— Прекрасно, — сказал Щорс, — я сам хотел это предложить. Героические традиции украинского казачества будут жить в нашем полку.

Предложение было принято единогласно. С тех пор Щорс называл своих бойцов не иначе, как богунцами.

Требовательность Щорса, его строгость, подчас суровость известны были и в других, формирующихся по соседству, полках. Однако, очень многие бойцы и командиры из этих частей старались попасть в полк Щорса. Его молодость не смущала даже стариков. Они знали, что на Щорса можно положиться, что зря он не будет жертвовать людьми. Им нравилось и то, что среди командиров повстанческой армии Щорс выделялся своей культурностью. Он не скрывал ее, не подделывался под окружающих людей, а требовал, чтобы они равнялись по нем. Щорс требовал беспрекословного подчинения себе, и все подчинялись ему, чувствуя в двадцатитрехлетнем командире какую-то огромную силу. Не все знали, что это сила большевистской организованности и дисциплины.

Даже в соседнем, Таращанском полку, во главе которого стоял известный командир — бывший столяр, старик Боженко, прозванный «батькой», авторитет Щорса признавали все. А до чего уж таращанцы любили своего батьку, державшегося, как атаман, партизанской вольницы! До чего гордились его дерзкой отвагой! Порядки у Боженко были посвободнее, чем у Щорса. Строевыми занятиями он не интересовался, хотя дисциплину поддерживал строго. Нрав у батьки был крутой, другой раз и плетку пускал в ход, но когда, гарцуя перед полком на лошади, кричал: «Умрем, дети мои, за революцию», таращанцы отвечали восторженным криком: «Умрем, батько!»

К славе своей батько относился ревниво, но авторитет Щорса признал после первой же встречи. Эта встреча произошла в штабе Богунского полка. Приехав в штаб, батько заявил:

— Приихав подывытысь, яки Мыкола Щорс порядки у полку заводыть.

Щорс принял Боженко с большим почетом, приветствовал его от имени богунцев, а потом приказал всем выйти, заперся на ключ и беседовал с батькой часа два.

Вернувшись в Таращанский полк, Боженко сказал о Щорсе:

— О! Це голова, надежна, велыка голова!

Когда начались боевые действия, командование дивизии подчинило таращанцев в оперативном отношении Щорсу.

В октябре, закончив формирование своего полка, очистив его от ненадежных людей, Щорс начал тревожить оккупантов неожиданными налетами. В это время вдоль нейтральной полосы были расположены немецкие оккупационные войска. Они размещались отдельными сильными гарнизонами по крупным селам и городам. Гарнизоны были связаны между собой только разъездами и патрулями. Пользуясь этим, Щорс производил налеты в тыл немцев. Он выработал тактику: бить врага оттуда, откуда он меньше всего ожидает нападения, бить внезапно, не давая врагу возможности ориентироваться в обстановке. Ночью во главе батальона или роты Щорс уходил из Унечи как бы на тактические занятия, а утром возвращался с захваченным оружием и пленными. После одного из таких налетов в Унечу в штаб полка явился офицер, представитель немецкого командования. Он заявил через переводчика протест против нарушения мирного договора. Щорс пожал плечами и велел передать, что господин немецкий офицер, видимо, ошибся адресом: украинский народ не заключал с немецким командованием никакого договора.

— Вручите свой протест пану гетману, — сказал Щорс, — кажется, вы с ним заключили договор.

Немецкий офицер был взбешен. Переводчик спотыкался на каждом слове, стараясь смягчить его грубую ругань по адресу Щорса.

Щорс сидел за письменным столом с невозмутимым видом. Перебив переводчика, он сказал:

— Передайте господину офицеру, что командир полка Украинской советской армии прикажет вышвырнуть его, если он будет разговаривать с ним, как пьяный.

Переводчик передал эти слова Щорса, видимо, достаточно точно. Немецкий офицер побагровел, но заговорил уже другим тоном.

— Офицер просит передать, — сказал переводчик, — что командование германской императорской армии поставит три своих полка против одного советского.

— Скажите ему, что все три полка будут уничтожены, — ответил Щорс.

Дальше разговор шел в таком же духе.

— Офицер выражает твердую уверенность, что этого никогда не случится.

— Конечно, если правительство кайзера немедленно уберет свои войска с Украины.

— Офицер просит не шутить. Такие шутки, он говорит, не имеют цены, потому что у большевиков очень мало вооруженных солдат.

— Скажите господину офицеру, что он не в курсе дела. Десятки большевистских полков стоят уже в тылу немецких войск. Они ждут только сигнала.

И это были не пустые слова. Немецкий офицер, должно быть, сразу понял, на что намекает Щорс. Немецкое командование чувствовало себя нетвердо. Оно знало, что стоит советским полкам, формировавшимся в нейтральной зоне, перейти границу, как к ним сейчас же присоединятся сотни неуловимых, скрывающихся в лесах повстанческих отрядов. Наступление богунцев и таращанцев будет сигналом к общему восстанию. Тогда оккупантам трудно будет разобраться: где тыл, где фронт. Щорс, наоборот, чувствовал себя очень твердо. Выделенная им для политработы группа коммунистов поддерживала связь со всеми повстанческими отрядами северной Черниговщины. Она снабжала их и литературой на русском, украинском и немецком языках и винтовками, пулеметами и патронами.

Делалось это так. В той местности ездили от села к селу обозы гончаров, торгующих глиняной посудой. Щорс покупал у них несколько подвод с товаром. На дно подвод складывали кипы литературы, ящики с винтовками или пулеметами, засыпали половой, а сверху обкладывали глиняными мисками, горшками, кувшинами. Надежные люди вели обоз через границу, мимо немецких постов, которые, привыкнув к кочующим по селам гончарам, не обращали на них внимания.

На ближайшей железнодорожной станции оккупированной территории литература и оружие передавались знакомым машинистам, и они везли их на тендерах паровозов дальше, в глубь Украины.

Вместе с литературой и оружием Щорс отправлял и организаторов повстанческого движения, которые в нужный час должны были свести все разрозненные отряды в батальоны и полки. Перед отправлением каждого обоза Щорс долго беседовал с отъезжающими.

— Сейчас главная задача повстанческих отрядов, — говорил он, — рвать мосты, пускать под откос поезда с немецкими войсками и продовольствием. В одном месте провал — не робей, вали в другое. Оружия я переправлю вам, сколько нужно будет… В момент общего восстания вы будете моим правым флангом.

Щорс отправлял товарищей главным образом на реку Припять, от Чернобыля до Пинска. Спустя несколько месяцев созданные в этом районе повстанческие отряды составили один из полков дивизии Щорса.

— До общего восстания не увлекайтесь партизанскими выступлениями. Больше внимания уделяйте политической работе, подготовке большевистских кадров. Как грибы после дождя, должны расти сейчас на Украине большевистские ячейки. Если же какой-нибудь братишка захочет атаманствовать, не сопротивляйтесь, пусть разыгрывает из себя атамана, но смотреть за ним надо в оба и чуть что — крепко прибрать к рукам. Пожарники должны быть свои люди. Тогда пожар всегда будет залит, — говорил Щорс.

Слово «пожарники» Щорс произносил с каким-то особенным удовольствием, прищурив левый глаз и улыбаясь. «Пожарниками» он называл пулеметчиков.

В конце октября Щорс отправил на Украину с гончарным обозом последнюю группу организаторов повстанческих отрядов. Перед отъездом он, как обычно, проверил, обеспечены ли они деньгами, теплой одеждой, обувью, расспросил каждого о его личной жизни, о материальном положении семьи. Проводив обоз далеко за Унечу, он крепко пожал всем руки.

— Ну, хлопцы, скоро увидимся. Помните, девятый вал надвигается.

Из Унечи по направлению к границе медленно двигался небольшой товарный состав, увешанный красными флагами. На открытой грузовой платформе играл духовой оркестр. Щорс и красноармейцы, стоя на платформе, пели «Интернационал», держа фуражки в руках. В воздухе носились первые мелкие, похожие на белую мошкару снежинки. Недалеко от села Робчик, расположенного уже по другую сторону границы, поезд остановился. Дальше путь был разобран. Около железнодорожной будки топтались в нерешительности немецкие солдаты. Красноармейцы выскочили из вагонов и построились. Оружия ни у кого не было. У всех на груди красовались красные банты. Щорс скомандовал: «Смирно!» и, взяв под козырек, направился к немецкому посту.