- Иногда мне даже жаль, что я их - не видел…
- Что вы говорите! Нельзя так говорить! Для тех, кто их видел, тем более видел близко, жизнь разделяется на до и после.
- Как-то несправедливо, что именно я должен был избежать встречи с кошмаром очень и очень многих.
- Не стоит здесь рассуждать, что справедливо, что нет, как мне кажется. Несправедливо, что они вообще существовали, хорошо, что их больше нет.
Они молчали какое-то время, наблюдая разгорающийся рассвет. Он постепенно переставал быть призрачно-бледным, в нём появлялись живые краски. Тучи медленно меняли очертания, перемещаемые воздушными потоками.
- Здесь никогда не бывает ясно, да?
- Что? А, вы о тучах… Нет, очень редко. Отец говорил, что природа Тучанкью это само по себе удивительное чудо - то, что здесь что-то живёт, что-то растёт при том, что солнце почти закрыто газовыми облаками вокруг планеты и тучами в её атмосфере. Но это не единственное… Куда печальнее - кислотные дожди. Здесь они редкость, а на востоке выпадают часто. Они не опасны для жизни, кислоты слабые, но весьма неприятны для кожи, и лучше, чтоб не попадали в глаза и на слизистые. Надо сказать, местные растения от них почти не страдают, они способны усваивать эти кислоты, а вот центаврианские гибли бы, если бы не были защищены куполами…
- Иногда бывает, то, что кажется невыносимыми условиями для нас, совершенно нормально для других.
- Я надеюсь, принц, не будет слишком фамильярным, если я приглашу вас на чай? Надеюсь, мы сможем зайти достаточно тихо, чтобы не разбудить Эрзу…
- Эрзу - это…
- Слуга, вы видели его рядом со мной вчера. Его одного из всех слуг я не смогла убедить вернуться домой, самый старый слуга семьи, воспитывавший ещё моего деда, вы можете себе представить, что это значит… В последние годы он болеет, что неудивительно для его возраста, поэтому я стараюсь ходить по утрам очень тихо, на рассвете сон самый чуткий…
Винтари подумал, что это достаточно необычно - когда представительница пусть мелкой, но знати не то что позволяет, а убеждает слуг воспользоваться возможностью вернуться в родной мир и ходит по дому на цыпочках, чтобы не будить старого больного слугу, но вслух этого, опять же, говорить не стал. Мало он разве уже видел необычного?
Дом после свежести утреннего сада казался окутанным сонным теплом, как облаком. Они прошли через большую комнату, обстановку которой Винтари плохо разглядел в темноте, и оказались в смежной - маленькой, при заметной захламлённости неожиданно уютной.
- Родители называли это “малой гостиной”, здесь отец любил принимать коллег - поближе к рабочем кабинету, к книгам, которые они обсуждали… И я сейчас очень люблю бывать здесь, перечитывать его записи и то, что читал он - конечно, что могу, многие книги тут на древних языках… Побудьте тут, я принесу с кухни чай.
Оставшись один, Винтари осматривался, насколько позволяло опасение что-то нечаянно задеть, опрокинуть. Да, хотя в отдельных деталях чувствовалась… покинутость, некоторое запустение, было понятно, что те или иные вещи не брали в руки, не использовали очень давно, в общем и целом сперва казалось, что хозяева здесь, и вышли совсем ненадолго.
В обстановке не было роскоши, не было блеска. Но был уют, обжитость, какая-то… удивительная мягкость. В мелких затейливых цветочках на стенах, в узорах накидок на креслах, в потёртом лаке мебели, потрескавшейся позолоте на корешках книг.
Рузанна вернулась с чаем в тот момент, когда он разглядывал висящие на стене два портрета.
- Это ваши родители? Удивительно искусно нарисовано…
- Да. Это ещё с Девоны, в нашем доме был слуга, очень увлекавшийся живописью, в общем-то, он посвящал ей всё свободное время, которого после переезда в дом моих родителей у него прибавилось - отец, в отличие от его отца, уделял совсем мало внимания поддержанию достойного вида и порядка своего жилища… Строго говоря, что-то волновать его начинало только тогда, когда беспорядок мешал его работе, но в своём кабинете он разрешал прибираться разве что моей матери. Так что слугами он, несмотря на эксцентричность и странные повадки, свойственные увлечённым своим делом учёным, был любим… Он никогда их ничем их не нагружал, чаще всего, кажется, он даже не помнил о их существовании. Иногда, знаете ли, он даже прогонял их, если они шумом уборки, мельтешением мешали его размышлениям, велел им идти куда-нибудь заниматься своими делами… Об этих портретах он не просил, слуга сам нарисовал их, а мама увидела их случайно и распорядилась повесить в гостиной. Вскоре после этого отец дал ему денег и велел идти получать образование, которое позволит ему заниматься живописью на профессиональном уровне. Сказал, что слуг себе как-нибудь найдёт ещё, а хороший живописец для Республики будет более ценен.
Винтари следил за ловкими движениями Рузанны и думал о том, в какой же удивительной атмосфере она выросла. То, как жила семья Талафи, их быт, уклад… сама мысль о подобном возмутила бы его мать до потери чувств. А эта семья совершенно не страдала, напротив, была невероятно счастливой, это чувствовалось в каждом слове Рузанны…
- Давно вы потеряли ваших родителей?
Девушка улыбнулась, светло и печально, передавая ему изящную фарфоровую чашечку.
- Скоро уже три года. Они ушли один за другим, отец пережил маму всего на три дня…
- Мне очень жаль.
- Это не было неожиданным, эта болезнь не оставляет шансов дожить до старости. Не могу сказать, что я приняла их смерть… Иногда я невыносимо тоскую, мне хочется увидеть их сию минуту, хотя бы услышать их голоса из другой комнаты… Иногда кажется, что они вышли лишь ненадолго, что я ещё чувствую запах маминых духов, чувствую тепло, садясь в отцовское кресло - будто он только недавно встал оттуда… Но я помню, что они ушли тихо, с достоинством, зная и принимая свою судьбу, будучи благодарными ей за отпущенное, и им было, за что благодарить… Они любили друг друга, любили меня, любили всё то, что их окружало. Несмотря на раннюю кончину и на все мучения, которые принёс им их недуг, они могли считаться действительно облагодетельствованы небом. Они поженились совсем юными, в день маминого совершеннолетия, а решён их брак был задолго до того. И многие тогда считали это решение безумным… А отец говорил, что это одно из немногих здравых решений, принятых семьёй. Они полюбили друг друга, с первой встречи…
- Это действительно счастье.
- Для семьи это было выгодной сделкой - поженив кузенов, они не выпустили деньги из семьи и как-то пристроили двух безнадёжно больных. А их удивляло, когда их считали несчастными, невезучими… Наверное, они там жалеют и меня - что мне пришлось расти здесь, они не понимают, почему я здесь осталась… А здесь всё дышит любовью и счастьем. Только здесь вещи по-настоящему имеют смысл… В этом чайнике мама заваривала отцу чай, приносила ему в кабинет или сюда, в гостиную. Он любил, когда чай заваривала именно она, говорил, что она делает это совершенно по-особенному. А для неё было самой большой радостью что-то делать для него… Она до самого последнего дня заваривала ему чай. Даже когда ей было уже тяжело вставать с постели…
Винтари снова посмотрел в лицо женщины на портрете. Если он сделан ещё до приезда семьи Талафи сюда, вероятно, ему около двадцати лет… И уже тогда в хрупком, изящном личике женщины читалась затаённая боль, след болезни, след борьбы с этой болезнью - борьбы длиною в жизнь, безнадёжной, обречённой на провал… В лице мужчины та же бледность, те же тени под глазами, но может быть, потому, что он старше и сильнее, или из-за этого тихого упрямого огня в глазах это менее заметно. Фамильное сходство дополняется чертами общей болезни, такая страшная красота…
Из глубины дома послышался шум - видимо, старый слуга Эрзу проснулся…
- Я надеюсь, принц, раз уж мы так удачно встретились и разговорились, эта встреча будет вам интересной…
Прежде, чем Винтари успел сказать, что давно не имел столь интересной беседы, за дверью послышались шаги, и в комнату вошёл старый слуга Эрзу в сопровождении тучанка. Тучанк был одет, в сравнении с вчерашней делегацией, необычно - в модифицированный костюм пилота. Спереди костюм выглядел совершенно обычно, разве что бросались в глаза коротковатые рукава - пропорции тучанков иные, чем у центавриан и землян, но тучанку, видимо, это не особо мешало, а вот спина была почти полностью обнажена, открывая расслабленно колышущиеся длинные гибкие иглы, растущие из позвоночника и заменяющие тучанкам отсутствующие у них глаза и нос.