Кедарнат спросил Шанти, не помнит ли она, что сделала Луджи со своими кольцами незадолго до смерти. Шанти ответила, что кольца находятся в глиняном горшке, закопанном в саду под навесом старого дома. Кедарнат откопал горшок, в котором на самом деле оказались кольца Луджи да еще несколько монет...
...Профессор Индра Сен из школы, основанной Шри Ауробиндо в Пондичери, хранит все документы, освещающие всю историю Шанта Дэви. Ученые, принявшие участие в эксперименте и засвидетельствовавшие увиденное, были осторожны в своих выводах. Они согласились, что ребенок, родившийся в 1926 году в Дели, каким-то образом помнит со всей ясностью и всеми подробностями жизнь в Муттре. Ученые отметили, что они не нашли ни одного доказательства обмана или надувательства, но они также не нашли и объяснения увиденному...
Так и хочется назвать все это чудом. Но вот вопрос: чем, собственно, отличается эта ситуация от той, когда ученый, не отрываясь от своего письменного стола, открывает фундаментальные законы Вселенной? Почему все сделанное Ньютоном или Эйнштейном воспринимается почти как обыденность рядом с откровениями этой индийской девочки? Мы искренне поражаемся тому, что порождения детского сознания так точно совпали с подробностями жизни совершенно незнакомых ей людей, но не гораздо ли большее чудо в том, что выводимый в тиши кабинета миропорядок, вдруг обнаруживает абсолютное тождество с тем, которому подчиняется весь Космос? Не большее ли чудо в том, что явившееся Свифту так точно совпало со всеми подробностями жизни никому неведомой до того Лилипутии; в том, что Д'Артаньян, доктор Фауст или Гекельберри Финн вот уже не одним поколением воспринимаются как вполне реальные люди? А ведь природа всех порождений нашего сознания в конечном счете одна и та же. Вот только в культурной среде, где возможность переселения душ от века является чем-то аксиоматическим, тот творческий фантазийный поток, который непрерывно протекает в душе каждого из нас, вполне мог принять и такое, не вполне свойственное европейцу, направление.
Ребенок? Но ведь и Капабланку никто не учил играть в шахматы, а между тем свое восхождение к шахматной короне он начал уже в четыре года. А Гаусс, а Моцарт?.. Впрочем, феномен "вундеркизма" распространен столь широко, что сегодня обращает на себя внимание лишь тогда, когда чьи-то способности переходят границы, имманентные даже самому чуду.
Отсутствие всяких следов какой-то постепенности? Но заметим: многие трансформации духа совершались в результате какого-то внезапного потрясения. Одного поражает световой столб, - и он становится апостолом веры, решительное искоренение которой составляло до того самый предмет его ревностной службы; другой падает оземь - и тут же заговаривает на языке, возможно, о самом существовании которого он раньше и не подозревал; бесчисленное множество третьих начинает творить что-то невероятное, впадая в транс...
Словом, иногда в результате такого потрясения происходит примерно то, что так знакомо многим нашим соотечественникам по опыту общения с приборами советской электроники: вдруг забарахлившему телевизору для устранения дефекта иногда было достаточно хорошего тычка. Может быть, от этого потрясения что-то внутри прибора и в самом деле "вставало на свое место"? Вот так и во всех этих случаях: вследствие физического ли, психического, какого-то другого (но, как кажется, обязательно имевшего место) воздействия что-то внутри "встает на место" и здесь, и организм в целом вдруг начинает работать в каком-то ином режиме. Поэтому все, что может отличать один процесс от другого, лежит в сфере мотивации; но если отвлечься от тех конкретных причин, которые вызывают их к жизни, внутренний механизм действия в конечном счете сведется к одному и тому же - перепостроению фундаментальных основ собственного опыта любого индивида.
Следствия таких перепостроений способны проявляться не только на психике индивида, но даже и на биологической ткани. Так, например, в страстную пятницу у некоторых фанатически верующих людей на местах, где, по преданию, на распятии были вбиты гвозди, появляются кровоточащие раны - так называемые стигмы. Иногда они выступают не только на ногах и запястьях, но одновременно и на месте тернового венца, и там, где римский воин ударил распятого Христа копьем ("...один из воинов пронзил Ему ребра" Иоан. 19-34). Наблюдалось такое давно: из истории религии известно, что эти стигмы впервые были отмечены у основателя католического монашеского ордена франсисканцев Франсиска Ассизского (1182-1226). И официальными церковными кругами (во все времена во всех странах довольно настороженно и весьма скептически относившимися к тому, что подпадало под категорию чуда), и - тем более - научной общественностью факты такого рода не однажды подвергались тщательной проверке. Так, например, в конце XIX века тщательному медицинскому осмотру была подвергнута некая Луиза Лато. Перед очередным пасхальным праздником одну из рук девушки тщательно забинтовали и... опечатали, чтобы исключить возможность мошеннического нанесения ран. В страстную пятницу печати были вскрыты, и когда были сняты повязки, на руке обнаружились кровоточащие стигмы. Этот факт тогда был официально зарегистрирован специальной комиссией бельгийской Академии наук. Долгое время врачи наблюдали баварскую крестьянку Терезу Нейман, скончавшуюся в 1962 году. У нее также регулярно возникали "раны Христа", больше того, у женщины отмечались кровавые слезы и кровавый пот. В такие дни Терезу мучали боли, однако через неделю раны заживали, не оставляя никаких следов.
Впрочем, известно, что стигмы появляются не только на религиозной основе. Анналаы медицины хранят память о случаях, когда у страстно мечтающих о материнстве бесплодных женщин вдруг появлялись все вводящие в добросовестное заблуждение не только их, но и окружающих, внешние признаки беременности. Случаются они и у писателей, когда те силой своего воображения вживаются в образы своих героев. Так, Ч. Диккенс сообщал, что при работе над рассказом "Колокол" лицо его вздулось. М.Горький, описывая сцену, в которой муж в припадке ревности убивает жену ударом ножа в область печени, упал в обморок. Вскоре у него появилась стигма, и именно там, куда наносит удар его герой - в области печени.
Словом, фиксируемые внешним взглядом знаки каких-то глубоких перевоплощений возникают отнюдь не на "пустом месте", но представляют собой результат какой-то невидимой работы, которая вершится в самой глубине биологической ткани.
По-видимому, результатом этой же работы являются и все творческие открытия нашего духа. Постоянная перекомбинация тех микроэлементов движения, из которых строится жизнедеятельность любого биологического субъекта, составляет собой предмет не прерывающейся ни на единое мгновение работы всех структур его организма. Как правило, все эти перепостроения и рекомбинации представляют собой род каких-то незначительных, чисто количественных, изменений, но известно также и то, что эти количественные изменения имеют свойство рано или поздно обращаться в глубокие качественные преобразования. Поэтому можно утверждать, что и все озарения нашего творческого духа - это в конечном счете тот самый диалектический "скачок", которому предшествует скрытая даже от нас самих кропотливая его работа. Многое в ней зависит от исходной конфигурации элементов, формировавших наш интегральный опыт, не меньшее - от доминирующего ее содержания; но, к сожалению, здесь почти полная неопределенность, ибо сознанию человека подчас недоступно не только содержание, но и самый факт наличия этой работы.
Однако, как бы то ни было, факты подобного рода убедительно свидетельствуют о большой, если не сказать неограниченной, гибкости внутренней организации, архитектуры того иерархически структурированного движения, которое, начинаясь еще на внутриклеточном уровне, выливается в вовне направленную деятельность. Пусть все эти вещи, которые так поражают наше сознание, относятся к рекордным достижениям, как и всякий рекорд, они наглядно свидетельствуют о скрытых возможностях собственной природы человека. Поэтому, обобщая, наверное, можно утверждать о том, что в принципе индивид в состоянии воспроизвести любое движение всечеловеческого духа.
