Логинов опустился на колено и дал короткую очередь по ногам чуть отставшего от товарищей воина. Тот споткнулся, со всего размаха грохнулся на землю, перекатился и приподнялся на локте, вытянув вверх руку с зажатым в пальцах «бумерангом». Из стального когтя выметнулся длинный язык пламени, оторвался, обрел форму крылатого зверя и ринулся к оторопевшему Логинову, не ожидавшему от потенциального пленника такого отпора. Полыхающая зверюга не дотянула совсем чуть-чуть, взорвалась снопом искр в полутора метрах от зачарованного командира штурмовой группы. Раненый стражник, который должен был кататься по земле от боли, вскочил на ноги и, прихрамывая, кинулся догонять своих.

– Недолет! – зло крикнул ему вслед очнувшийся Логинов, которому выжгло еще один сегмент брони, и вскинул «Смерч», прицелившись в голову.

И в этот момент в просвете струящейся арки, ведущей в неведомый мир, явилась призрачная фигура в длинном темном одеянии, изрезанном мерцающими серебряными узорами. Подбежавшие к ней воины словно растаяли в воздухе. Владимир тряхнул головой, прогоняя видение, а в следующую секунду его отшвырнуло, несколько раз перевернуло и с силой бросило на землю. Сознание он не потерял только благодаря системам жизнеобеспечения «Хамелеона», тут же впрыснувшим в кровь базовый корректор функций.

– Я – «Орбита». Подтверждаю – задание выполнено. Десантный модуль на подходе. Логинов, эвакуируй группу. Образцы техники и вооружения не оставлять. Логинов? – требовательно повторил голос.

На левое предплечье опустился микрозонд, со щелчком встав в гнездо.

– На связи. Да… Мы уходим… – пробормотал все еще оглушенный Владимир и поднялся на ноги. В десантный бот его втащили за руки. Он прислонился спиной к стене, сполз на пол, снял и положил рядом шлем, стянул перчатку и вытер лицо рукой.

– Эй, командир?

– Грузитесь. Я в порядке… Чуть передохну и пересяду.

«Нет, задание не выполнено, – устало подумал он, перебираясь на место. – Тот черный призрак в пространственном провале… Его надо было спровоцировать. Выманить. Вот тогда можно было бы говорить, что мы имеем представление о противнике. А так… Все это – мелкая сошка… Расходники… Такая же штурмовая группа, брошенная в разведку боем. Только в отличие от нас – поднятая по тревоге».

– И что ты обо все этом думаешь, командир? – спросил кто-то из снайперов.

Логинов открыл глаза.

– Я думаю, будет ответный визит, – негромко ответил он. – Атака на наш Форпост.

– То есть, мы их не напугали? Так что ли? – недоверчиво ухмыльнулся наводчик Доронин.

– Нет.

– А с чего ж они тогда так драпали?

– Их отозвали, – уверенно сказал Владимир. – Кто-то у них там догадался, что это – разведка боем, основные силы за нами не подойдут, и вывел своих людей из-под огня.

Десантный бот бесшумно скользнул к небесам. По пересохшему руслу заструились от истока первые ручейки, смывая следы жаркой схватки. К полудню небо прояснилось, ветер разогнал гарь, русло реки наполнилось водой, и лишь оплавленные камни, да черные остовы сгоревших деревьев у подножия холмов напоминали о происшествии в безлюдном северном краю.

Гуманитарный склад ума Илья Лапин с детства воспринимал как наказание.

С тех самых пор, как словоохотливые родственники поведали Илюшеньке историю о том, как чуть не развелись его родители. После тестирования, которое проходили все дети школьного возраста, в семье Лапиных разразился настоящий скандал с выяснением отношений, взаимными упреками и хлопаньем дверями.

Мать была женщиной видной, статной, работала видеоинженером на Московской киностудии, и отец вдруг всерьез заподозрил, что второй ребенок в семье – результат корпоративных вечеринок, носящий его фамилию. В отличие от старшей сестры, выдавшей вполне приемлемый интеллектуальный индекс.

В ответ на обвинения мать не то, что не заплакала – бровью не повела. Генетическая экспертиза – вещь упрямая. Отец потом долго извинялся, клялся, что только о таком сыне и мечтал, в доме появилась новая автоматическая кухня, а мама (это Илья без всяких рассказов помнил) с тех пор ужасно вкусно пахла духами «Романтический Париж», когда укладывала сына спать, уходя на ночной эфир. Илюша, прекрасно рисовавший с двух лет, даже пытался изобразить мамин запах на бумаге, но его мазня не произвела на родных впечатления.

Взаимопонимание в семье снова закончилось с окончанием Ильей школы. С грехом пополам сдав единый вступительный экзамен, Илья Владимирович Лапин прошел по конкурсу на объединенный гуманитарный факультет Забайкальского Университета. Больше с такими баллами его не взяли никуда. Вот тогда мама плакала по-настоящему, кричала отцу, что он ничего не может сделать для единственного сына, и никогда не хотел этого «ничего» сделать, потому что никогда ей не верил и не помогал, в то время как она зря сложила жизнь и должность начальника отдела к ногам неблагодарных членов семьи.

Отец повел себя благородно: дал Илюхе подзатыльник, обзвонил знакомых и родственников, обошел коллег и бывших сокурсников и с великим трудом протащил копии документов в базу данных среднего технического образования.

Мама облегченно вздохнула и вытерла заплаканные глаза. «Пусть так, – сказала она, немного успокоившись, – начнет с колледжа, там посмотрим. Ну не будет сын инженером в восьмом поколении – что поделаешь! – мама забыла, что не собиралась больше плакать, и слезы вновь покатились по щекам. – Может быть, что-то другое получится. В конце концов, я посмотрела сайт статистики. Таких людей на планете почти два процента, а в России процент самый высокий по сравнению с другими странами. У нас с тобой исключительный мальчик, папа. Кстати… Ты знаешь, что он умеет хорошо рисовать»?

Илье, собственные переживания и стремления которого семью не особенно интересовали, в очередной раз объявили, что родители его по-прежнему любят и принимают таким, каков он есть. И впервые в жизни он вдруг задумался над этими словами. А каков он есть?

Поиски себя Илья Владимирович начал с серьги в ухе, победы на конкурсе ручной живописи «Арт-поколение» и недельной пьянки с художниками-неформалами. Получив бесценный сексуальный опыт и глубокое понимание проблемы алкоголизма в современном обществе, Илья укатил в Забайкалье, категорически отказался возвращаться в Москву и куда бы то ни было переводиться из университета. А завершился творческий поиск работой в группе профессора Барского и кандидатской диссертацией «Общая стратегия прогресса через призму субъективного фактора».

Впоследствии, встречаясь с учеником, профессор не раз звал Илью обратно. Предлагал вернуться и продолжить работу, обещал кафедру, интересные темы и социальное благополучие – все тщетно. Его лучший ученик, подававший такие надежды, о которых большинство нынешних аспирантов могло только мечтать, сначала горячо благодарил своего учителя. Затем Илья соглашался, что темы, безусловно, заслуживают внимания. А в конце неизменно вежливо отказывался, ссылаясь на большую загруженность по основному месту работы.

Илья Владимирович Лапин стал уфологом. Самым известным и авторитетным специалистом в крошечном мирке исследователей и энтузиастов, на которых косо поглядывали представители всех остальных научных направлений. И у себя за спиной Илья столько раз слышал разочарованное: «А с виду такой приличный молодой человек! Говорят, с самим Барским работал, в двадцать пять кандидатскую защитил», что когда эта сакраментальная фраза по каким-либо причинам не произносилась, ощущал некоторую пустоту и настороженность.

За дело Илья взялся решительно. Для начала он официально зарегистрировал общественную организацию «Клуб любителей непознанного». Постепенно из ее рядов исчезли задумчивые неряшливые юноши и экзальтированные девицы, а поток скучающих домохозяек превратился в тоненький ручеек. Через три года реорганизации вместо разбросанных по всему миру одиноких самодеятельных клубов Илья имел в своем распоряжении разветвленную сеть центров статистической обработки. Туда стекалась информация и приходили очевидцы со своими порой забавными, а порой жутковатыми рассказами и видеозаписями. Вот тогда он и вернулся в Москву, в только что арендованный офис в районе девятого транспортного кольца. Но до окончательной победы, до признания научной общественностью сомнительного направления исследований было еще очень далеко.