– Ууу…

– Но да, позже я узнал и о… других сторонах и формах этого явления, не столь… чувственно-идиллических. Возможно, мне не стоило этого знать, моё отношение к землянам и так далеко от той терпимости и благожелательности, которую во мне хотели бы видеть.

– Могу сказать - хорошо, что у вас есть волосы. Было, чему встать дыбом.

– О да, ты прав. И вот здесь мне даже не стыдно, потому что это не то же, что просто иные брачные и любовные обычаи и манеры. Насилие, унижение личности, работорговля, в какой бы форме она ни была - это то, чему нет и не может быть оправданий. Мне до сих пор сложно понять, как можно настроить себя так, чтоб отдавать случайному человеку то, что можно отдать только самому близкому, для чего близость, соединение жизней вообще является непременным условием… Но понять, как можно превращать дар свободной и любящей личности даже не в предмет мены, ресурс, к которому можно получить доступ без должного морального права, а в предмет стыда, устрашения, наказания - я не пойму никогда и понимать не собираюсь. Для меня это может быть только признаком крайней извращённости природы, низводящей разумное по своим задаткам существо на уровень ниже большинства зверей… Моё понимание иных культур никогда не будет полным.

– Ну, это и нормальные носители любой из этих культур не стремятся понимать, называют социальным злом и испытывают закономерное отвращение. Землянин Энтони хорошо сказал об этом, что есть культура мира, а есть его бескультурье, и это он тогда даже не о проституции говорил.

– Есть ещё такое представление, что оказавшиеся в таком положении не путём насилия, принуждения сочувствия и защиты не заслуживают, дескать, они сами выбрали свою судьбу. Это возмутительно и мерзко. Игнорировать нужду и бесправие, которые толкают множество людей на путь насилия по отношению к себе или к другим, можно только намеренно. Таким же образом можно обвинить бедных в том, что они бедны, больных в том, что они больны…

– Это просто обычное трусливое самоуспокоение, самообман. Те, кто так говорит, просто хотят снять с себя вину за то, что не могут ничего изменить. Зачастую лишь сам оказавшись в трудном положении, человек понимает, что его благополучие до сих пор не было его заслугой, а только милостью судьбы.

– Но - до сих пор всё это касалось только женщин, и заставляло поражаться только, что можно так обращаться с женщиной и считать себя представителем разумного вида. Но подобное использование мужчин, мужчинами же, а не женщинами, непонятно совершенно. Если б речь шла о мирах, где какой-то дефицит женщин, но и у землян, и у центавриан мужчин и женщин рождается примерно одинаково.

Милиас рассмеялся.

– Я правда не знаю, как можно объяснить это тому, кто воспитывался в убеждении, что удовлетворение вообще достигается только связью с любимым. Это вообще такая большая тема, что… я даже не знаю, с чего начать. То ли с того, что вот если об удовольствии как таковом говорить, то его разными путями достичь можно, очень разными… Противоположный пол - это вообще только для размножения критично, а здесь же об этом речь не идёт. То ли о том, что вообще-то влечение и к своему полу возможно, это не всегда именно замена мужчиной женщины…

– Эх, правда, приборы бы нам всякие, насколько б лучше дело пошло! Определять толщину стен, например, пустоты… Что-то чем глубже, тем причудливее всё и извилистей. И сырости всё больше… Начинаю думать, что подземное озеро или река и правда где-то впереди есть.

– Сестра, поправь меня, если я не прав, но мне всё настойчивее кажется, что наше путешествие - не просто экстремальное развлечение, что у нашего пути есть цель, только я пока не могу понять, что вы ищете.

Селестина свернула карту и решительно двинулась в последний, самый широкий туннель.

– Я думала сейчас как раз об этом. О том, как рассказать тебе… Я хочу это сделать, ты вызываешь у меня доверие и симпатию, и мне хочется иметь такого союзника. Но я не знаю, хочешь ли ты этого на самом деле, и как спросить тебя так, чтоб ты смог принять решение… Потому что твоя жизнь после этого не будет прежней, и возможно, ты будешь жалеть и хотеть отмотать время назад, и чтобы я вообще не появлялась на твоём пути… А я не могу стереть тебе память, и даже не смогу дать тебе иного выбора, кроме как идти со мной, потому что если ты откажешься - с тем знанием, которое я тебе сообщу - кто сможет защитить тебя от очень вероятной опасности? Я не знаю, как спросить, не говоря. Как ты можешь решить, ещё не зная, о чём.

– Страшные вещи говоришь, сестра. Что настолько суровое может идти за такой молодой, такой простой и милой девушкой? Сказал бы я тебе, конечно, что ты напрасно так обо мне, но ты ведь снова мне скажешь, что я не знаю, на что соглашаюсь, и это будет правдой - не знаю… Но ты думала, во мне может быть настолько мало гордости, чтоб отказаться от предлагаемой тайны, или смалодушничать, узнав её? У меня нет семьи, рода, важного дела, ничего того, ради чего можно уйти от опасности и оставить ей тебя, твоего брата и бедную Налани. Поверь, я могу представить, на что может быть способен ваш род, раз уж они так поступили с Налани, да и вообще я тоже разное в жизни слышал… А кто не противостоит подлости - однажды сам станет её жертвой.

– Ох Фальн, не в этом дело. Не в Налани, роде и…

Селестина остановилась. Фальн, ещё не видя её лица, встревожился. И оказалось, не зря - Селестина покачнулась, схватившись за голову.

– Что-то не так, Фальн, что-то… - она панически заозиралась, луч фонаря ломано заметался по стенам, - бежим!

Убежать они не успели. Из черноты бокового туннеля вышли четверо.

========== Часть 3. ЧЕРТОПОЛОХ. Гл. 4. Полыхающая тьма ==========

Четверо не духов, не древних тварей из легенд - обычных центавриан, разве что бедно одетых, с неопрятными, плохо поставленными гребнями (но такому ли зрелищу удивляться после путешествия через трущобы)… Почему-то это пугало больше.

– Похвально, что ты готов узнать правду, парень. Лучше сделать это до того, как совершишь что-то непоправимое. Спроси её, кто она такая и что тут делает, ты ведь был с нею честен, наверное, и она будет честна с тобой?

Фальн заслонил собой всё ещё сжимающую голову Селестину.

– Кто вы такие, духи вас забери? Если вас послал её род…

Все четверо расхохотались настолько синхронно, что это ужаснуло Фальна даже сквозь закипающую ярость. Оранжевый свет свечных фонарей в руках искажал их лица, превращая в подобия масок древних богов, пугавших иногда даже привычных островных детей до икоты.

– О нет, едва ли это могло б быть возможным - встретиться с её родом… Спроси её, спроси. Как её зовут по-настоящему, где её родина. По чьему поручению она здесь. Что успела прочитать в мыслях таких же доверчивых простаков, как ты. Она даже не центаврианка, тебя так легко было одурачить - верно, потому, что ты редко имел дело с женщинами? Она - инопланетный шпион, агент Альянса.

Фальн обернулся к Селестине, упавшей спиной на шершавую стену туннеля.

– Мефала, кто это такие? Ты знаешь их? Что за бред они несут?

– Приглядись к ней. Неужели ты так слеп, что не можешь отличить подделку? Вспомни всё, что она говорила, неужели ни разу ничего в её речах не царапало тебе слух, не казалось странным? Как ты думаешь, как давно она говорит на центарине? Что скрывает под платком её подруга, в такую-то жару?

Селестина стонала сквозь зубы - голову словно стянуло раскалённым обручем. «Фальн, Фальн… если б я могла дотянуться до твоего сознания… если б я хоть могла прорваться через их давление! Какая боль это, оказывается… Если б ты мог помочь мне! Ты этого даже не чувствуешь… Помогите мне, кто-нибудь, помогите! Они раздавят меня…»

– Мефала, это правда? Ответь, Мефала, не молчи! это слишком бредово, ты должна что-то сказать!

«Если б я могла, Фальн…»

Велида схватил девушку за руки, отнимая их от её висков, и в ту же секунду похолодел, осознав, что видит - вену, пугающе контрастную в свете фонарей.