верхушки веток. В этом месте, у незамерзающего ключа, стоял первый капкан. Увы, неудача: пружина спущена и капкан пустой.

«Эге! — удивился охотник. — До чего хитра: приманку съела — и до свидания».

Направился к другому капкану — опять та же история. А третьего вовсе найти не смог. Лишь обрывок цепи да след, словно бревном по снегу проехали.

Охотник опешил. Но рассуждать некогда. Он бросился на нарту, гикнул на собак и помчался вдоль загадочной полосы.

Километра через три Симаков нагнал вора. Какой-то зверь, волоча капкан, пытался скрыться, но мешала цепь: запуталась в кустах кедрового стланика.

Охотник осторожно приблизился и остолбенел. Перед ним странный зверь. Лупоглазый и с белой усатой головой. Передние лапы вроде култышек, коротенькие, сзади — длинные нерпичьи ласты.

Но нет, не нерпа. Та пятнистая, а этот с тёмнобурой гладкой шерстью. И опять же толстый хвост.

«Что за чудо?!» — поразился охотник, разглядывая неожиданную добычу.

Зверь почти не дичился — устал ползти с капканом. Да и разве с такими лапами легко путешествовать по снегу? Накинул на него охотник оленью шкуру, которую обычно стелил себе под бок. Уложил на нарту, притянул ремнями и погнал домой.

Едва успел раздеться, а изба полна народу.

— Прямо диковинный зверь! — удивлялись охотники.

Оказалось, что никто такого не видывал.

Позвонили в районное село. Дескать, так и так, приезжайте, возможно, для музея пригодится.

А гость быстро свыкся с людьми. Ел он рыбу, проявляя замечательный аппетит.

Приехал из района учёный-охотовед. Зашёл в избу к Симакову.

Зверь, развалившись по-домашнему, лежал в ванне с водой. Он смешно топорщил усы и, по всему было видно, чувствовал себя преотлично.

Рядом стояла хозяйка.

— Только на минуту отвернулась, — пожаловалась она, — а этот тут как тут. Ишь развалился, чистоплюй! Вроде для него воды натаскала. Стирать ведь собиралась, — пояснила она охотоведу.

Но тот не слушал — удивлённо уставился на купальщика.

«Неужели?! — не верил он своим глазам. — Ведь до островов четыре сотни километров. А потом, как ему попасть на сушу, да ещё зимой?..»

— Послушай, ты далеко от морского берега его нашёл? — озабоченно спросил охотовед у хозяина.

— Да так километрах в двадцати.

— Знаешь, кто это?.. Молодой калан.

— Калан!!!

О каланах, легендарно редких морских зверях, в селе слыхали, но видеть не приходилось. Жили те далеко, возле острова Медного.

Зверёныш, вероятно, потерялся в море, а потом был выброшен прибоем к устью реки. Тут и попался в капкан.

— Теперь ты, Фёдор, большую премию получишь, — сказал охотовед. — Редкого зверя спас. Каланов на земле всего три тысячи. Охота на них строго-настрого запрещена.

…С первым самолётом калана отправили в Усть-Камчатск, где расположен морской порт. Там его посадили на большой теплоход, который плыл на север.

Зверёныш спал, гулял, купался в ванне и опять спал. Но вот насторожился, забеспокоился. Вдали показалась тёмная полоса — приближалась, росла. Из моря поднялись причудливые востряки сопок.

Резко прозвучал пароходный гудок — и береговые скалы словно взорвались: разлетелись на белые пуховые клочья. Это тысячи крылатых обитателей взвились к небу.