На следующий день моё и без того неважное состояние духа было усугублено невероятнейшей новостью. Записывая результаты электрокардиограммы и каких-то тестов, медсестра негромко комментировала собственные опусы, параллельно беседуя с другой медсестрой. Заметив ошибку, я поправил её, на что тут же получил ответ: "Какая разница?" Я обомлел!..

- Что значит, какая разница? У меня другой диагноз.

- Это не имеет значения.

- То есть как! - изумился я. - мне, к примеру, противопоказано лекарство типа "Папаверин". Я от него теряю сознание. Особенно в сочетании с жидким анальгином.

- Послушайте, молодой человек, не учите меня жить. - Возмутилась медсестра. - Вам без разницы, какие лекарства принимает Ваш организм, а какие нет. Вы безнадёжны.

Услыхав такое от медперсонала, я был не то, что в шоке, я был в полуобмороке. Мне, восемнадцатилетнему пацану пророчили близкую смерть. Только теперь до меня дошёл весь смысл происходящего. Стало понятно, почему меня поселили в такую комфортабельную палату?.. Если изначально можно было предположить, что не было мест и меня временно поместили сюда, то отныне всё выглядело в совершенно ином свете. Я не удивлялся невежеству или грубости, не знаю даже как это назвать, медицинского персонала в таком знаменитом институте, меня больше всего поразило, что я скоро умру. Поверить в это было трудно. Потому я и не верил. Хотя с каждым днём час операции приближался, и изменить это было нельзя. За одним исключением: можно было сбежать из больницы, благо мне предусмотрительно оставили личные вещи, словно бы специально провоцировали на это. Видать больно уж не хотелось им портить статистику.

В субботу, за двое суток до операции, я выбрался в парк, переоделся, и рванул на вокзал. Но, увы! Билетов на ближайшие три недели не было. Я пошатался по городу, посетил Софийский собор, наелся мороженого, напился соков и пива. Вечером вернулся в больницу и задумался, что же делать дальше?

Вы знаете, это очень страшно знать, что через день ты умрёшь, хочешь ты того или нет. Я знал. Было ли мне страшно? Как ни странно, нет. Я не хотел умирать. Я не верил, что я умру. Не скрою, была мысль ночью выброситься из окна, но!.. Всю ночь я что-то писал. Письма, записки, мысли, воспоминания... Раскладывал их по конвертам, подписывал, заклеивал, чтоб никто заранее не прочёл. Утром отнёс на почту. Благо на территории института она имелась. Вернувшись в палату, в который уже раз за последнюю неделю, задумался. Я вспоминал всю свою короткую жизнь!.. Я мысленно извинялся перед теми, кто, на мой взгляд, был обижен мною. Я клялся самому себе, что ежели вдруг назло всем предсказаниям врачей, выживу, то буду жить совершенно другой жизнью. Я даже знал, как именно я буду жить. С чего начну, когда вернусь домой. Боже, каких только обещаний и клятв я не давал?.. И неизвестно, чем бы всё это закончилось, если б в этот критический момент меня не посадили на таблетки. Сознание стало вялым, сонным, безразличным ко всему. Перед сном сделали какой-то укол, от которого я руку поднять не мог, не то, чтоб дотянуться до подоконника, не говоря уже о том, чтоб встать с кровати и выброситься с четвёртого этажа. А утром, меня, молодого пацана, совершенно голого катила на каталке молоденькая медсестричка, и мне было наплевать, как я выгляжу, и что она там обо мне думает?..

Когда я в первый раз пришёл в себя после операции в реанимации, мне показалось, что я уже там!.. На том свете. Помню, подумал, а говорили, что того света нет... и снова потерял сознание.

Оказавшись в палате, и придя в себя настолько, что можно было собрать воедино мысли, разбегавшиеся доселе по углам, я вспомнил все свои клятвы и обещания. Мысленно повторил их, стараясь не забыть ни одной, и ещё раз подтвердил, что жить отныне я буду иначе. Первые капли кипячёной воды показались мне влагой, живительнее которой просто не существует на земле.

Через неделю мне предложили попробовать ту же самую воду, какую давали после операции. Я попробовал, помня её потрясающий вкус. И был убит на повал. Поганее воды, чем эта, я не пил никогда за всю свою короткую жизнь!.. А ещё через неделю я забыл половину своих обещаний. Через месяц я смеялся сам над собой, над своими страхами. А через три месяца мне было стыдно об этом вспоминать. Жизнь потекла своим чередом!..

Вот так бесславно закончились мои обещания жить иначе. Жить, как будто живу последний день. Давать советы легко, выполнять их трудно. А главное, прежде чем советовать, сами попробуйте!..

Часть третья

Минули годы золотые

История одной жизни

Во дворе, образованном двумя кательцовыми пятиэтажками, построенными в начале семидесятых и стоящими друг к другу фасадами, у четвёртой парадной дома слева собралась довольно-таки большая толпа народа. Из распахнутых настежь дверей, выносят сначала крышку, а затем и гроб, обитый простой, дешёвой, красной материей. На подъездной дорожке ставят два крашеных самодельных табурета и на них опускают свою скорбную ношу шесть пожилых мужчин. Это время прощания для тех, кто не сможет проводить усопшего в последний путь. Родственников всего ничего: жена, сын, дочь, двое внуков, двоюродная сестра с дочерью!.. Вот и всё!.. Не густо!.. Работники похоронного бюро поторапливают, у них очередь!.. Как это кощунственно звучит?.. Вечное жилище временно прикрывают вечной дверью и устраивают в катафалке у ног родных. Рядом стоит автобус, он, на диво, полон. Скорбная процессия начинает своё движение через весь город, за демаркационную линию. Город разбит на две неровные части. Кладбище оказалось под румынской юрисдикцией. Ещё несколько лет назад, кто бы мог подумать, что такое возможно?! Катафалк пропускают на территорию почти к самому захоронению. Автобус нет. Люди идут медленно, тяжело, ведь идти приходится в гору. Гроб вновь устанавливают теперь уже подле могилы. Ждут, когда соберутся все. Нет ни музыки, ни представителей церкви (ни на одних, ни на других денег не нашлось). Вокруг черно и грязно. Поодаль на крестах, никого не опасаясь, уютно устроились постоянные жители подобных мест вороны. Они сидят тихо, мирно, соблюдая торжественность момента, его горечь. Чуть в стороне ожидает своего кучка нищих. Среди них двое детей, держащихся всё же немного отдельно от взрослых. Мёртвая тишина, только шорох ног идущих людей. Наконец, все формальности соблюдены, крышка водружена на законное место, верёвки могильщиков натянулись!.. Глухой стук первых комьев сырой земли. Ещё немного и в длинном ряду возник ещё один свежий крест с надписью: "Филипп Федосеевич - родился 1935-05-W, умер 1998-4-XII."! Вот и всё!.. А кругом тысячи, десятки тысяч подобных крестов с одинаковыми надписями. Сколько судеб скрывается за ними? Сколько жизней? Сколько историй? "Родился, жил, умер!". И это всё, что остаётся о человеке!.. Кто-то возразит: "Память останется". Да, конечно, если кто-нибудь позаботится об этом. Чаще всего никто ничего не помнит. Какой интерес? История жизни наших правителей нам важней!!! В погоне за деньгами начинается дутая, журналистская сенсация, а люди, как всегда, остаются где-то там за бортом. Вот и получается:

Почему? К нам приходит потом

Чувство совести, долга и чести?!

Мы прикрылись надёжным щитом

Славословий, обмана и лести.

Чтобы это узнать и понять

Сколько жизней пришлось потерять?..

Сколько судеб осталось за той,

Неизвестности страшной чертой?..

И, как эхо ушедшей грозы,

Запоздалых признаний раскат.

Гром оваций, и горечь слезы

Никогда не восполнят утрат.

И посмертная слава, как крест,