Резкое же расхождение темпов изменения среды и форм жизнеобеспечения обитающих в ней организмов, как уже говорилось, начинается именно там, где возникает систематическое применение орудий, где происходит формирование развитого орудийного фонда и становление первых - ритуальных - форм информационного обмена.
Между тем известно, что характеристики любой функции и особенности обеспечивающего ее выполнение органа нерасторжимо связаны между собой, взаимно обусловливают и определяют друг друга. Но если так, то любое изменение старой или становление какой бы то ни было новой функции абсолютно немыслимо без определенных структурных изменений в организме. Иначе говоря, без формирования каких-то дополнительных или совершенствования уже существующих органов и систем живого тела совершенно невозможно становление никаких новых функций. Появление же орудий и формирование развитого орудийного фонда означает, что в результате скрытого действия каких-то - еще неясных сегодня - объективных факторов биологическое тело обретает способность к образованию принципиально нового для себя способа связи со своей средой. Способа, который к тому же сопровождается и становлением такого радикально нового для всей природы начала, как технология. Поэтому можно предположить, что все это вызывает и большую предрасположенность генотипа к накоплению именно тех мутационных изменений, которые обеспечивают максимальное приспособление анатомических и психофизиологических структур организма именно к данному - орудийному способу жизнеобеспечения. Словом, до некоторой степени справедливо утверждать, что, уже с момента своего появления сама технология начинает выступать как сильнодействующий мутагенный фактор. Собственные параметры технологии становятся в один ряд с такими формообразующими факторами окружающей среды, как ее физические, химические и тому подобные свойства.
Поступательное развитие и совершенствование орудийного фонда, резкое усложнением тех технологических связей, которым начинает подчиняться деятельность индивидов, вызывает потребность в фундаментальных изменениях ее структуры. Иначе говоря, вызывает потребность в качественном преобразовании этотипа той биологической общности, самое существование которой оказывается зависимым от орудий. Понятно, что наиболее вероятным в развитии и фенотипической, и генотипической определенности этой общности будет именно то направление, в котором обеспечивается максимальное приспособление именно к ним. А это значит, что со временем развитие самого генотипа становится производным уже не только от ненаправленного давления мутагенных факторов окружающей среды, но и от вполне ориентированного изменения этотипической определенности вида.
Между тем основным способом освоения и новых орудий и тех принципиально новых для всей живой природы технологических связей, которые появляются вместе с ними, является, как уже говорилось здесь, первая предзнаковая система коммуникации - ритуал. Именно он обеспечивает как резкое ускорение эволюционного развития, так и качественное преобразование сложившихся форм жизнеобеспечения организмов. Поэтому можно заключить, что с последующим развитием и совершенствованием ритуальной коммуникации миллионолетиями формировавшаяся взаимосвязь между такими уровнями организации живой материи, как генотип, фенотип, этотип, начинает радикально меняться. Под воздействием ритуала то, что поначалу тяготело к ряду причин, теперь сдвигается в сторону следствий, в свою очередь, следствия со временем все отчетливей и отчетливей выступают в роли перводвижителя всех изменений.
Словом, там, где последовательное усложнение и расширение общего спектра взаимодействия живых тел со средой своего обитания переходит какие-то критические пределы, именно универсализация и совершенствование их деятельности становится основным, определяющим развитие всего вида фактором. Отсюда следует, что если на иерархически низших ступенях биологической систематики эволюционный процесс еще и может рассматриваться как абсолютно стихийный и ненаправленный, то с восхождением к вершинным формам своей организации генеральное движение живой материи начинает входить в какое-то определенное, строго ориентированное русло, едва ли не принудительно выводящее ее к обогащенным сознанием формам бытия. Поэтому телеологические представления о всеобщем развитии, то есть представления о том, что оно имеет некую заданность, вовсе не лишены смысла. Более того, они легко и непротиворечиво интегрируются со сложившимися научными представлениями.
Но вместе с тем необходимо признать, что все сказанное здесь о взаимодействии генотипической и этотипической определенности биологического субъекта с той культурой, которая в конечном счете порождается им, представляет не более чем попытку объяснения внутреннего механизма становления и развития новых, возникающих над биологией, форм движения с помощью логических схем, привычных для чисто рационального, традиционалистского взгляда, где безраздельно господствует только один закон - закон причинно-следственной связи. То есть с помощью парадигм, применимых только для того уровня организации живой материи, который предшествует возникновению сознания. Иначе говоря, это попытка средствами простой арифметики объяснить вещи, разрешимые лишь с помощью высшей математики. Уже сама возможность детерминации чисто материальных структур какими-то принципиально вневещественными - идеальными - началами заставляет предположить, что эта попытка в действительности никакое не объяснение, но лишь первое робкое приближение к нему. Вероятно, сама логика нашего мышления должна претерпеть какие-то глубокие изменения, для того чтобы понять подлинное существо всех тех потаенных процессов, благодаря которым и становится возможным выделение человека из животного царства. Таким образом, в развитых здесь представлениях содержится скорее только постановка проблемы, чем даже намек на ее разрешение.
То обстоятельство, что по преодолении какого-то количественного рубежа эволюционное развитие становится строго ориентированным и принудительным, делает вполне допустимым предположение о том, что любой биологический вид, при том, разумеется, условии, что его деятельность аккумулировала бы в себе все новые и новые орудия, по прехождении какого-то количественного предела их накопления был бы обречен на выделение из животного царства и одухотворение.
Все сказанное позволяет заключить о том, что качественным рубежом для глобального эволюционного процесса предстает формирование уже такого начала, как технология. Там, где начинается систематическое применение разнообразных функционально связанных друг с другом орудий, уже не мутационное давление окружающей среды, но динамика развивающегося уклада совместного бытия, совместно организованной деятельности становится основным движителем эволюционного процесса. Стихийное расширение интегрального орудийного фонда сообщества и совершенствование используемых в совместной деятельности орудий (а значит, и постоянное изменение структуры движения тех исполнительных органов, которые управляют ими) становится теперь основным фактором отбора. Но вот мы видим, что с переходом от первичных чисто ритуальных форм информационного обмена к собственно знаковым системам общения и с становлением сознания над технологией начинает формироваться еще более сложное и грандиозное новообразование - культура. А это значит, что и всеобщее развитие восходит на какую-то новую ступень, его характер претерпевает поистине революционное изменение. Ведь если уже технология вносила весьма заметные, более того, качественные изменения в действие его механизмов, то теперь тем более невозможно объяснить законы этого развития действием одних только природных факторов.
Становление сознания и формирование культуры обусловливают надстраивание над действовавшими на протяжении миллиардолетий каких-то новых приводных механизмов всеобщего развития живой материи. Механизмов, которые основаны на все усложняющемся взаимодействии генофонда и этотипической определенности каждого социума, ибо теперь во взаимодействие между ними в качестве решающего фактора вмешиваются еще и те - внематериальные - начала, о которых говорилось здесь.
