– Монтируем, Выр-Гыйын. Инженеров мало, сложно.
– Монтируйте. Переписка почтовыми голубями в наше время это как-то… Эх, не на ту профессию я пошла, не на ту…
– Он умирает, - вздохнула Далва, - то, что в условиях медблока было б пустяковой проблемой, то в лесу на задворках цивилизации - увы, несовместимо с жизнью. У нас ни препаратов, ничего…
– Мы могли б попытаться вернуться к кораблю, - робко подала голос Стефания.
– Сомнительно. Мы слишком углубились в лес, тут даже напрямик, наверное, выйдет неделя пути, он умрёт в дороге. Да и в том, что нам удалось бы запустить системы медблока, я сильно сомневаюсь. Это не говоря о том, что едва ли за кораблём не наблюдают.
– Нашёл время, - проворчал Ромм, строгающий у печи лучины, - земля промерзать начинает, как хоронить будем? Или у вас там кремация принята?
– Ромм, вы отвратительно циничный человек! Он вообще-то ещё жив!
– Я тоже ещё жив, а завтра вот не знаю. Как там ещё сложится этот обстоятельный многообещающий разговор с местным народом, а то, может, решат, что полезнее и безопаснее сдать нас всех лагерной охране, всё-таки они все тут тоже от этого лагеря кормятся, от тех же лагерников не сильно отлично…
– Мне показалось, они настроены достаточно решительно… Их жизнь дошла до крайней степени отчаянья…
– Отчаянье разные вещи с характером делает. Кого-то закаляет, кого-то ломает.
Отворилась дверь, дохнув острым холодом начинающейся зимы, в помещение размашистыми шагами вошёл Андо Александер, облачённый в самошитый комбинезон из термопокрывала - несколько таких пришлось наскоро пошить, отсутствие тёплой одежды начинало грозить спасшимся смертью без всякого участия живого-мыслящего противника, положил на стол две подстреленные птичьи тушки.
– О, ужин прибыл…
Далва отошла от постели Зуастаара и подошла к столу, настраивая диагност. Минута напряжённого ожидания - и она грустно покачала головой.
– Слишком большое содержание свинца и… второе вещество не идентифицирую, но токсичность недопустимая. По-видимому, эти разработки…
– Ну вот… Только зря заряд потратили, и птички бедные… Ну, какие-нибудь хищники схомячат, поди… Даже не знаю, чего бояться - что тут вообще, окажется, ничего жрать нельзя, или если однажды эта приблуда у Далвы заглючит…
Файгенуасто со вздохом распечатал «мясной» брикет.
– Будем надеяться, от местных удастся что-нибудь получить. Пайков-то мало осталось, а об эти, прости Наисветлейший, орехи я уже все зубы искрошил…
Засыпать полуголодным - не самое приятное ощущение. Но пайки лучше экономить. Хотя - зачем, для чего… Если завтра все планы и надежды пойдут прахом - незачем будут и эти пайки, и какое бы то ни было продление агонии, лучше просто умереть, желательно - быстро… Жаль только, умирать совершенно не хочется. Алан перебирал пряди, выбившиеся из косы Андо, слушал его выровнявшееся сонное дыхание, треск поленьев в печи - вот бы она успела прогреться хорошо, за это недолгое «мёртвое» время, когда топить можно, когда жадные злые лучи не шарят по притихшему лесу в поисках, быть может, и не их жизней… Даже голод и холод, и эта зыбкая, призрачная, поистине сумасшедшая надежда на спасение - были так дороги. Нет, если эти бреммейры хотя бы вполовину так же любят жизнь - они не могут не согласиться. Здесь уже не будет ничего, кроме ада…
Андо уже спал, а Алан никак не мог успокоить бешеный бег мыслей, тоскливое волнение. Это тоже восхищало в Андо - он мог заснуть, что бы ни происходило. Он воин, его так воспитывали. Хотя ведь и ему есть о чём думать, о ком волноваться… Где сейчас мама? Всё ещё надеется увидеть его живым? Казалось, рукой подать до их встречи - а теперь рукой подать до того, чтоб космическая бездна обрушилась между ними и всей прежней, привычной жизнью бездной, которую никогда не пересечь. Застрять здесь навсегда - и погибнуть… Человек так многое смог, столького достиг, но чего он стоит, если «Сефани» не может взлететь… Если не надеяться на «Белую звезду», то другой надежды нет. Конечно, есть ещё техномаг… Но ведь он беспокоился о Виргинии, никого из них он спасать не обещал…
Чтобы отвлечься и всё же уснуть, Алан начал повторять очередные слова, которые дала для заучивания мисс Карнеску. Ну, в некоторых случаях это не слова, а целые выражения, структура у языка очень сложная, легко только со всякими заимствований, вроде названий всякой техники и оружия. Недостаточно, чтобы просто прийти и потребовать помочь им добыть то, что нужно, а ведь требуется нечто большее. Нельзя ждать помощи и не быть готовыми помочь в ответ… Нет, если сдохнет диагност Далвы - будет, конечно, страшно, но куда страшнее за электронный переводчик мисс Карнеску. Без него они точно обречены. Своими силами, говорит мисс Карнеску, такой язык нужно учить не менее пяти лет, чтобы говорить на нём уверенно на самые общие темы.
Понемногу дом погружался в сонную тишину. Задремала и Далва, сидя у постели Зуастаара. Стефания встала, взяла со стола не пригодившиеся птичьи тушки и вышла за дверь. Терпкий ночной морозец жадно обхватил её тело, но она решительно двинулась по неглубокому, к счастью, чуть выше щиколотки, снегу в темноту, начинающуюся за зыбкой гранью неверного красноватого света от окна. Печь будет топиться не менее часа, без этого слабого ориентира было б проблематично найти обратную дорогу, даже если идти всё время прямо, а потом просто повернуться на 180 градусов. Впрочем, час ей и не нужен. Где-то там, за деревьями, слышны шаги сегодняшних часовых - Моралеса и Лаванахала. Лес ночью удивительно тихий, но это, конечно, обманчивая тишина - просто ночные твари умеют двигаться бесшумно. Они только недавно узнали, как это вообще выглядит - когда подстрелили одного скорее случайно. Поджарое, как у гиены, тело о шести лапах с длинными острыми когтями, покрытое чем-то похожим на чешую броненосца, вытянутые морды с шестью глазами и очень сложно устроенной челюстью, способной, по оценкам Далвы, перемалывать плоть жертвы практически в фарш. Не дай бог с такими встретиться, да… К местам некоторых их стоянок твари подходили достаточно близко, утром были видны следы на снегу. Почему не напали ни на кого из часовых? Пугает незнакомый запах, или уже поняли, что с бластерами им не тягаться? Ну, эти птички им на один зуб, но пусть будет таким скромным даром от непрошенных гостей их леса. Грустное место… Всего два больших континента на планете, и один отравлен продуктами разработок, а второй - террором неправедной власти. Здесь травы и деревья пьют из почвы и воздуха яд, который тысячелетиями был погребён в земной толще, потом передают этот яд травоядным, а те - хищникам… Слабые умирают, сильные, видимо, приспосабливаются, ну или умирают чуть позже. Лагерники не приспосабливаются точно, жаловались на больные глаза и выпадающие зубы. Токсичный минерал нужен там, на южном континенте - как топливо для машин. Наверное, многие миры проходили через это - обеднение и загрязнение природы, прежде чем удавалось найти более экологичные источники энергии… если успевали, миры, уничтожившие сами себя в процессе эксплуатации природных ресурсов, тоже известны. Решив, что прошла уже достаточно, Стефания остановилась и зашвырнула тушки подальше в испещренный уже припорошёнными следами снег. Подумалось вдруг, что можно б было остаться, подождать, пока они придут… Подпустить одного из них поближе, потрепать по морде, глядя в умные, жестокие глаза хищника. Конечно, это глупость. И не только потому, что вполне возможно замёрзнуть насмерть в этом ожидании.
Жаль этот континент, становящийся всё больше царством смерти. Впрочем, царство жизни из него и было так себе. Здесь не могли б жить люди - даже такие терпеливые, как бреммейры, не добровольно. Почва либо каменистая, либо болотистая, третьего не дано. Кроме добычи ископаемых, да чисто научных целей, делать здесь нечего.
Печь ещё топилась, жидкая струйка дыма вилась над четырёхскатной крышей. Лагерная охрана сейчас преимущественно пьёт или спит, но примерно через полчаса кто-то из них включит луч прожектора, выцеливающий в ночной тьме гипотетических врагов. Ну, кто очень ждёт врагов - дождётся их, усмехнулась Стефания, открывая дверь.
