Поэтому в то время, когда Дэвид сходил с помоста, решив, что трёх песен с него хватит, Страж соскочил с него и резво убежал между ногами горожан куда-то в боковой проулок, обещав найти его позже, а пока они справятся и своими силами.

Однако руки слушателей не отпускали Дэвида.

– Куда же ты, девушка! – седой морщинистый центаврианин со слезящимися глазами взял его за руку, - пой, тебя должен услышать наш гость! Нехорошо, если сокровище твоего пения мы укроем для себя, не поделившись с ним.

«Вот попали!» – прозвучал в голове голос Брюса.

Он пел. Пел и слышал, как трубят трубачи, требуя освободить дорогу генералу Кальдаро, слышал гул мотора приближающейся машины – разумеется, не древние времена, не на лошади ж ему ехать, но и наиболее удобного современного транспорта, метро или электропоездов в малых старинных городах вроде Рейма не было, да и наверное, это было б менее торжественно… Он думал о том, что приближающийся генерал – подчинён Стражу, воля этого бедняги порабощена злом, и неизвестно, для чего дракхи послали его сейчас сюда, о том, что почувствовал в сигнале от своего Стража – нечто вроде тревоги, если уж вообще подобные существа способны испытывать такое чувство. Тревоги за себя, за их успех… Страж не позволял себе прорастать в его нервную систему, хотя это было ново и непривычно для него – чтобы даже когда они разделены, другие Стражи и дракхи не могли почувствовать его следов в Дэвиде.

Машина въехала на площадь – и остановилась. Дверца открылась…

Генералу было, может быть, около пятидесяти, волосы его тронула седина. Он шёл сквозь расступающуюся толпу чуть усталой, едва ли только с дороги, походкой. Дэвид не мог ни видеть, ни чувствовать незримого соглядатая на его плече, но знал, что Брюс, по крайней мере, чувствует. Генерал подошёл к помосту, дослушал песню, сунул руку в кошелёк за дукатами… но остановился.

– Как тебя зовут, милое дитя?

Дэвид замер. Вот об этом-то они подумать не сообразили. Ну, в первом выходе никто не интересовался их именами…

– Дэ… Дэйва, мой господин.

– Я впечатлён твоим пением, Дэйва. Я хочу, чтоб ты спела ещё раз – для меня. В моих апартаментах, поле того, как я вернусь с важной встречи, для которой я здесь.

«Отказываться не принято… В сумасшедший дом заберут сразу, как минимум… Да и… что это, если не тот самый шанс? Подбираться ближе и не потребовалось – сам зовёт… Но… господи, почему на моём месте не кто-нибудь другой, а именно я?!»

Подошёл Брюс, это вселило каплю уверенности, хотя конечно, этой капли всё равно не хватало.

– Ты брат этой девушки? Я хочу пригласить её к себе на ужин и послушать её пение. Приведёшь её через два часа вот по этому адресу. После этого я дам тебе поручение – кое-что купить для меня. Сдачу сможешь оставить себе.

«Отлично… Ещё и Брюса отсылает…»

Пальцы центаврианина коснулись подбородка Дэвида.

– Твой талант будет щедро вознаграждён, девушка. Скажи мне, чего тебе хотелось бы отведать, и я распоряжусь доставить это к столу к твоему приходу.

Два часа – не так мало времени, чтоб морально подготовиться, но и не так много. Они шли путанными улочками старого города и вполголоса беседовали.

– Дэвид, сколько б вы ни убеждали меня… сколько б я сам не убеждал сам себя – это опасно…

– А разве для безопасности мы сюда летели? Если я хочу стать рейнджером, я должен уметь справиться. Позором бы было отступить теперь. Он ведь… ничего не заподозрил?

– Такого я в его мыслях не почувствовал. Глубже лезть было опасно – Страж мог это почувствовать. Но и более простые и естественные его намеренья не могут меня не пугать.

– Вы думаете…

– Нет, я не уверен. Всё же вы не соответствуете, уж извините, центаврианским стандартам привлекательности… Но если всё же…

– Мне ничего не грозит, - улыбнулся Дэвид, - я ведь не женщина.

– Я даже не совсем об этом. Вы ведь понимаете, если он обнаружит… Если раскроет вашу маскировку… Его придётся убить. Мы не можем позволить, чтоб он донёс о нас.

Тут, конечно, и Дэвиду стало мрачно…

Стража они обнаружили в одном из переулков. Присоединяться к Дэвиду он не стал, просто запомнил адрес и снова исчез.

Апартаменты, в которых остановился генерал, производили впечатление основательной, уверенной в себе роскоши уже на подходе. Само здание было построено многим позже, чем большинство богатых домов в городе, но выдержано в том же стиле – не то чтоб центавриане тряслись над сохранением архитектурного облика города, просто этот стиль в данной местности считался верхом совершенства, что ли. Ну, это можно было понять. Без вычурностей последующего центаврианского барокко, без нелепостей предыдущего, более грубого подобия земного романского стиля. Всё на своих местах, всё именно так, чтоб показать: здесь звучит наше имя, здесь имение наших предков, здесь мы хозяева. Брюс вполголоса ворчал, всё ещё недовольный тем, что ему придётся уйти…

Центаврианин, уже свободный от парадного мундира и сверкающий белоснежной рубашкой и золотым шитьём на жилете, проводил Дэвида в богато украшенную комнату, где уже был накрыт стол. Ноги утопали в мягком ковре, пахло горящими свечами и какими-то благовониями, сверкали спелыми боками фрукты в вазах… Центаврианин опустился на диван, устланный мягкими подушками, и сделал Дэвиду знак приблизиться.

– Сядь. Расскажи мне о себе. Я видел испуг в твоих глазах там, на площади… Ты боишься меня? Не надо. Я никогда не обижу такое милое создание. И если ты скажешь, кто обижал тебя прежде, я распоряжусь, чтоб их нашли и примерно наказали. Скажи, давно вы с братом зарабатываете на хлеб пением на улицах?

Дэвиду было очень непросто. Минбарец приучен с детства не лгать. А сейчас придётся что-то выдумывать… Но ничего не поделаешь, так нужно.

– С детства, мой господин.

– Вы рано осиротели? Намного брат старше тебя? Вы не очень похожи.

– Мы от разных матерей, мой господин.

– Ваш отец был в состоянии содержать две жены?

– Они были у него по очереди, мой господин. Мать моего брата умерла при родах. Прошло много лет, прежде чем отец женился вновь.

– Это прекрасно, что брат заботится о тебе… Но он должен был позаботиться о том, чтоб выдать тебя замуж.

– Мы бедны, мой господин. За меня нечего дать в приданое.

Центаврианин кивнул.

– По крайней мере, за этот вечер ты получишь щедрый подарок, который позволит тебе задуматься о замужестве. Наполни мой бокал, девушка. День ещё не кончился, но я устал и хочу вкусить того, что мне приятно.

Дэвид удалился в сторону домашнего бара. Видимо, всё же он ни о чём не подозревает… Если Страж и почувствовал присутствие другого Стража, то не успел понять, на ком он был. Видимо, в идее пригласить к себе уличную певицу он никакой угрозы не усмотрел, и позволил это…

Центаврианин залпом осушил бокал – должно быть, его мучила жажда, ведь обычно любимые напитки пьют, смакуя – и лицо его враз переменилось.

– Добрая девушка! Ты налила мне алкоголь?

– Бревари, мой господин… Я выбрала лучшее из тех, о которых знала. Я подумала, что это именно то, чего желает господин.

– Как мне тебя благодарить… Сам я не мог себе этого позволить. Я думал, что удовольствуюсь джалой или тинксом, но ты… ты, сама не зная, так помогла мне! Только от алкоголя он засыпает.

«Ещё бы он не засыпал».

– Кто, мой господин?

Центаврианин рванул ворот рубашки, словно ему не хватало воздуха.

– Не знаю, способна ли ты увидеть… Иногда, когда он спит, его можно увидеть, он больше не контролирует ни себя, ни меня. Сегодня на площади, девушка, ты пела о древних героях, о мужестве, доблести, славных победах и достойной кончине… Слёз не было на моих глазах, но они жгли мне сердце. Сейчас нашей родине угрожает враг куда более страшный, чем во все времена… А мы ничего не делаем. Не обороняемся, не проливаем свою кровь, не встаём нерушимым щитом между неприятелем и нашими землями. Небывалый позор случился в истории – центавриане рабы… И мы не сгораем со стыда, мы продолжаем жить с этим…