– Вот, невротик. И как только допускают таких нестабильных людей в роддом работать? – возмутилась мама.

– О, Господи, только не опять… – выдохнула медсестра, подметая остатки битого стакана. – Простите его, Виктория. У него просто плохое утро, или кофе слишком много, или внимания слишком мало. Не держите на него зла, он неплохой человек. Надеюсь, вы понимаете.

– Да ладно, – ответила мама, – Арт уже снаружи, могу и понервничать.

– Арт? – удивилась медсестра. – Необычное имя.

– Он так игриво улыбался сразу после рождения, что первая моя мысль была: «Ну, артист!». А потом решила, что оно ему подходит.

Вот тут она явно солгала. У неё из головы не выходило: как могут карие глаза через мгновение поменяться на зелёные. Поэтому и подумала: «Артист!».

Они дружно посмеялись, и медсестра поспешила на ковер к начальству, удалилась, шепча себе под нос молитву «хоть бы не уволили».

Мой отец уже спешил в больницу, как только закончилась его рабочая смена. Он был обыкновенным разнорабочим на металлургическом заводе, проведя сотни часов своей жизни в обществе шумящих машин и кипящих металлов, и всё ради того, чтобы обеспечить нам с братом будущее, гораздо более стабильное, чем было у него.

Чтобы увидеть меня, ему пришлось добираться с пересадками на автобусах, проехать десятки остановок, перенюхать полсотни потных тел, толкающихся в узком проходе транспорта, спешащих домой с работы. Да, советская жизнь, друзья, не тешила глаз цветами радуги.

Страсти кипели, часто выкипая за рамки приличия. Толпа народу в час пик, жаждущая попасть в транспорт, могла буквально внести тебя внутрь заветного автобуса, даже если тебе туда было не надо, и могла вынести, когда тебе не требовалось выходить, и так далее. А иметь машину – было дорогое удовольствие. Безобразие было буквально во всех сферах жизни, и не было видно им ни конца ни края.

В общих чертах о советской экономике. Автомобиль средней паршивости. Да! «Жигули»! На тот момент, стоил почти пять тысяч рублей.

Средняя зарплата – сто двадцать рублей в лучшем случае. Минус квартплата, налоги, пенсионные отчисления, одежда и провиант, и это еще хорошо, что не было телефонов, мобильников и интернета, а то вообще разорились бы. Никакой материальной помощи, разве что талоны на молоко на вредных производствах, которые выдавались к зарплате. Ещё существовали талоны на продукты, которых не было в свободной продаже в магазинах. Своего рода «ограничитель» покупательской способности.

Например, один человек мог купить пол-литра молока в день на одного члена семьи, не более. И на семью выдавалось талонов на каждого члена помноженное на количество дней в месяце, а нас было четверо, так что представьте себе ситуацию и поставьте себя в эти условия. Надеюсь, картину обрисовал понятно.

А что касаемо приобретения личного авто, думаю, уже все посчитали, что это огромная сумма и сбор средств займёт до десяти лет. И то вряд ли вы купите его, потому что существовала длинная очередь на приобретение заветной мечты каждого мужика, а ещё вы думаете о своих детях, обучении в университете, других расходах, например, о лекарствах для родителей.

Молодёжь, не верите?! Старички, вспомнили? Не нравится? Вот и нам не нравилось. Вообще никак! Вот почему я всегда считаю деньги?! Может, бедность? Хотя, скорее, экономическое образование… я, впрямь, будто ходячий калькулятор… и ещё эта политика увязалась… ладно, проехали.

В любом случае, мой отец добрался до роддома. Он прошёл в отделение, нашёл нас с мамой, обнял, поцеловал и разделил с нами один из лучших моментов своей жизни – рождение ребенка. Почему один из лучших, а не единственный? Потому что второй самый счастливый момент – это когда у тебя рождается второй ребенок, и вторым ребенком, принесшим красивую чётную цифру четыре в нашу семью, был я. Вот, как-то так я встретил своего папу и нагрел подгузник. Крутяк!

Мы с мамой все еще были в роддоме. Уже прошла неделя. Был замечательный светлый весенний день. Птицы возвращались с юга и, выбирая укромные места для будущих птенцов, щебетали, рассказывая всем, что весна уже вступила в свои права, снег таял и ручьями сбегал по дорогам в водостоки; уже зеленела первая трава. Все эти, казалось бы, мелочи делали городские улицы живее и приятнее после серой унылой зимы.

Солнце играло лучами, искрилось на еще заснеженных крышах и промёрзших стенах зданий, устилающих часть тротуаров собственной тенью; на небе не было ни облачка. Ничего не предвещало беды.

Виктория, моя мама, отлучилась из палаты на прием к врачу, а потом зашла в столовую позавтракать, оставив меня сытого в кроватке наедине со сладкими сновидениями.

Мне снились сияющие звёзды, далёкие неизвестные планеты, космические корабли, путешествующие сквозь пространство и время. Я не понимал, что я видел, но это было очень завораживающе, и я не хотел отвлекаться.

Ещё я встретил много странных существ. Точнее у них были руки, ноги, голова – совсем как люди, но вот цвет тел у них был пылающий, яркий и разноцветный: одни были зелёные, другие красные, третьи синие, и жёлтых хватало. Вся эта пёстрая братия куда-то бежала по тёмному лесу, зачем-то в кого-то стреляла лазерными пушками, оборачиваясь в страхе. Я не знал, кто они такие, но очень переживал за них.

Во сне я, поневоле, переворачивался с боку на бок (хотя вы скажете, этого не могло быть… но, это так!), упираясь пяточками, я продвигался к краю кроватки для новорожденных, а мое лицо отчетливо выражало волнительные эмоции. Я кряхтел. Медсестра рядом читала газету, сёрбая чай из гранёного стакана. Естественно, до меня ей дела не было, и эмоций моих она не замечала, не говоря уже о том, чтобы хоть как-то попытаться успокоить беспокойное дитя.

В один из интригующих моментов моего сна кто-то из существ попал под луч лазера и был разрезан пополам, отчего я зажмурился, и перевернулся, но не проснулся.

Одновременно с моими эмоциями окно палаты буквально раскололось. От резкого сквозняка оно распахнулось внутрь и, ударившись о стену, слетело с петель и разбилось вдребезги.

Медсестра от неожиданности подпрыгнула, разорвав, зажатую в кулаки газету пополам. Дабы удержать равновесие на падающем стуле, она развела руки в стороны, но всё же громко шмякнулась на пол, ударившись затылком. Скорчив гримасу боли, она еще пару секунд повалялась на полу, поднялась и, держась за набитую шишку, осмотрела место крушения больничного окна.

Откуда взялся штормовой ветер, и почему быстро образовались густые тучи, объяснить и понять она не могла. Но одно она знала твёрдо – надо срочно убрать стекло, чтобы никто не поранился, и рапортовать о неприятности начмеду. Она ушла, напрочь, позабыв обо мне.

Кстати, по какой причине мы с мамой до сих пор находились в больнице, я понятия не имел.

В эту самую минуту мама почувствовала нечто неприятное где-то внутри. Нет, не боль, не жар и не холод, и даже ничего из того привычного, что человек обычно может чувствовать. Чувство тошноты, но не в желудке, смешалось с ноющей болью в области сердца и страхом.

Знаете ли Вы, где в человеческом теле находится душа? Немного выше пупка, прямо там, где солнечное сплетение. Душа Виктории в тот момент дала о себе знать, напомнила, что она существует, и что хочет предупредить о чем-то плохом. Слева в ухе раздался звон колокольчика, будто предупреждение об опасности. Звон его был настолько нежный, что едва слышался сквозь гул больничных коридоров. Странные ощущения испугали маму, она вскочила из-за стола и, позабыв о завтраке, помчалась в палату с новорожденным сыном.

Судорожно пробиваясь мимо зевак, которые вышли из своих покоев поглазеть на затянувшееся тучами небо и растрёпанные ветром деревья, она неслась с такой скоростью, что ей позавидовали бы олимпийские бегуны, хотя она этого даже не замечала. Миновав нескончаемый лабиринт коридоров и лестниц, она приближалась к палате, где она оставила сына.

На улице заморосил мелкий дождь, и было довольно пасмурно. Во дворе взвизгнули тормоза, едва не сбив врача, бегущего в корпус спрятаться от дождя. Ловко отпрыгнув в сторону, врач скрылся за дверью роддома.