— Ты нашёл его? — глухо выдохнул он с улыбкой, и Аллен нашёл в себе силы, чтобы просто кивнуть и прижать мальчика к себе, вслушиваясь в заливистый смех. — А я знал, знал, знал!

Следующие несколько дней Уолкер, всё-таки подняв Ковчег в небо и направив его к Ордену в Румынию, проводил то в каюте Тики, то у Тима. Правда, Аллен порывался упросить Лоу Фа оставить парня у нее в лаборатории, потому что заходить в каюту Микка он боялся, а находиться рядом с ним хотелось до боли. Но девушка категорически отказалась, объясняя всё это тем, что в лаборатории попросту неудобно следить за пациентом.

Поэтому Аллен очень долго мялся перед дверью в каюту, ругая себя и всё-таки думая обустроить что-то вроде лазарета, пока не зашёл к Тики. И — обомлел. Комната точно было разноцветной — Уолкер это помнил. Она была вся расписана джунглями, небом и облаками, и, наверное, именно после того, как Хев показала ему это, юноша и понял, что Микку просто необходимы альбомы и краски.

Но сейчас стены были белыми. Белоснежными, стерильными, раздражающе белыми.

Юноша непонимающе осмотрелся и прикусил губу, не зная, что об этом думать. Тики замечательно рисовал ещё до получения в своё распоряжение любимых игрушек Маны, так почему же он… И когда?..

Думать об этом не хотелось. Аллен присел на самый угол кровати парня и убито вздохнул, думая о том, как всё-таки надо тщательно обдумывать с Микком все свои действия и слова. Тот был, как оказалось, ужасно обидчив, но очень хорошо это скрывал, если оно требовалось. И именно поэтому сейчас Уолкер не мог даже угадать, когда же успел задеть парня так, что тот вернул своей комнате вид… лаборатории.

Тики не приходил в себя долго. За это время Аллен успел несколько раз сдержать себя от явно лишних сейчас нежностей, осмотреться и заметить на прикроватной тумбочке пухлый ежедневник в кожаной обложке.

Как потом оказалось, это был не просто ежедневник, а лабораторный журнал. Тот самый лабораторный журнал, который был почти у каждого из членов экипажа — для каждого экспериментального образца заводили такой.

Аллен боялся брать его в руки, а потому успешно игнорировал те самые несколько дней, что пробыл в каюте Тики, иногда всё-таки не сдерживаясь и украдкой то целуя его в лоб, то трясь о скулы и шею.

Брать журнал не хотелось ещё и потому, что это казалось чем-то постыдным: словно копаться в душе без разрешения. А Аллен и так уже слишком сильно провинился перед Микком, чтобы теперь ещё и будто вор какой-то заглядывать в эти записи.

Тики просыпался несколько раз, но явно плохо ориентировался в пространстве. Только завидев белые стены каюты, он дергался и порывался вскочить, словно пугаясь, но успокаивался, как только Аллен начинал разговаривать с ним.

Это радовало, но совсем немного. Ковчег медленно двигался в сторону штаба Ордена, почти постоянно пребывая на автопилоте, но никто не жаловался, и, в общем, Аллена не трогали, за что юноша был ребятам безмерно благодарен.

Что с Тики происходит, сказать было сложно, потому как никто не знал, что именно с ним делали в лаборатории, и Лоу Фа могла мало чем помочь. Помочь мог только сам Тики, но тот… спал. Фа говорила об этом с удивлением и только пожимала плечами в ответ на обрушившийся на неё поток вопросов.

«Я знаю, что вы волнуетесь, капитан», — мягко сказала ему она, — «но Тики и правда спит — как будто запрограммирован восстанавливаться таким методом. Так что придётся ждать».

И Аллен ждал.

И в один момент всё-таки не выдержал давления буквально мозолящего ему глаза журнала.

Это и правда был обычный лабораторный журнал: сухой, научный, безжалостный.

Аллен не любил их, хотя, по какой-то странной иронии, почти все члены экипажа хранили их, говоря, что так не забывают о прошлом. И настоящем.

Уолкер не понимал этого желания, но ничего не говорил и против, в общем-то, не имел.

На страницах рассказывалось про распорядок дня, про количество инъекций, про уровень регенерации, про тесты на логику и IQ и так далее, а Уолкер читал и пытался сдержать судорожный вздох, криво усмехаясь.

Каждый день Тики был расписан по часам, а где-то и по минутам. И это было противно, но Аллен просто не находил в себе сил остановиться.

Здесь было все.

Все отклонения от нормы, все неточности в поведении, все несовпадения в ожиданиях и реальности.

Аллен прикусил губу при сухом изложении «полового акта» и почувствовал в себе дикое желание вернуться и осквернить труп Лулу Белл. Жаль, что её убил не он. Её пожрал огонь.

Интересно, а Тики видел её напоследок?

Аллен коротко вздохнул и глянул на спящего парня — сон и правда оказался тем самым способом восстановления, когда не было возможности вживить новую порцию нано в тело.

Он отложил журнал на прежнее место и присел рядом с Микком, ласково погладив его по лицу и заправив волосы за ухо.

Бедный, дорогой его Тики.

Такой хрупкий и нежный, такой любимый и трепетно оберегаемый.

Аллен вновь всхлипнул и коротко поцеловал парня в щеку.

Тики был непривычно прохладный, под стать своей бледности, как будто и правда замёрз. Аллен каждые несколько часов убеждался в стабильности его температуры, но все равно волновался и иногда принимался расхаживать по комнате, чтобы хоть как-то угомонить своё беспокойство и свою неуемную паранойю.

Наверное, именно поэтому, когда мучительное ожидание было прервано пробуждением Микка, Уолкер буквально бросился к нему, хватая его за руку и засыпая вопросами.

На секунду он позабыл о том, что Тики на него наверняка обижен, что Аллен многого не сказал, и что сам парень тоже не сказал ему много чего…

Важно было то, что они оба в порядке, и что Аллен снова услышал его потрясающий голос.

Этим голосом Тики позвал его по имени.

Уолкер спрашивал всякую ерунду, вероятно, совершенно бессмысленную, но так ему необходимую: сколько пальцев тот видит, как себя чувствует, что помнит, какого цвета комната, болят ли руки или ноги и так далее, пока Тики не позвал его по имени этим потрясающим голосом, от которого у Аллена колени подкашивались и внутри всё переворачивалось.

А потом парень обвёл его фигуру контуженным, непонимающим взглядом и попросил выйти.

Аллен открыл рот, чтобы сказать ему что-то (он сам не знал толком, что именно), но выдавил из себя лишь короткое: «Хорошо», — и трусливо выскочил за дверь, ощущая себя по меньшей мере отвратительно.

Тики его ненавидит. Он обижен и теперь наверняка презирает его за трусость и вранье.

И Аллен честно не знал, что будет с этим делать, но если ещё пару дней назад он считал, что просто смирится с отношением парня к нему, то сейчас… После комнаты и журнала он не был уверен, что сможет это сделать.

А потому Аллен направился к Тиму, чтобы обрадовать его пробуждением Микка, — тот в последние дня два тоже заходил к парню с каюту, после того как съест порцию мяса и гранатов и хорошенько выспится. Мальчик всё ещё был очень слабым и бледным, но с лукавой улыбкой обещал, что уже совсем скоро поправится и вновь примется доставать всю команду своими вопросами. Аллен лишь целовал его лоб в ответ на это, и ребенок буквально расцветал, кидаясь на юношу и принимаясь висеть на нём как обезьянка.

Поэтому после того, как Уолкер вышел из каюты сына (которого сыном звать ужасно смущало, хотя сам Тим напропалую именовал его папой постоянно), то направился в столовую, где в это позднее время (одиннадцать часов вечера) были лишь Лави и Джонни с Лоу Фа, не считая вечно сидевшего на кухне Джерри.

Новость о том, что Тики очнулся, ребята восприняли на ура. Джерри тут же вознамерился хорошенько накормить своего любимчика, и его даже пришлось останавливать, а Джонни и Лоу Фа облегчённо выдохнули.

— Ну что? — несмело улыбнулся Аллену Лави, когда тот приземлился рядом с ним. — Мир восстановлен?

Уолкер криво улыбнулся, устало потирая пальцем висок, и вздохнул.

— Не совсем…

Не говорить же Лави, что Тики его теперь знать не хочет, а потому просто выставил.