Мой… Не знаю, как правильно его обозвать. Преследователь? Убийца? В общем, он всё-таки вышел на дорогу и грациозным движением подошёл к моей машине, параллельно прикручивая глушитель к дулу милого такого пистолетика. Делал он это не менее грациозным движением. Я даже позавидовала оружию, так бережно он с ним обращался. Интересно, он с женщинами так же: медленно поглаживает, покручивает и похлопывает, или любит пожёстче?

Что-то мои мысли куда-то не туда ушли. Стокгольмский синдром, что ли?

Он остановился у дверцы со стороны водителя и спокойным движением открыл её, прицеливаясь. Он ухмыльнулся, я увидела это в свете фар от его машины. Потом поднял голову и глубоко вздохнул, закрыв глаза. Тут произошло нечто очень странное. Его ноздри затрепетали, губы сжались, и на лбу появились глубокие морщинки, которые сделали его лицо суровым и даже страшным. Я задрожала и покрылась гусиной кожей. И вот в этот момент он раскрыл глаза и посмотрел прямо на меня.

Я уверена, что он не мог меня увидеть: я же в кустах, в темноте. Но он реально смотрел целенаправленно мне в глаза. Если бы я могла попятиться, я бы это обязательно сделала. Может быть, я бы даже завизжала от ужаса и побежала бы в лес. Но мне нельзя этого делать, я должна тихо обойти кусты и выйти на обочину, сесть в его машину и…

Внедорожник мигнул, сообщив, что дверцы закрыты. Твою мать… В свободной руке у наёмника были ключи. Он подбросил их в воздух, поймал и засунул в карман пальто. Довольно улыбаясь, спокойно двинулся ко мне. Молча. Опасно. Потряхивая пистолетом с глушителем. На запах страха, по всей видимости. Его взгляд пригвоздил меня к месту, не давая даже пошевелиться. Вполне спокойный взгляд хищника, который почуял добычу. Я поняла, что он профи высшего уровня и от него не убежишь. Я поняла, что он давно идёт по моему следу и ему просто по кайфу за мной бегать.

А ещё я поняла, простите за тавтологию, что если он и будет меня убивать, то сделает это очень медленно, смакуя и пробуя на вкус. Пистолет – это так, просто припугнуть, чтоб не рыпалась. Не выстрелит в лоб, скорее прострелит колено, а потом будет с удовольствием наблюдать, как я корчусь от боли. Вот такие пирожки.

Он медленно приближался, сокращая расстояние между нами, а я лихорадочно соображала, что делать дальше. Попробовать убежать – догонит ведь. Остаться сидеть на месте? Отважно, но глупо. Стукнуть сумкой по голове? Вряд ли это возымеет нужный эффект, но чем чёрт не шутит…

– Выходи, красавица, не обижу, – с какой-то приятной нежностью промурлыкал он.

Мне даже тепло стало от его тона, честное слово. Я удивлённо моргнула и съёжилась, попытавшись стать меньше и слиться с кустом.

– Я буду нежен, – не унимался он, приближаясь ко мне с каждым шагом. – Но за то, что пришлось пачкать туфли – ответишь. – Это уже было сказано без сладкой ласки.

Я нервно вздохнула. А потом махнула рукой и выпрямилась.

Моментально он взял меня на прицел. Мой непонятно-кто резко встал в стойку и напрягся всем телом. Я невольно ухмыльнулась и мысленно дала себе пять. Напугала киллера – будет, что людям рассказать.

От этой мысли я нервно хихикнула, прикрыв рот ладонью. А потом не сдержалась и начала давиться смехом.

– Чего ржёшь, овца! – рявкнул он. – Чуть не пристрелил ведь.

Я пожала плечами, а потом решила сумничать:

– Овцы блеют.

– В машину. – Он проигнорировал мои познания в скотоводстве и указал пистолетом направление.

– В твою или мою? – игриво брякнула я, сама поразившись своему тону.

Он шумно выдохнул, но всё-таки опустил оружие и шагнул ко мне. Дёрнув меня за руку, потащил через кусты к обочине. Уже у дверцы машины достал из кармана двубортного чёрного пальто наручники и кивком головы подсказал, что мне надо вытянуть руки. Я послушалась, пожав плечами, и на одно моё запястье со звонким щелчком опустился холодный металл. Стянув с меня сумку и внушительно отодвинув рукой в сторону, он снял сигнализацию и открыл заднюю дверцу авто.

– Садись. – Он кивнул на сиденье.

Я села. Дёрнув за наручники, он защёлкнул второй браслет на моей руке, пригвоздив её к ручке над дверцей. Закрыл машину и скрылся в темноте.

Ну, хоть не в багажник, уже хорошо.

– Дэвушка, куда едем? – выдернул меня из моих воспоминаний сиплый голос. Лицо кавказской национальности.

Такси. Я поймала такси.

– Кораблестроителей, четырнадцать, – выдохнула я, а потом решила уточнить: – Васильевский остров.

Таксист кивнул и завёл свою тарантайку, дёргаясь с места. Я посмотрела в окно и потрясла головой, чтобы разогнать остатки неприятного прошлого, которое до сих пор преследовало меня, как призрак.

Если я продумала всё правильно, то сейчас он собирает обо мне информацию и решает, как поступить дальше. Значит, у меня есть время для следующего шага.

У меня в сумочке завибрировал мобильник, и я полезла за ним. Руки немного дрожали. Встретиться с Лазарем лицом к лицу оказалось не так просто, как я думала. Если быть предельно точной – это всколыхнуло все те эмоции, которые я гасила в себе последние пять лет. Хорошо, что я не стала брать с собой оружие. Скорее всего, не удержалась бы.

«Он в ярости», – пришла короткая эсэмэска.

Это хорошо.

Сделав глубокий успокаивающий вдох, я прислонилась виском к прохладному стеклу и начала разглядывать город, мелькающий за окном машины.

Питер остался точно таким же, каким я его запомнила. И дело не в архитектуре, улочках и Эрмитаже. Питер – это его жители. Пять тысяч оттенков серого, и только питерцы могут отличать все эти оттенки. И знают около тысячи вариантов влажности воздуха. Только петербуржец может сидеть в Екатерининском саду и размышлять о поверхностном натяжении луж. Только петербуржец может долго-долго разглядывать православный крест, а потом подойти к тебе, сунуть его в лицо и сказать: «Веришь в него?!» Это люди, в которых одновременно помещается простота и интеллигентность. Только в Питере могут сказать: «Извините меня, пожалуйста, но идите к чёрту».

Про поребрики, парадные и булошные можно даже не упоминать.

Такси остановилось у гостиницы. Расплатившись с водителем, я встала на тротуар и быстрым шагом вошла внутрь. Не здороваясь с персоналом, прошмыгнула к лифту и направилась в тишину своего номера, раскрашенного в цвета российского флага.

То, что у нас называется красивым словом «свит», у россиян почему-то именуют «полулюксом». Звучит неважно, но на деле неплохо. Скинув с себя одежду, я направилась в ванную и стала смывать с себя мужской запах и остаточные ощущения от его прикосновений. Когда вода стекала по моей коже, я заметила, что пальцы снова начали дрожать, а нога в простреленном когда-то месте заныла фантомной болью.

Закончив с омовением, я выключила воду и обмоталась красным полотенцем. Встав напротив зеркала в ванной, я убрала волосы в низкий хвост. Достав из косметички цветные контактные линзы, я вставила их в глаза. Щека по-прежнему горела от жёсткой бороды, которую теперь носит Лазарь, и я потёрла её всё ещё дрожащими пальцами. Затем, несколькими отточенными движениями, я нанесла на лицо грим, который сделал мои скулы более рельефными, нос – широким, а губы – тонкими. Завершив образ светлой помадой и тушью для ресниц, я надела тёмные брюки и белый свитер из пушистой ангорской шерсти.

Взяв сумочку и поддельные рекомендации, вышла из гостиницы, предварительно оставив свою ключ-карту на стойке, посетовав на дамскую рассеянность. На этот раз я села в свою машину. Вбив в навигатор адрес посёлка Медовое, я приоткрыла окно и включила музыку погромче, чтобы приспособиться к быстрому потоку машин.

Для меня, привыкшей к размерам Таллина, почти час дороги показался целой вечностью. Я не знаю, как жители мегаполисов постоянно живут в таком бешеном темпе, и не могу представить, чтобы я тратила на дорогу с работы домой и обратно каждый день по два часа (это без пробок). Но, так или иначе, я добралась до места, отметилась на посту охраны и подъехала к бело-красному двухэтажному особняку. Выйдя из машины, я бросила быстрый взгляд на соседний дом, отмечая расположение видеокамер. Насчитав три штуки (у бывшего наёмника явно паранойя), я усмехнулась и двинулась к двери.