Нина замолчала, но продолжала смотреть в глаза Виктора, как бы ожидая того самого вопроса. И Виктор его задал:
- И каков этот "определенный возраст"?
Нина ответила вопросом:
- Сколько вам сейчас?
- Тридцать пять.
- У Вас есть еще немного времени...
- Немного - это сколько?
- Конкретную цифру назвать не сможет никто. Знаю одно - ни один из зафиксированных ранее ваших коллег по "Двойной звезде" не дожил до сорока...
В комнате повисла тишина. Андрей боялся поднять глаза на друга: "Ни хрена себе, "сходил за хлебушком". Вот это присоветовал дорогому другу экстрасенса, а она его заживо хоронит... Чушь какая, напридумали сказочки. Средневековье какое-то! Сейчас про ведьм рассказывать начнут..."
- Увы, молодой человек, я могу только подтвердить все вышеизложенное... Уж слишком яркая картинка нарисована на вашей руке. Даже на обеих... - Ванда внесла свою лепту в разговор. "Гонорар отрабатывает, ведьма!" - подумал Андрей.
- И что мне теперь делать? - как-то потерянно спросил Виктор.
- Искать свою пару, - ответила Ванда с такой интонацией, что звучал ее совет, как "пора покупать себе участок на кладбище".
- И где я должен ее искать? - голос Виктора просто был пропитан растерянностью, что было так несвойственно для него.
- Да ты че, Витек, поверил во всю эту туфту?! Совсем с ума сдурел, что ли? Пошли отсюда, нашлись прорицательницы! Оракулши, блин! - Андрей резко встал и силой поднял Виктора из кресла. Сделать это ему было несложно - Виктор и сразу-то присел на самый краешек, а после "гадания" и вовсе почти сполз с него, огорошенный приговором. Андрей свободной рукой вытащил из внутреннего кармана пиджака два конвертика с деньгами и швырнул их на стол. Ванда свою пайку быстренько прибрала к рукам. Нина же покрутила конверт в руках, как бы раздумывая, брать или нет, и протянула Виктору:
- Вы ко мне еще придете, потом за все и рассчитаетесь. Адрес мой вам известен, приходите в любое время, можно и без звонка. Я попробую помочь вам, пока и сама не знаю, как. Может, просто словом, а может...
- Да пошли вы все! Идем, Витек, - Андрей рванул входную дверь на себя со всей дури, забыв про замок. Силы в руках у него было немало, да еще злости накопилось, и замок повис на поломанной двери.
***
В машине возмущению Андрея не было предела:
- Идиотки! Напридумали себе хиромантий разных! Слово-то какое - сразу понятно, чем они там занимаются! Наука, наука - какая на хрен наука, одна сплошная херо - это, как его, - мантия! Херомантия и есть, чего от нее ожидать-то? Это я кретин, поверил бабе своей. А Янке голову оторву, если еще раз про экстрасенсов услышу! Подумаешь, сны человеку сняться. Между прочим, не лишенные приятности сны-то! Что ж теперь, всем, видящим во сне баб, помирать пора?! Чушь какая! Успокойся, Витек, они таким образом деньги зарабатывают, и неплохие, судя по всему, деньги. Если уж ты, ас на всякие проколы, в эту туфту поверил, представляешь, какую они лапшу на уши бабам легковерным вешают!
- Андрюша, остановись, - совершенно спокойным голосом сказал Виктор. - Мы забыли мою машину и Нину. Мы ее привезли, нам и отвозить обратно.
- Ничего мы не забыли. Я тебя в таком состоянии за руль не пущу. А Нина перебьется, сама доберется, не маленькая. Отвезу тебя домой, потом на такси за твоей тачкой смотаюсь. Не волнуйся, я быстро обернусь, днем у нас, слава Богу, не так машины шарят, пару часов простоит, как миленькая! Да и сигнализация у тебя нехилая...
- На любую сигнализацию свой специалист найдется, - совершенно равнодушным голосом произнес Виктор, как будто речь шла не об его любимой игрушке. - Ладно, вези, только не гони волну, не бубни...
Не бубнить у Андрея не получалось. Он гнал машину по ярко освещенной еще не совсем по-осеннему скупым, но уже и не таким щедрым, как летом, солнышком, Москве, и потихоньку ворчал себе под нос все, что думал в эту минуту об экстрасенсорше, хиромантке, Ритке, а заодно и Янке. Ветер лениво бросал под ноги прохожим и под колеса машин полуумершую листву ясеней и кленов, дубов и тополей. Грустные листья перемешались в предсмертной пляске, обреченно забавляясь цветовыми хороводами - желтый листик ласково прильнул к зеленому, огненно-рыжий прижался, как к родному, к малиновому, в надежде, что вместе все-таки не так страшно, и медленно кружась, падали в небытие. Виктор смотрел на прощальный танец листвы из окна машины и думал о своем. Неужели и ему совсем скоро придется вот так же отправляться в последний путь? Только, в отличие от листьев, ему не к кому будет прижаться, и весь страшный путь предстоит проделать в гордом одиночестве.
Андрей продолжал возмущенно бубнить себе под нос, но Виктор словно и не слышал друга. В его голове проносились какие-то смутные, неясные воспоминания. Что-то далекое крутилось в памяти, он все пытался сформировать отдельные обрывки в нечто целое, но мысли все ускользали и ускользали, словно никак не хотели показываться на свет божий после многолетнего отлеживания в самом труднодоступном месте архива памяти. Потом, словно яркие кусочки стеклышек из детской мозаики, начала складываться картинка...
...Каждое лето Витя отдыхал в пионерском лагере "Автомобилист". Знал, что называется, не только каждый закоулочек, но и каждый камешек, и каждый корень старых деревьев, разросшихся так, что росли уже не вглубь, а вверх, частенько устраивая корявыми узловатыми путами ловушки на тропинках невнимательным ребятишкам. Витя любил этот лагерь. Бабушек-дедушек где-нибудь в Подмосковье у него не было, из всего набора родственников, кроме, конечно, мамы с папой, была одна только бабушка, да и та жила тут же, в Москве, практически по соседству с семьей дочери. Так что выезжать на лето из пыльного города маленькому Вите было совершенно некуда, а денег для того, чтобы снять дачу, семья не имела. А потому с самого малолетства, с шести лет, Витя и отдыхал в "Автомобилисте", и очень хорошо себя в нем чувствовал. Раньше...
В том же году, когда ему исполнилось двенадцать, все изменилось. Дело в том, что в своем третьем отряде Витя оказался вдруг самым маленьким. Даже девчонки и то все были выше его ростом. И посыпались в его сторону насмешки. Щедро посыпались. Его называли с подчеркнутой, издевательской жалостью: "Бе-едненький наш, ма-а-аленький", а девчонки, юные стервочки, не удовлетворяясь такими издевками, так и норовили погладить его по головушке, словно пятилетнего малыша. Анекдоты при нем рассказывать-то рассказывали, но непременно ойкнув артистично: "Ах, что вы, разве можно такое при ребенке говорить?!" И хохотали не столько над анекдотом, сколько над маленьким Витей. Тот никогда не считал себя чем-либо хуже других, и к такому подлому к себе отношению со стороны окружающих не привык, был всегда со всеми на равных. Но тут, как на грех, подобралась такая компания, что никак ему не удавалось поставить на место зарвавшихся ровесников. И, какие бы попытки защититься от нападок не предпринимал Витя, итогом их всегда оказывался только хохот окружающих: "Смотрите-ка, он еще и рыпается!" В общем, лето прошло ужасно, и воспоминания о нем Витя спрятал подальше от самого себя, уж больно неприятными они были. Но теперь, спустя столько лет, вспомнил. Но не из-за унижений и обид. Разбередила память одна фраза, быть может, не фраза даже, ведь Виктор не помнил досконально слова из далекого детства. А вот смысл показался таким знакомым...
